Зори над городом

— Кто ж его не знает! Все его знают, и никто не берет всерьез. А впрочем, он славный малый. Жаль только — погряз по уши в трясине меньшевистских настроений. Но и это не всерьез. Брук уехал, вот его и прислали от их группы.

Гриша хотел спросить, кто такой Брук, но Трефилов в это время сказал внушительно:

— Внимание! Чтобы все было ясно, должен заявить: мы за резолюцию протеста! Но составлена она должна быть так, чтобы не вводить общество в заблуждение. Чтобы ни у кого не создалось ошибочного мнения: студенчество, мол, разделяет большевистскую позицию в вопросе о войне. Студенчество этой позиции не разделяет. И тут мы непримиримы!

— Скажите, пожалуйста! — рассердился Гринштейн. — Он вещает здесь тоном оракула от имени всего студенчества! Действительно, наглость!

— Предлагаю присутствующим вопрос, — сказал в ответ ему Трефилов: — сможем ли мы вести обсуждение дальше, отказавшись, конечно, при этом от оскорблений и личных выпадов, или же лучше обсуждение прекратить.

— И разойтись ни с чем? — хмуро усмехнулся Оруджиани. — Конечно, такой выход кое-кого очень устроил бы.

— А это будет зависеть от вас. От вас лично и от всех членов вашей группы. Не позволяйте себе личных выпадов!

— Выпады были, — согласился грузин, — как и всегда при наших спорах. Но личности тут ни при чем. Притула говорил об опасном авантюризме и демагогических лозунгах большевиков — полагаю, это тоже выпад?

— Он не говорил таких слов, как «наглость».

— Что резче звучит: «наглость» или «демагогия»? Оставим-ка лучше это. Не будем уклоняться в сторону. Попробуем как можно спокойнее, хотя это и трудно, обсудить форму протеста. Будут ли возражения против того, чтобы созвать десятого февраля общестуденческую сходку?

— Мы за сходку! — сказал Трефилов.

— Конечно, бесспорно и то, что резолюция должна заклеймить систему полицейского террора.

— Несомненно!

— И резолюция эта должна быть принята в знак поддержки студентами законных требований рабочего класса.

На этот раз Трефилов переглянулся с Притулой.

Шахно спросил:

— Законных?

И опять все засмеялись.

— Я говорю о законности, конечно, не с позиции кодекса законов Российской империи. Я имею в виду правосознание передовых рабочих.

— Правосознание, — поучительным тоном произнес Притула, — остается понятием очень относительным. Даже если речь идет о передовых рабочих. Разные люди воспринимают это понятие по-разному.

— Опять увод в сторону! — воскликнул Оруджиани. — Вы хотите сказать, что все зависит от соответствующей политической позиции… Но это ж и так ясно! Не будем лучше этого касаться, поскольку политические позиции представленных здесь групп непримиримы. Не на сегодняшней нашей встрече пытаться нам примирить эти позиции, да и вообще вряд ли это можно сделать. Не будем удаляться от цели нашего собрания.

Незаметно «дирижерская палочка» перешла от Трефилова к Оруджиани. Он ставил вопросы, ему принуждены были — прямо или уклончиво — отвечать. Он утверждал бесспорное, и с ним поневоле соглашались. Он останавливал Веремьева и Гринштейна, когда те начинали горячиться. Казалось, что все вошло в какую-то колею и соглашение возможно.

Но кончилось все взрывом.

— Вы сказали, — повернулся Оруджиани к Трефилову, — что у нас имеется «готовенькая» резолюция. Должен осведомить вас: резолюция составлена не нами. Она составлена объединенным студенческим комитетом, в который, как вам известно, входят Горный, Политехнический, Сельскохозяйственный, Технологический институты и…

— …и который состоит из представителей групп большевистского направления? — перебил его Притула.

— Да уж, конечно, не эсеровского. Речь-то все-таки идет о большевиках, о думской фракции!

— Понятно. — Притула холодно ухмыльнулся. — А нас, значит, в сторонку? Мы должны быть статистами…

— Да если бы речь шла, ну, скажем, хотя бы о вашем Керенском, мы без всяких разговоров предоставили бы вам право выработать свою, целиком свою резолюцию.

— И голосовали бы за нее? — ядовито спросил Притула.

Трефилов захохотал и гулко захлопал в ладоши:

— Молодец, Петро! Вот молодец — срезал! Конечно, они не голосовали бы. И не подумали бы голосовать!

— Ну, как же, — довольно улыбаясь (он действительно как будто срезал противника), проговорил Притула, — они отрицают даже наше право называться социалистами…

— Полноте! — сказал Оруджиани, и видно было по его тону, что выдержка ему изменила. — При чем тут социализм? Вы притулились одним плечом к социализму — для чего? Для того только, чтобы помешать, в меру своих сил, его наступлению! Это, с позволения сказать, притулизм, а не социализм.

— Ни одной минуты я не останусь в помещении, — пронзительно закричал Притула, — где издеваются даже над моей фамилией!

Он выбежал из комнаты. Гринштейн сказал ему вслед:

— Пан мае шляхетский гонор?

Трефилов встал с пикейного покрывала и постоял с минуту в некоторой растерянности.

Потом, нервно кинув в сторону Оруджиани: «Вы сами этого хотели!» — пошел вслед за Притулой.

Собрание было сорвано.

Выйдя на улицу, Оруджиани сказал подавленным тоном:

— Черт меня дернул сострить так глупо — «притулизм»! О черт!

— Это не могло быть причиной… — начал Веремьев.

— Не причиной, а поводом. Я дал повод к срыву собрания.

— Они искали любого повода. И все равно нашли бы его.

— Тем более не надо было облегчать им эту задачу. Вы вот спросили меня когда-то, — сказал Оруджиани Шумову, — являюсь ли я членом партии…

— Я спросил, большевик ли вы.

— Да, да. Но имелась в виду, конечно, партийность. Нет, видно, непригоден я для партийной работы. Если человек может ради дешевой остроты…

— Самоуничижение паче гордости, — проговорил позади подошедший неслышно Семен Шахно.

— А, Шах! — воскликнул Веремьев. — Ты что же промолчал весь вечер?

— В многоглаголании несть спасения. И притом, не я один молчал.

— Но все же? Есть у тебя свое мнение?

— На сходку я приду и голосовать за резолюцию протеста буду, но Притула, по-моему, прав в одном, причем в основном: в России лозунг социалистической революции утопичен.

— Он, положим, сказал — демагогичен.

— Не будем спорить о терминах, — меланхолически ответил Шахно. — Социалистическая революция в России невозможна, пока ее не проведут у себя высокоразвитые западные страны.