Зорро. Рождение легенды

— Плохо дело. Нас всех скоро схватят, — заявил тот.

— Маэстро Эскаланте будет молчать, — возразил Диего.

— Их методы проверены временем и действуют безотказно. Они уже взяли кое-кого из наших и знают больше, чем ты думаешь. Круг сужается. Придется на время распустить общество.

— А как же дон Мануэль Эскаланте?

— Надеюсь, Господь прекратит его страдания раньше, чем он выдаст всех нас, — отозвался Хулио Сесар.

— Но ведь он в казарме, а не в крепости, мы можем попытаться его освободить, — предложил Диего.

— Освободить? Это невозможно!

— Непросто, но возможно. Если за дело возьмется все общество, он будет свободен нынче же ночью. — И Диего изложил свой план.

— Это безумие, но попробовать стоит. Мы с тобой, — согласился Хулио Сесар.

— Нужно будет поскорее увезти маэстро из города.

— Разумеется. В порту будет ждать лодка с надежным гребцом. Стражу мы отвлечем. А лодочник отвезет маэстро на корабль, который с утра отходит в Неаполь. Там он будет в безопасности.

В этот момент Диего как никогда не доставало брата. Задуманное им дело было посложнее, чем проникновение в резиденцию шевалье Дюшама. Шутка ли: напасть на казарму, обезвредить часовых, справиться с жандармами, которых может оказаться слишком много, освободить заключенного и невредимым доставить его на корабль.

Диего, не теряя времени, направился к роскошному саду Эулалии де Кальис, который он успел изучить как свои пять пальцев. Спешившись и оставив коня на улице, он незаметно пробрался сквозь заросли на задний двор, где бродили свиньи и куры, в чанах кипятились простыни, сушилось на веревках белье. Чуть поодаль располагались каретные сараи и стойла для лошадей. По двору сновали повара, лакеи и горничные, занятые своими делами. На Диего никто из них даже не взглянул. Пробравшись в сарай, юноша выбрал подходящую карету и забрался на нее, молясь, чтобы слуги ничего не заметили. Ровно в пять звон колокольчика созывал их на кухню. Там хозяйка лично оделяла каждого чашкой горячего шоколада и куском хлеба. Через полчаса действительно зазвонил колокольчик, и двор моментально опустел. Ветерок донес до Диего сладкий аромат шоколада, и рот юноши тут же наполнился слюной. После отъезда семейства де Ромеу ему ни разу не удавалось нормально поесть. Однако надо было торопиться, и молодой человек, в распоряжении которого было не более четверти часа, проворно выломал из передней стенки кареты герб и достал из-под сиденья парадную форму лакея семьи де Кальис: ливрею небесно-голубого бархата, пышное жабо, белые панталоны, туфли из черной кожи с золотыми пряжками и алый парчовый кушак. Недаром Томас де Ромеу любил повторять, что сам Наполеон Бонапарт не одевался с такой роскошью, как слуги Эулалии де Кальис. Еще раз убедившись, что дворик пуст, Диего выбрался из сарая, покинул чужие владения и разыскал своего коня. Вскоре он уже скакал вниз по улице.

Томас де Ромеу оставил дома верную фамильную карету, слишком древнюю и ветхую, чтобы отправиться на ней в долгий путь. По сравнению с любой из колясок Эулалии де Кальис она выглядела настоящей развалиной, но Диего надеялся, что в темноте и спешке этого никто не заметит. Теперь предстояло дождаться заката и как следует рассчитать время, от этого зависел успех операции. Прибив на карету герб, Диего решил навестить винный погреб; ключ от него хранился у мажордома, но недаром же юноша научился взламывать любые замки. Спустившись в погреб, он выбрал бочонок вина и выкатил его на улицу. Слуги решили, что дон Томас оставил молодому человеку ключ перед отъездом.

У Диего вот уже четыре года хранилась фляга с сонным напитком — прощальный подарок Белой Совы, которая взяла с юноши слово использовать его только во имя спасения жизни. Именно так он и собирался поступить. Давным-давно падре Мендоса одурманил этим напитком раненого перед операцией, а сам Диего сумел с его помощью усыпить медведя. Молодой человек не знал, не потеряет ли зелье свою силу, если растворить его в вине, но другого выхода не было. Диего вылил содержимое фляги в бочонок и хорошенько встряхнул его, чтобы перемешать. Через некоторое время во дворе появились двое членов Общества справедливости в белых париках и ливреях лакеев Эулалии де Кальис. Сам Диего переоделся в шитую серебром и золотом бархатную куртку кофейного цвета с кожаным воротом, заколотым жемчужной булавкой, пластрон [28] , кремовые панталоны, щегольские туфли с золочеными пряжками и шляпу с высокой тульей и смотрелся настоящим принцем. В таком виде друзья отправились в казарму. Когда Диего появился у слабо освещенной единственным фонарем двери, была глубокая ночь. Тоном человека, привыкшего отдавать приказы, юноша велел двоим часовым позвать старшего. На молоденького младшего лейтенанта, говорившего с сильным андалусским акцентом, наряд гостя и герб на карете произвели поистине ошеломляющее впечатление.

28

Туго накрахмаленная грудь мужской верхней сорочки (фр. plastron)

— Ее сиятельство донья Эулалия де Кальис посылает вам бочонок лучшего вина из своих погребов, чтобы бравые солдаты могли нынче же ночью выпить за ее здоровье. У сеньоры сегодня день рождения, — надменно объявил Диего.

— Все это немного странно… — пробормотал пораженный офицер.

— Странно? Вы, должно быть, недавно в Барселоне! — перебил Диего. — Ее сиятельство каждый год присылает в казарму бочонок вина, не могла же она пропустить поистине знаменательный год, год освобождения от тирана-безбожника.

Немного успокоившись, лейтенант приказал своим подчиненным унести вино в караульное помещение и пригласил Диего выпить с ними, однако молодой человек отказался, сославшись на то, что ему предстоит отвести такой же бочонок в Цитадель.

— На днях ее сиятельство пришлет вам свой любимый паштет из свиных ножек с репой. Сколько вас?

— Девятнадцать человек.

— Что ж, отлично. Спокойной ночи.

— Прошу вас, сеньор, ваше имя…

— Я дон Рафаэль Монкада, племянник ее сиятельства доньи Эулалии де Кальис, — сообщил Диего и, постучав тростью по облучку кареты, велел мнимому кучеру трогать.

В три пополуночи, когда весь город спал и на улице не было ни души, Диего приступил ко второму этапу своего плана. По его подсчетам, солдаты в казарме уже успели выпить вино, и если не заснули, то по крайней мере стали медленнее двигаться и хуже соображать. Настало время действовать. Диего вышел из дома в костюме Зорро. С собой он захватил хлыст, пистолет и остро заточенную шпагу. Чтобы стук лошадиных копыт по мостовой не привлек внимания, молодой человек решил идти пешком. Стараясь держаться ближе к стенам домов, он добрался до казарм и убедился, что часовые по-прежнему скучают у входа под фонарем. Судя по всему, им не довелось попробовать вина. Во тьме под навесом ждали Хулио Сесар и другие члены Общества справедливости, как и было условлено, переодетые моряками. Диего провел краткий инструктаж, который сводился к указанию ни в коем случае не вмешиваться и не приходить ему на помощь, что бы ни случилось. В этом спектакле у каждого была своя роль. Помолившись про себя и попросив у Господа удачи, друзья разошлись.

Пока ряженые изображали пьяную перепалку, Диего прятался под навесом, ожидая своего выхода. Заметив драку, часовые бросились разнимать буянов. Однако моряки продолжали обмениваться тумаками, несмотря на угрозы и обещания посадить их под замок. Неуклюжие пируэты дерущихся были до того уморительны, что часовые не могли сдержать хохот, но пьяные чудесным образом обрели равновесие и атаковали жандармов. Застигнутые врасплох стражники не смогли дать отпор нападавшим. Их оглушили, подхватили под локти и оттащили на соседнюю улицу, к дому с маленькой дверцей на углу. В ответ на троекратный стук дверь слегка приоткрылась, а когда моряки произнесли пароль, из дома вынырнула женщина лет шестидесяти, одетая в черное, и впустила их внутрь. Заговорщики, нагибаясь, чтобы не стукнуться о косяк, втащили своих пленников в угольный подвал. Здесь их и оставили, предварительно раздев, связав и заткнув им рты. Мнимые матросы переоделись в форму часовых и заступили на пост под фонарем. Операция заняла всего несколько минут, но Диего их вполне хватило, чтобы проникнуть в казарму со шпагой в одной руке и пистолетом в другой.

Внутри было безлюдно, тихо, как на кладбище, и почти совсем темно, поскольку в доброй половине ламп закончилось масло. Диего бесшумно, словно призрак, проскользнул в коридор, его присутствие выдавал лишь тусклый блеск клинка. Осторожно открыв дверь, юноша оказался в оружейной, где, по всей видимости, и происходила попойка: на полу вповалку спала, по крайней мере, дюжина жандармов, включая самого лейтенанта. Убедившись, что все они спят достаточно крепко, Зорро заглянул на дно бочонка. Его опустошили до последней капли.

— Ваше здоровье, сеньоры! — рассмеялся молодой человек и, повинуясь дерзкому порыву, нарисовал на стене букву Z тремя росчерками клинка. Он тут же вспомнил предостережение Бернардо о том, что Зорро не должен брать верх над живым человеком, но было поздно.

Диего торопливо собрал ружья и сабли, свалил их в коридоре и отправился осматривать казарму, гася лампы и свечи, которые попадались ему на пути. Тьма всегда была самой верной его союзницей. По дороге юноше попались еще трое солдат, усыпленных снадобьем Белой Совы, а значит, если лейтенант не обманул, в помещении оставались восемь человек, которые могли бодрствовать. Диего рассчитывал найти заключенных, не повстречавшись с жандармами, но ничего не вышло: вскоре за спиной юноши послышались голоса. Просторная комната, в которой он находился, была почти совершенно пустой. Укрыться было негде, а гасить факелы, чтобы укрыться во тьме, некогда: до противоположной стены оставалось не меньше пятнадцати шагов. Оглядевшись по сторонам, Диего убедился, что единственный путь к спасению — широкие потолочные балки, расположенные слишком высоко, чтобы взгромоздиться на них одним прыжком. Юноша убрал шпагу в ножны, заткнул пистолет за пояс, развернул кнут, резким движением вскинул руку, чтобы конец бича обвился вокруг балки, и, затянув петлю, ловко взобрался под потолок, как по канату в цыганском цирке. Оказавшись наверху, он смотал кнут и спокойно растянулся на балке, недостижимый для света факелов. Через мгновение в комнату, оживленно беседуя, вошли двое жандармов, которые, судя по их бодрому виду, не познали на себе действия рокового напитка.