Зов Ктулху

Каждый год Сарнат праздновал свою победу над городом Ибом, Это был отличный повод для танцев, песен и застолий. В честь такого события устраивались торжественные и пышные церемонии, повсюду лилась сладкая музыка лютен, жители Сарната прославляли храбрость и выражали почтение своим предкам, уничтожившим всех жителей города Иб. Чтобы унизить останки жителей Иба, короли склонялись над озером, где покоились беззащитные существа, и произносили слова проклятья. Сначала священники были против этих праздничных пиров, среди них ходили странные слухи об исчезновении зеленой ящерицы, о предсмертном ужасе Таран-Иша. И иногда с высоты своих башен они могли наблюдать непонятное свечение воды в глубине озера. Но год шел за годом, и никаких странных происшествий не происходило. Постепенно священники перестали серьезно относиться к своему страху, предали его полному забвению и присоединились к веселым оргиям жителей Сарната. И действительно, разве не они сами совершали раньше ежедневный обряд, который укреплял в сердцах горожан ненависть к зеленой морской ящерице, главному божеству погибших жителей города Иб.

Шли века, а Сарнат по-прежнему жил в богатстве и счастье. Любое красноречие было бессильно описать тысячную годовщину победы над Ибом, которая по пышности и великолепию превосходила все предыдущие. Десять лет шли приготовления по всей стране Анар к этим празднествам. Со всех соседних городов стекались сюда люди: кто на лошади, кто на верблюде, кто на слоне. Накануне великого дня знатные гости и принцы из других городов разбили свои шатры и палатки у мраморных стен. В огромном зале королевского дворца пьяный от вина из погребов порабощенного города Пнот пировал со своими подданными король Наржис-Хей, полновластный правитель Сарната. В тот вечер к королевскому столу были поданы самые изысканные кушанья: павлины с далеких Импланских холмов, пятки верблюдов из пустыни Бнази, орехи, пряности из лесов Сидатрина, жемчужные раковины, отполированные волнами и растворенные в уксусе из Траа. Опытные и искусные повара приготовили сотню соусов. Но самым любимым блюдом победителей была рыба из Сарнатского озера, которая подавалась на золотом блюде, инкрустированном алмазами и рубинами.

Весь город праздновал тысячелетнюю победу. Пиршество священников в главном храме было в полном разгаре, когда главный священник города Гнош-Ках первым заметил непонятные тени, спускавшиеся с Луны к озеру. Затем зеленый туман сгустился над озером, чтобы опутать зловещим сиянием купола и башни когда-то давно подвергнувшегося проклятию города Сарната.

Люди, находившиеся в башнях, увидели плывущие по озеру странные огни. Но самым ужасным было то, что серая скала Акурьонх, возвышавшаяся на берегу озера, внезапно опустилась на его дно. Дикий испуг охватил людей.

К полуночи все бронзовые двери домов были распахнуты настежь, открывая путь обезумевшей от ужаса толпе. Все иностранцы и приглашенные гости в панике бросились бежать. На лицах людей застыл неописуемый, возрастающий с каждым мгновением страх. Их губы шептали бессвязные слова, но никто не обращал на это внимание. Веселящиеся в зале королевского дворца выбегали оттуда с блуждающим взглядом, с вытаращенными от панического ужаса глазами: король Наржис-Хей и весь его двор бесследно исчезли, а в зале танцевала и пировала орда зеленоватых немых существ с выпуклыми глазами, мясистыми отвислыми губами и смешными ушами. Пришельцы встряхивали золотыми инкрустированными блюдами, и тотчас на них появлялось бушующее пламя.

Принцы и иностранцы, бежавшие в панике из города верхом на своих лошадях, верблюдах и слонах, обернулись в последний раз, чтобы посмотреть на покрытое зеленым туманом озеро, поглотившее серый утес Акурьонх.

Те, кому удалось спастись, рассказывали всем об этой жуткой трагедии. Теперь караваны избегали заходить в проклятый Сарнат для покупок драгоценных металлов. Прошло много лет, прежде чем люди вновь отважились посетить это зловещее место, где когда-то стоял цветущий и преуспевающий город. Но это не были жители из страны Анар, а молодые и дерзкие путешественники со светлыми волосами и голубыми глазами. По дороге они увидели большое спокойное озеро. Того же, что было когда-то чудом света и гордостью цивилизации больше не существовало. Там, где некогда возвышались стены высотой в триста футов и еще более высокие башни, простиралось топкое болото. Там, где жили пятьдесят миллионов человек, сейчас ползала большая морская ящерица, ненавидимая жителями не существующего теперь города Сарната. Все, вплоть до рудников драгоценных металлов, безвозвратно исчезло…

Роковое проклятие обрушилось на город Сарнат в минуту его наивысшего расцвета.

Показания Рэндольфа Картера

Еще раз повторяю, джентльмены: все ваше расследование ни к чему не приведет. Держите меня здесь хоть целую вечность; заточите меня в темницу, казните меня, если уж вам так необходимо принести жертву тому несуществующему божеству, которое вы именуете правосудием, но вы не услышите от меня ничего нового. Я рассказал вам все, что помню, рассказал как на духу, не исказив и не сокрыв ни единого факта, и если что-то осталось для вас неясным, то виною тому мгла, застлавшая мне рассудок, и неуловимая, непостижимая природа тех ужасов, что навлекли на меня эту мглу. Повторяю: мне неизвестно, что случилось с Харли Уорреиом, хотя мне кажется по крайней мере, я надеюсь, что он пребывает в безмятежном забытьи, если, конечно, блаженство такого рода вообще доступно смертному. Да, в течение пяти лет я был ближайшим другом и верным спутником Харли в его дерзких изысканиях в области неведомого. Не стану также отрицать, что человек, которого вы выставляете в качестве свидетеля, вполне мог видеть нас вдвоем в ту страшную ночь в половине двенадцатого, на Гейнсвильском пике, откуда мы, по его словам, направлялись в сторону Трясины Большого Кипариса сам я, правда, всех этих подробностей почти не помню. То что у нас при себе были электрические фонари, лопаты и моток провода, соединяющий какие-то аппараты, я готов подтвердить даже под присягой, поскольку все эти предметы играли немаловажную роль в той нелепой и чудовищной истории, отдельные подробности которой глубоко врезались мне в память, как бы нибыла она слаба и ненадежна. Относительно же происшедшего впоследствии и того, почему меня обнаружили наутро одного и в невменяемом состоянии на краю болота клянусь, мне неизвестно ничего, помимо того, что я уже устал вам повторять. Вы говорите, что ни на болоте, ни в его окрестностях нет такого места, где мог бы произойти описанный много кошмарный эпизод. Но я только поведал о том, что видел собственными глазами, и мне нечего добавить. Было это видением или бредом о, как бы мне хотелось, чтобы это было именно так! я не знаю, но это все, что осталось в моей памяти от тех страшных часов, когда мы находились вне поля зрения людей. И на вопрос, почему Харли Уоррен не вернулся, ответить может только он сам, или его тень, или та безымянная сущность, которую я не в силах описать.

Повторяю, я не только знал, какого рода изысканиям посвящает себя Харли Уоррен, но и некоторым образом участвовал в них. Из его обширной коллекции старинных редких книг на запретные темы я перечитал все те, что были написаны на языках, которыми я владею; таких, однако, было очень мало по сравнению с фолиантами, испещренными абсолютно мне неизвестными знаками. Большинство, насколько я могу судить, арабскими, но та гробовдохновенная книга, что привела нас к чудовищной развязке та книга, которую он унес с собой в кармане, была написана иероглифами, подобных которым я нигде и никогда не встречал. Уоррен ни за что не соглашался открыть мне, о чем эта книга. Относительно же характера наших штудий, я могу лишь повторить, что сегодня уже не вполне его себе представляю. И, по правде говоря, я даже рад своей забывчивости, потому что это были жуткие занятия; я предавался им скорее с деланным энтузиазмом, нежели с неподдельным интересом. Уоррен всегда как-то подавлял меня, а временами я его даже боялся. Помню, как мне стало не по себе от выражения его лица накануне того ужасного происшествия он с увлечением излагал мне свои мысли по поводу того, почему иные трупы не разлагаются, но тысячелетиями лежат в своих могилах, неподвластные тлену. Но сегодня я уже не боюсь его; вероятно, он столкнулся с такими ужасами, рядом с которыми мой страх ничто. Сегодня я боюсь уже не за себя, а за него.

Еще раз говорю, что я не имею достаточно ясного представления о наших намерениях в ту ночь. Несомненно лишь то, что они были самым тесным образом связаны с книгой, которую Уоррен захватил с собой с той самой древней книгой, написанной непонятным алфавитом, что пришла ему по почте из Индии месяц тому назад. Но, готов поклясться, я не знаю, что именно мы предполагали найти. Свидетель показал, что видел нас в половине двенадцатого на Гейнсвильском пике, откуда мы держали путь в сторону Трясины Большого Кипариса. Возможно, так оно и было, но мне это как-то слабо запомнилось. Картина, врезавшаяся мне в душу и опалившая ее, состоит всего лишь из одной сцены. Надо полагать, было уже далеко за полночь, так как ущербный серп луны стоял высоко в окутанных мглой небесах.

Местом Действия было старое кладбище, настолько старое, что я затрепетал, глядя на многообразные приметы глубокой древности. Находилось оно в глубокой сырой лощине, заросшей мхом, бурьяном и причудливо-стелющимися травами. Неприятный запах, наполнявший лощину, абсурдным образом связался в моем праздном воображении с гниющим камнем. Со всех сторон нас обступали дряхлость и запустение, и меня ни на минуту не покидала мысль, что мы с Уорреном первые живые существа, нарушившие многовековое могильное безмолвие. Ущербная луна над краем ложбины тускло проглядывала сквозь нездоровые испарения, которые, казалось, струились из каких-то невидимых катакомб, и в ее слабом, неверном свете я различал зловещие очертания старинных плит, урн, кенотафов (Кенотаф — пустая, т. е. не содержащая погребения могила. Создавались в Древнем Египте, Греции, Риме и Средней Азии в тех случаях, когда умершего на чужбине человека нельзя было похоронить), сводчатых входов в склепы крошащихся, замшелых, потемневших от времени и наполовину скрытых в буйном изобилии вредоносной растительности. Первое впечатление от этого чудовищного некрополя сложилось у меня в тот момент, когда мы с Уорреном остановились перед какой-то ветхой гробницей и скинули на землю поклажу, по-видимому, принесенную нами с собой. Я помню, что у меня было две лопаты и электрический фонарь, а у моего спутника точно такой же фонарь и переносной телефонный аппарат. Между нами не было произнесено ни слова, ибо и место, и наша цель были нам как будто известны. Не теряя времени, мы взялись за лопаты и принялись счищать траву, сорняки и налипший грунт со старинного плоского надгробья. Расчистив крышу склепа, составленную из трех тяжелых гранитных плит, мы отошли назад чтобы взглянуть со стороны на картину, представшую нашему взору. Уоррен, похоже, производил в уме какие-то расчеты. Вернувшись к могиле, он взял лопату и, орудуя ею как рычагом, попытался приподнять плиту, расположенную ближе других к груде камней, которая в свое время, вероятно, представляла собою памятник. У него ничего не вышло, и он жестом позвал меня на помощь. Совместными усилиями нам удалось расшатать плиту, приподнять ее и поставить на бок.

На месте удаленной плиты зиял черный провал, из которого вырвалось скопище настолько тошнотворных миазмов, что мы в ужасе отпрянули назад. Когда спустя некоторое время мы снова приблизились к яме, испарения стали уже менее насыщеными. Наши фонари осветили верхнюю часть каменной лестницы, сочащейся какой-то злокачественной сукровицей подземных глубин. По бокам она была ограничена влажными стенами с налетом селитры. Именно в этот момент прозвучали первые сохранившиеся в моей памяти слова. Нарушил молчание Уоррен, и голос его приятный, бархатный тенор был, несмотря на кошмарную обстановку, таким же спокойным, как всегда.

— Мне очень жаль, сказал он, но я вынужден просить тебя остаться наверху. Я совершил бы преступление, если бы позволил человеку с таким слабыми нервами, как у тебя, спуститься туда.

Ты даже не представляешь, несмотря на все, прочитанное и услышанное от меня, что именно суждено мне увидеть и совершить. Это страшная миссия, Картер, и нужно обладать стальными нервами, чтобы после всего того, что мне доведется увидеть внизу, вернуться в мир живым и в здравом уме. Я не хочу тебя обидеть и, видит Бог, я рад, что ты со мной. Но вся ответственность за это предприятие, в определенном смысле, лежит на мне, а я не считаю себя вправе увлекать такой комок нервов, как ты, к порогу возможной смерти или безумия. Ты ведь даже не можешь себе представить, что ждет меня там! Но обещаю ставить тебя в известность по телефону о каждом своем движении как видишь, провода у меня хватит до центра земли и обратно.