«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)
Шрифт:
…Лето неслось-катилось к финишной ленточке. Ночью я закрывала глаза и слышала рев мотоциклов, утром я просыпалась и снова явственно слышала, как за окном ездят мотоциклы. Я ничего не могла с этим поделать, это было наваждением, сумасшествием, длительным помешательством. По вечерам в распахнутые окна лился грозовой, августовский, маятный воздух, запахи теплого асфальта, земли и уже желтеющих, плотных тополиных листьев смешивались с запахами бензина, масла и литола*, с мужским запахом кожаной куртки и одеколона Алексея. Жаркими, пахнущими богородской травой и полынью вечерами, Алексей учил меня крутить восьмерку на прогретом, розовом от заходящего солнца асфальте. Он хотел, чтобы я крутила её не хуже Виктора Макарова. Сперва мне было страшно, но потом я все же поняла, что нужно делать, чтобы мотоцикл слушался, и это превратилось в удовольствие. Но больше мне нравилось просто гонять
Алексей объяснял эту особенность движением коленвала и маховика, но мне легче от этого не становилось. По идее, к этому нужно было просто приспособиться.
Мое обучение происходило намного медленнее, чем я ожидала. Это злило, хотя я готова была на любые лишения, лишь бы освоить «Урал» как следует. В мечтах я уже знала его, как свои пять пальцев, и гоняла, как заправский байкер. На деле всё оказывалось намного сложнее.
— Не расстраивайся, — увещевал Алексей. — Обычно пацаны как учатся? В тринадцать лет садятся на мопед, в пятнадцать — на «Восход» или «Минск», в шестнадцать получают права и покупают, наконец, «Яву» или «Иж». А уж потом садятся за руль "Урала".
Ты же хочешь сразу оседлать тяжелый оппозит.* Получится. Обязательно получится, но не сразу.
За лето парни сбились в дружную компанию. Тогда казалось, что их водой не разольешь. Они гоняли на Байкал в Листвянку, купались на Еловском водохранилище, принимали у себя гостей из Иркутска, сами ездили в областной центр. Вскоре Алексей и Денис стали ездить в Иркутск, как они говорили, «на Шпиль» по два раза в неделю. «Шпилем» называлась набережная с памятной стелой в центре города, здесь по вечерам собиралась молодежь. Пиво текло рекой. Денис ездил туда с одной конкретной целью — кадрить девчонок, наверное, с этой же целью ездил туда и Алексей, правда, возвращался он всегда раньше Дениса. По-моему, он пользовался успехом у иркутских молоденьких девиц, с которыми мне не хотелось, да и не нужно было тягаться. Они тешили его самолюбие и бегали вокруг него с фотоаппаратами, стараясь запечатлеть красивого мальчика в светлых, почти белых джинсах на хромированном, черном чоппере. Они писали ему любовные стихи, над которыми он потешался, потому что никогда раньше не читал стихов, а одна из них, чтобы произвести на него впечатление, зубами открывала для его друзей бутылки с пивом.
Думаю, что в этих молоденьких и свеженьких девочках его совершенно не устраивали молодость, торопливость чувств и ураган эмоций. Не то, чтобы он не ведал, что такое страсть, но с пренебрежением относился к женщине, способной прыгнуть в порыве этой самой страсти в постель к первому встречному, пусть даже он и будет байкером. Он укоризненно качал головой, глядя на похождения Дениса, которого моральная сторона дела не заботила. «Раз дают, надо брать!» — так думал Денис и никак не мог понять, почему Алексей не «катает девочек», но стремится домой, в родной Северный. Не знала этого и я. Я изо всех сил старалась воспринимать его только как мотоциклетного «гуру», но не более того. Иногда я ловила на себе его странный взгляд, но и только. Впрочем, чего я ждала? Между нами было не просто четыре года разницы в возрасте, между нами была пропасть: он был деревенским мальчишкой, выросшем в глуши Читинской области, за всю жизнь он прочитал только одну книгу — «про полярных летчиков». Он до четырнадцати лет он понятия не имел, что невысокого роста, — в школе был вровень со всеми, и только переехав в Ангарск, он вдруг обнаружил, что сверстники его в большинстве своем — за метр восемьдесят. Его родители были простыми, спокойными людьми, которые всю жизнь проработали на земле, а брат служил в армии тут же, в Ангарске, в местной воинской части. Сам он в армии не служил из-за астигматизма, — у него было плохое зрение, и очки ему было подобрать невозможно. На одном глазу врачи пытались сделать операцию, чтобы вернуть будущего солдата в строй призывников, но операция ничего не дала, кроме постоянной боли. Не спрашивайте, как он ездил на мотоцикле. Не знаю. На мой взгляд, ездил он просто отлично.
Я училась хорошо, институт не закончила случайно — ошиблась в выборе специальности. Бывает. Я читала книги и, в том числе, и стихи, и те самые вирши, которые были написаны Алексею, оценила сполна, неплохие, между прочим, были строчки.
Было в них чувство. Мои родители годились его родителям в родители.Поняли? Нет? В общем, его бабушка была на год старше моего отца. Мои родители были уже пенсионерами, отец всю жизнь проработал преподавателем в вузе, а мама — инженером-проектировщиком. Мой брат не служил в армии, разве только бывал на сборах, он закончил МГУ и жил в далекой Москве. Впрочем, все это не уберегло нашу семью в лихие девяностые от нищеты. Техникой в семье никто не увлекался.
Но не это делало Алексея таким далеким от меня. Просто у меня за плечами была уже целая жизнь, а у него — только школа, училище, работа и дом. И все. Я сменила минимум десять мест работы, он работал на нефтеперерабатывающем заводе всю жизнь. Мы были слишком разными. И, тем, не менее, мы все же были одинаковыми, но это я поняла намного позже. …В один прекрасный вечер, когда за окном уже стемнело, раздался настойчивый звонок в дверь. Родители были дома. Отец смотрел телевизор, а мама энергично гремела посудой на кухне, готовясь к ежегодной засолке огурцов. Я сидела за пишущей машинкой. Звонок настойчиво повторился, и я бросилась в прихожую. За дверями стоял Алексей.
— Привет, я тут с японцем! Эй, как тебя… Тоши! — он махнул кому-то рукой. — Заходи!
В прихожую вошел мужчина не мужчина, юноша не юноша, возраст вошедшего определить было невозможно. Непроницаемое лицо египетской статуэтки с узкими, полуприкрытыми глазами, гладкая, как слоновая кость, кожа, аспидно-черные гладкие волосы падали до пояса. Зато сразу было понятно, что перед вами мотоциклист — на нем были ярко-синяя куртка и белые мотоботы, в руке он держал чудо: кроссовый шлем с подбородочной дугой, козырьком и убирающимся под козырек тонированным стеклом. Я глядела на все это, не в силах вымолвить не слова от неожиданности.
— Его зовут Тоши, — представил его Алексей. — Помнишь, у меня немец останавливался? Видать, дал ему мой адрес. Прихожу с работы, а там батя за голову держится, говорит, вот, принимай гостя.
Отчаянный «самурай» ехал из Токио куда-то в Сирию. После прибайкальской грязи он, по-видимому, решил немного отдохнуть, но побаивался российских гостиниц, а тут — проверенное место, хорошие люди, чистая горница, баня, свежее белье.
— Тебе пора гостиницу для байкеров открывать, — пошутила я и на ломаном английском, который я вспоминала все лето, выяснила, что полное имя японца Тошиюки Норо, что он живет в Токио и работал до последнего времени специалистом по телевизионным коммуникациям. Но вот решил уволиться и поехать, куда глаза глядят, в поисках новых впечатлений.
— У меня дома цирк, — смеясь, сказал Алексей, — этот ни слова по-русски не говорит, и никто не знает по-английски. Батя никак не может понять, что парень не глухой, а просто не понимает по-нашему. И поэтому батя все время кричит, наверное, думает, что так понятнее! Но японец ничего, соображает, два раза на блины звать не надо.
Тоши снял свои жуткие чеботы, куртку и оказался высоким и тоненьким, казалось, его талию можно обхватить двумя ладонями. Я провела гостей в комнату, сбегала на кухню, поставила чайник, сполоснула стаканчики. У мамы глаза полезли на лоб, когда она увидела Тошиюки.
— Ах, Алька! Вот бы тебе замуж за японца!
Меня передернуло.
— Ну, нет! Нас и тут неплохо кормят! — я мысленно сравнила Алексея и японца, и сравнение было не в пользу «самурая». Бр-р-р! Да он был похож на ящерицу.
Когда я принесла поднос с чаем в комнату, Тошиюки долго смотрел на розетку с черничным вареньем.
— What is it? (Что это?) — он осторожно поболтал ложечкой, размешивая жидкий сироп.
— Э-э-э… — я обернулась к Алексею, ища у него поддержки, хотя чем он мог мне помочь? Он ведь ни слова не знал по-английски! Но его выручила находчивость.
— Это… Джем!!! — ляпнул он. Правильно ляпнул, я бы не догадалась.
Но это не помогло.
— What is jam? (А что такое джем?), — снова спросил японец.
Его английский, по-видимому, тоже был несовершенен, и тут уж мы помочь ничем не могли. Пришлось «самураю» пробовать варенье, не зная, что это такое, и как оно называется.
— Батя рассказывал, — продолжил говорить Алексей, — он, когда приехал, у него мотоцикл грязный был, так он его сразу помыть решил. Спросил жестами у бати, где, мол, помыть мотоцикл можно? Ну, батя ему показал, куда ехать, у нас же берег Китоя рядом. Дал ему порошка, щетку, которой я «Урал» мою. Говорит, уехал. Не было его где-то с час. Приехал обратно, постоял-постоял, посмотрел на мотоцикл, видно — не понравилось. Говорит, щетка не та, дайте другую. Батя ему дал! Зубную щетку! А он показал жестом, — хорошо, мол, и уехал. И мыл мотоцикл еще два часа.