Зов Дикой Охоты

Девушка знала, что старый Сотар и другие жрецы Отца пристально следили за ней с самого дня её прибытия в столицу, точно ожидали, что она вот-вот оступится, ошибётся. Риана подозревала, что у них-то как раз нашлись бы недостающие ответы, только вот вопросы задавать пока не смела ни им, ни Вальтену, который всё больше от неё отдалялся. О нет, король был прекрасным супругом. Ни в чём она не знала нужды, и ни в чём ей не было отказа. Вот только сердце его оставалось молчаливым, как заброшенный лесной омут, и милее, чем тепло общения или даже мягкий сумрак общих покоев, ему были государственные советы, охоты и тренировки на ристалище.

И Всадник не исполнил своё обещание… Гости её сновидений не пришли к ней даже в мистическую ночь накануне Праздника Середины Лета, и её сердце отчаянно тосковало, било спутанными крыльями о прутья невидимой клетки, запертое от чудес и красок Мира.

Единственной настоящей отрадой для Рианы стали песни Тилларда. Менестрель отказался от своих странствий, присягнул королеве и поселился при замке. Девушка не знала, почему Тиллард вдруг решил поступить так, ведь она не налагала на него никаких обязательств после того, как отвела от него гнев Вальтена. Но менестрель настоял на своём, ничего не объясняя, и за его присутствие она была ему благодарна. Он пел ей особые свои баллады, пронизанные привкусом чудесного и несбыточного, безвозвратно утерянного ею. И в нём Риана нашла неожиданного друга, который принимал её и понимал лучше, чем кто-либо за всю её жизнь. Ей несложно было догадаться, что Тиллард, должно быть, как и она сама, ходил Дорогами Ши, а этот талант в Кемране не поощрялся. Они никогда не говорили о Фэйри напрямую, потому что королева боялась навлечь на своего менестреля гнев жрецов. Но, как известно, для понимания сердцу достаточно и случайного взгляда.

А потом пришёл день, выведший её на перекрёсток. В этот день ей наконец показали гордость Кемрана – металл, которому не было равных во всех известных землях.

XIV

– А понравились ли молодой королеве гобелены со сценами охоты?

– А по вкусу ли ей пришлись свежие булочки, приготовленные по новому заморскому рецепту?

– А как прошла её прогулка по охотничьим угодьям?

– А не слишком ли она опечалилась, что у нас почти не празднуют Середину Лета?

– А показали ли ей уже удивительные творения мастеров из особого кемранского сплава?

Старый Сотар слушал людскую болтовню вполуха и лишь на последнем вопросе весь обратился во внимание.

– Она побледнела, едва только увидела искусные изобретения мастеров.

– Неужели настолько не понравились эти чудесные вещи?

– Сложно сказать. Пока мастера показывали да рассказывали ей, на что способны их творения, леди королева едва не лишилась чувств и через некоторое время попросила увести её из зала. Признаться, мастера опечалились, что их работа не пришлась ей по душе.

– А ведь их величают волшебниками металлов!

– Леди королева родом из Валлы. Кемранский сплав в других землях зовут ядовитой сталью.

– Это потому что они боятся нашего оружия, не знающего себе равных.

– Но леди Риана теперь наша королева. Негоже ей бояться творений её земли.

– Творений лучших наших оружейников она не стала и касаться…

– Как странно это всё.

– Но ведь леди королева – ведьма. Возможно, волшебство металлов ей просто чуждо.

Сотар нахмурился и покачал головой в ответ на свои мысли. Неужели дела обстояли именно так, как он опасался? Но ведь молодая королева носила защитный знак, носила обручальное кольцо – то, что никто из них так долго носить бы не смог. Или он проглядел что-то и не заметил перемены?

Отправлялся в храм верховный жрец с тяжёлым сердцем. С каждым прожитым годом бремя знания становилось всё тяжелее, а застарелая вина и упрятанный глубоко страх – всё невыносимее.

В Святилище Сотар собрал четвёрку самых доверенных своих жрецов – тех, кто вместе с ним нёс бремя знания и старой вины, – и поделился с ними своими опасениями.

– Королеву Риану любит народ. Даже если она оступится, ей простят это, – заметил первый жрец. – Ну а этот случай в королевской мастерской нельзя даже считать ошибкой.

– Значит, если до этого дойдёт, нам придётся показать народу то, что сделает её вину неоспоримой, – возразил Сотар.

– Но пока она не сделала ничего дурного. Возможно, нам и не придётся признавать за ней никакой вины!

– Возможно, и не придётся, – не стал спорить верховный жрец. – Но если такое время придёт – мы должны быть готовы.

– А что король Вальтен? – спросил второй жрец. – Он ведь остаётся нашим союзником?

– Вальтен не похож на своего отца, сделавшего нас такими, какие мы есть теперь. Нашим союзником он будет лишь до той поры, пока остаётся в неведении, – проговорил Сотар то, о чём все здесь и без того подозревали. – Наше счастье в том, что его сердце отвернулось от людей и заботит его по-настоящему только война.

– Поиск древнего волшебства заботит его не меньше, – осторожно заметил третий жрец. – Иначе бы он никогда не выбрал себе жену в Валле.

Его звали Лаэдр, и он был вторым по силе и мудрости после Сотара. Лаэдр чаще прочих говорил о необходимости в чудесах, выражал надежду о возвращении старых времён и защищал королеву. Горечь вины была у него сильнее, чем у всех остальных, кто нёс вместе с ним старое бремя.

– Однако же он рассчитывал, что она вернёт всё утраченное одним взмахом руки, и разочаровался, когда этого не произошло, – сказал четвёртый жрец. – Да и как ей может удаться то, что не удалось нам за все эти годы! Мы искали пути, и всё впустую.

– Вальтен не знает тайну Древа Жизни Кемрана. Если бы он знал – он бы не простил нам, – ответил Сотар и поднял голову, глядя на высокий потолок Святилища.

Остальные проследили за его взглядом.

Среди символов Отца и Матери Мира и защитных знаков в середине пылал яркими изумрудными красками герб Кемрана – древо с пышной кроной и разветвлёнными корнями.

XV

– Королеве нездоровится, и она никого не принимает.

– Меня она примет. Пропусти меня, госпожа.

– И не подумаю.

– Я знаю, как помочь ей.

– Ты, дерзкий мальчишка, думаешь, милость королевы на тебя вечно распространяться будет? – возмутилась ведьма. – А ну прочь отсюда!

Тиллард внимательно посмотрел в глаза старой Илсы и позволил иной части своей сущности, тесно переплетённой с человеческой, отразиться в своём взгляде. И хотя та его часть не была по сути своей тёмной – подобно лесу, она имела и свет, и тени. Чуждая, непонятная многим, она могла пугать.