Зов Чернобога

— Он вернулся, — прошептала она, вставая с постели, — Он был здесь и ушел, чтобы творить зло. И еще… Он убил Мерилин.

За окном, в черном ночном небе, с противным зловещим карканьем пронеслась воронья стая.

Он вернулся. Он пришел творить зло.

Глава 2 ЧЕРНОБОГ Март 868 г . Земли радимичей (междуречье Днепра и Десны)

Мир полон таинственных сил, и мы — беспомощные существа» окруженные непостижимыми и неумолимыми силами.

Карлос Кастанеда «Дверь в иные миры»

В овине на старой соломе, лежа лицом вниз и вытянув руки, плакала навзрыд юная красавица Радослава. Плечи девушки тряслись, распущенные, так и не заплетенные с утра в косу, волосы густого нежно-каштанового цвета растеклись по плечам, как у совсем уж бесстыдной девки. Солома намокла от слез, рубаха из тонкого холста с вышивкой задралась почти до самых бедер, обнажив стройные ноги. За овином, на улице, бушевал ветер, гнул к земле березы и тонкие ивы, шевелил лапы сумрачных елей, сбрасывавших накопившийся за зиму снег. Было тепло, как может быть тепло в начале марта, в начале нового года, сулящего новые радости и новые горести. Впрочем, Радославе теперь, похоже, не дождаться было ни того ни другого. Земная жизнь ее должна была закончиться сегодняшней ночью в священной дубраве, в святилище древних богов — покровителей рода. Каждый год приносили радимичи жертвы, а в последнее время — все чаще и чаще. И вроде нельзя было сказать, что жизнь их становилась трудней и невыносимей, нет, обычно жили — трудно, голодно, а иногда и радостно, не все же горе, бывает, и счастье нахлынет. Вот таким вот счастьем оказалась для Радославы нежданная встреча с Ардагастом, парнем из соседнего рода, что жил по реке Сож. Ардагаст увидел ее на лугу, когда сжинали жито да вязали снопы. Увидал и, как позднее признался сам, почувствовал, как захолонуло сердце. А уже осенью, на празднике урожая и милости богов, будучи гостем, закружил девушку в хороводе, а потом, схватив за руку, потащил в рощу и стал целовать — жарко-жарко! Радослава поначалу поупиралась — для виду только, чтоб не подумали про нее невесть что, — а потом и сама обняла Ардагаста — уж больно люб он ей стал. Высокий, красивый, кудри льняные до плеч, а глаза — синие-синие. У самой-то Радославы глаза светлые, голубые, на щеках ямочки, а каштановая коса — толстая, лентами алыми перевитая. В конце праздника Ардагаст подарил девчонке подвески да височные кольца, красивые, блестящие, с семью лепестками, обещал через год заслать сватов. Через год… Видно, не будет ничего через год, ничего не будет для Радославы на этом свете, только на том, ибо жрец Чернобог задумал отправить ее посланницей в царство мертвых, чтоб выпросила удачу для всего рода. Когда так решил волхв — а тому уж скоро месяц будет, — повадились в хижину Радославы бабки-волхвицы, похожие на черных галдящих ворон. Ходили да все приговаривали: «Великая честь тебе, Радослава, будешь невестою Рода».

Невестою Рода… Надо оно ей? Вот если б невестою Ардагаста. Хотя, конечно, почетно, спору нет, однако ж то и дело сжималось девичье сердце. Сам волхв Чернобог — коренастый, сильный, с руками, словно медвежьи лапы, и черной бородищей до пояса — несколько раз наведывался в хижину вдовы Хотобуды — приемной матери Радославы и младшего ее братца Твора, Творимира, если по-длинному. Зыркал вокруг темными, с жутью, глазами, чем-то похожими на глаза дикого лесного зверя, да рассказывал завлекательные байки про лучший и счастливый мир. Приносил с собой бражку, поил, поглаживал между делом девушку по спине. Нехорошо поглаживал, охально. Но сдерживался, видно, опасался тронуть самим же выбранную посланницу. А ведь тогда, зимою… Помнится, праздновали солнцеворот, катались с ледяной горки, так и Чернобог не удержался, подхватил Радославу — да вместе с нею в сугроб. Весело было, Радослава смеялась, и братец ее младшенький, Твор, хохотал так, что икать начал. Вот тогда и позвал ее Чернобог на свое дворище, пошли, мол, водицы дам, братца напоишь. Радослава и пошла, дура… Едва в дом вошли, навалился на нее волхв, стащил волчьего меха кожух, рубаху на груди разорвал… Кивнул в сторону широкой лавки — ложись, мол, возьму тебя пятой женою. Глаза — волчьи и страшные — так и пылали похотью. Испугалась тогда Радослава, а пуще того — противно стало, да к тому ж вспомнила Ардагаста, возьмет ли он ее порченую? Вспыхнули яростью глаза девичьи голубые, не долго думая, схватила со стола деревянный корец да ка-ак треснула по башке Чернобога — и бежать, пока не опомнился. Тут как раз и жены жреца подоспели. Чего уж там они делали, неизвестно, а только патом и не смотрел больше волхв на Радославу, отворачивался да плевался. А когда стали выбирать невесту богов, тут же и предложил на это место гордую девушку. Теперь вот при встречах улыбался. Да все улыбались, кланялись, а многие девчонки даже завидовали, еще бы — невеста Рода! Кто знает, может, оно и хорошо на том свете будет? Задумчивой стала Радослава, смурною. То смеялась без причины, то, вспоминая Ардагаста, плакала, как вот сейчас, в овине.

Вытерев наконец слезы, девушка уселась на старой соломе. Показалось, будто снаружи крадется кто-то. Неужто волхв? Или еще какой охальник? Радослава шмыгнула в угол, схватила попавшиеся под руку грабли да и пустила их в ход, как только появилась в дверях ловкая черная тень. Ручница у грабель — раз, и напополам. А незваный пришелец повалился наземь и возопил обиженно:

— Что ж ты дерешься-то, сестрица?

— Ой, — ахнула Радослава. — Это никак ты, Творе?

Девушка обняла брата, погладила по голове, утешила:

— Ну, да мыслю, не так и сильно попало!

— Ага, не сильно, — разнылся Твор. — Аж искры из глаз полетели. Теперь уж точно шишка будет.

Радослава сняла височное кольцо с семью лепестками.

— На, приложи. Холодное. Ты почто сюда приперся-то?

— Чернобог заявился. Зови, говорит, сестру. Пора.

— Чего — пора? — встрепенулась девчонка. — А что, уже утро?

— Утро, утро, — со вздохом кивнул юноша, нет, не юноша, отрок — двенадцать недавно исполнилось. — Вона, восход-то тучи багрянцем залил, а тебе тут, в овине, не видно.

— Значит, и вправду пора. — Радослава шмыгнула носом. — Может, оно и вправду хорошо — быть невестой Рода?

— Да как же не хорошо! — звонко воскликнул Твор. — Все говорят — почет великий. Умереть за счастье рода — есть ли что лучше? Ты уж, Радушка, не забывай про меня там, помогай, ежели что, ладно?

— Да уж не забуду. — Девушка погладила братца по волосам» густым, каштановым, мягким. Попросила: — Ты тоже меня не забывай, шли молитвы. Да хорошенько все обсказывай: как в селении дела, да как друзья-подружки живут-поживают.

— Обскажу, не беспокойся, — прижавшись к сестре, важно заверил Творимир. Он и в самом деле был горд — надо же, родная сестрица станет сегодня невестой Рода. На всю жизнь заступа! Все ребята, узнав, обзавидовались. Только вот матушка Хотобуда смурная ходила. Интересно, чего ж не рада?

— Ну, ладно, хватит лежать, — улыбнулась Радослава. — Пошли, ждут ведь волхвы. — Выходя из овина, призналась: — И все равно страшно!

— Ничего, что страшно. — Твор сжал ей руку. — Зато почет. Ты и сама станешь как будто богиня. Уж не забывай нас.

— Да ну тебя, — рассердилась вдруг девушка. — «Не забывай», «не забывай» — тошно слушать. Уж не забуду, сказала!

— Передавай там поклон всем нашим, — неожиданно улыбнулся Твор. — Их там много. И все — за последнее время.

Радослава задумалась. И в самом деле, молодых девчонок и отроков из их рода на том свете много, за одну только осень невестами Рода стало десять девчонок, и еще шесть парней, совсем еще мальчиков, — женихами Рожаницы. Раньше такого не было, раз в год, ну, от силы два приносили волхвы человеческие жертвы, а сейчас… с осени… ну да, с осени… кровавые жертвы приносятся все чаще и чаще. И главный волхв Чернобог стал каким-то не таким — раньше был просто охальником, а теперь озлобился и все больше походил на дикого зверя. Один взгляд чего стоил — черный, пылающий, пронизывающий. Не было раньше у Чернобога такого взгляда. Раньше-то его хоть и на людях уважали, да пересмеивались за спиною, а теперь этого нет — боятся.

Волхвы ждали девушку у хижины Хотобуды: Чернобог с кривым посохом да два его помощничка-приблуды — похожий на старый пень Колимог и толстый, как расползшаяся квашня, Кувор. Оба, говорят, из самого Киева. Еще были три старухи-волхвицы — Чернозема, Хватида да Доможира, — правда, они у хижины не толклись, видно, ждали во дворе Чернобога.

Завидев Радославу, все трое жрецов разом поклонились, низко-низко, до самой земли. Густая и длинная борода главного волхва словно бы подметала слежавшийся ноздреватый снег, черный от вылетавших в волоковые оконца хижин копоти и дыма.

— Почет да здравие тебе, невестушка! — хором проговорили жрецы, а Чернобог глянул недобро, с ухмылкою.

— Пошли.

Радослава махнула рукой.

— Погодите, сейчас хоть приоденусь.

— Не надо, — покачал головой Чернобог. — Уже приготовлено все. Идем!

Девушка вдруг ощутила, как подкатывает к самому горлу горький противный комок, холодный-холодный, такой, как бывает от недавней обиды, горя или от нахлынувших вдруг нехороших предчувствий.

— Ну, коли пора, так идем, — справившись с собой, севшим голосом произнесла Радослава.

Жрецы еще раз поклонились. Первым, постукивая по снегу посохом с привязанными к нему колокольчиками, пошел Чернобог, за ним — Радослава, а уж следом и Колимог с Кувором.

Утро выдалось теплым, как, впрочем, и ночь. Ярко слепило глаза растопившее тучи солнышко, мокрый снег поскрипывал под ногами, на ветках старой березы, что росла у дворища волхва, весело чирикали воробьи. Полнеба было ярко-бирюзовым, светлым, а другая половина все еще клубилась разноцветными тучами — фиолетовыми, желтыми, палевыми. В воздухе пахло навозом, сыростью и неумолимым запахом близкой весны. Еще месяц — и появятся проталины на лугах да лесных опушках, растает снег и первые ростки ярко-зеленой травки потянутся к небу. Жаль, Радослава этого уже не увидит, не побежит уж больше с девками на луга, не совьет венки, не запоет песню, укрываясь в лощине от теплого, внезапно нахлынувшего дождика.