Зов Ктулху

1 марта, что, согласно международной демаркации суточного времени, соответствует нашему 28 февраля, случилось землетрясение, а вслед за ним шторм. И почти сразу же яхта «Алерт» со всем ее бандитским экипажем, словно повинуясь чьему-то властному зову, ринулась в открытый океан. Одновременно в другом полушарии планеты многие поэты и художники начали видеть во сне вставший из воды странный циклопический город, а молодой скульптор, находясь в состоянии транса, вылепил из глины фантасмагорический образ Ктулху. 23 марта остатки экипажа «Эммы» высадились на неизвестном острове, потеряв при этом шестерых матросов, — и в тот же день сны людей с чувствительным восприятием достигли наивысшей живости и были омрачены ужасным видением угрожающе надвигавшегося на них гигантского монстра; именно в этот день известный архитектор потерял рассудок, а молодой скульптор впал в бредовое состояние. 2 апреля последовал еще один шторм, и тотчас прекратились все сновидения о мрачном городе, а Уилкокс вырвался из тенет своей странной лихорадки. А если еще вспомнить зловещий рассказ старого Кастро о рожденных на далеких звездах и впоследствии затонувших вместе со своим городом Властителях Древности, об их влиянии на своих приверженцев и власти над сновидениями людей, то все эти факты говорили о многом. Уж не топтался ли я на краю черной пропасти космических ужасов, пережить которые не под силу человечеству? Пусть так, но отныне они являются чисто умозрительным явлением, ибо, что бы ни случилось на самом деле 2 апреля, чудовищная угроза потери собственного «я», замаячившая было перед человечеством, с той поры отодвинулась на неопределенное время.

В тот памятный вечер, потратив весь день на рассылку срочных телеграмм и сборы в дорогу, я распрощался со своим гостеприимным хозяином и сел в поезд, отправлявшийся в Сан-Франциско. Менее чем через месяц я уже был в Данидине и очень скоро выяснил, что здесь почти ничего не знают о приверженцах ужасного культа, целыми днями околачивавшихся в тавернах. «Портовый сброд, он и есть сброд, не стоящий внимания» — так рассуждали местные жители. Правда, ходили неясные толки о поездке компании каких-то полукровок на холмы за городом, а также отблесках красного пламени и слабом рокоте барабанов, доносившемся оттуда. В Окленде я узнал, что Йохансен после поверхностного и ничего не давшего допроса в Сиднее вернулся совершенно седыми тотчас продал свой коттедж на Вест-стрит, после чего вместе с женой спешно отбыл в Осло, на родину. Что же до его ужасных приключений, то даже своим самым близким друзьям он рассказал не более того, что услышали от него официальные лица из Морского министерства, а потому единственное, чем они смогли мне помочь, — это дать его адрес в Осло.

Вслед за тем я прибыл в Сидней, где без всякого ощутимого результата беседовал с матросами в порту, а также с некоторыми лицами из суда адмиралтейства. Ходил я взглянуть и на яхту «Алерт», проданную с торгов и переоборудованную для коммерческих перевозок, но осмотр ее не дал мне ровным счетом ничего. Ужасный идол с головой каракатицы, скрючившимся телом дракона, чешуйчатыми крыльями и таинственными иероглифами на пьедестале хранился теперь в музее Гайд-парка. Я долго и тщательно изучал его. В безупречном совершенстве его исполнения таилось нечто дьявольское. Одним словом, он являл собой полную аналогию статуэтке, обнаруженной Леграссом, хотя и существенно уступал ей в размерах. Как объяснил мне смотритель музея, материал, из которого была изваяна фигурка, остается неразрешимой загадкой для геологов — все видевшие ее специалисты единодушно поклялись, что подобной горной породы не существует во всем мире. И тут я снова с содроганием вспомнил слова старого Кастро, сказанные им Леграссу о Властителях Древности: «Они явились со звезд и принесли с собой собственные изображения».

После всех этих изысканий я уже не мог остановиться на полпути и решил навестить Йохансена в Осло. Добравшись морем до Лондона, я сразу же пересел на пароход, следующий до норвежской столицы, и в один из осенних дней высадился на чистенькой, нарядной пристани под сенью Эгеберга. Адрес, по которому я разыскивал Йохансена, привел меня в Старый город короля Харальда Сурового, [13] пронесший древнее имя Осло через века, не обращая внимания на то, что разраставшаяся вокруг новая столица жила под маскарадным именем «Христиания». Недолгая поездка в такси — и вот я уже с замиранием сердца стучусь в дверь опрятного старинного домика с оштукатуренным фасадом. На мой стук откликнулась одетая в черное женщина с печальным лицом и буквально сразила меня, объявив на ломаном английском языке, что Густафа Йохансена нет в живых.

13

Харальд Суровый(1015–1066) — последний из норвежских королей-викингов, ок. 1048 г. основавший город Осло. В 1624–1924 гг. город официально именовался Христианией, однако т. н. Старый город(исторический центр) и в этот период сохранял прежнее имя Осло.

Скорбящая вдова поведала мне, что по возвращении на родину он прожил совсем недолго — все приключившееся с ним тогда в море сломило его дух. Ей он рассказал не больше того, что и всем прочим, однако после него осталась толстая тетрадь, заполненная, как он ей объяснил, «чисто техническими записями». Тетрадь была исписана по-английски, чтобы, как можно было догадаться, ее не прочел из праздного любопытства кто-нибудь из домашних. Однажды, когда Йохансен не спеша шел по узкому проулку близ Гетеборгского дока, из чердачного окна вывалилась тяжелая кипа газет и угодила ему в голову. Двое матросов-индийцев сразу подбежали к нему и помогли подняться на ноги, но, прежде чем прибыла карета «скорой помощи», он был уже мертв. Не обнаружив видимых причин смерти, врачи объяснили ее внезапным сердечным приступом и общим ослаблением организма.

При этих словах меня пронзил темный, неизъяснимый ужас, от которого мне уже не избавиться до тех пор, пока я не умру — неважно, естественным ли образом или в результате «несчастного случая». Убедив вдову, что я имею самое непосредственное отношение к «техническим записям» ее мужа и, таким образом, имею на них полное право, я взял тетрадь с собой и, устроившись в шезлонге на палубе следующего в Лондон парохода, углубился в чтение. То было бесхитростное и довольно бессвязное повествование — наивная попытка простого моряка написать задним числом нечто вроде дневника, при этом стараясь как можно точнее, день за днем, воспроизвести свое ужасное плавание. Я не берусь пересказывать его подробно, во всей его туманности и многословии, но суть дела постараюсь изложить достаточно связно — хотя бы для того, чтобы объяснить, почему вдруг привычный плеск воды за бортом показался мне настолько непереносимым, что я вынужден был заткнуть уши ватой.

Йохансен, благодарение Господу, не знал всего того, что знаю я, — пусть ему и довелось увидеть своими собственными глазами и зловещий город, и обретающее в нем чудовищное существо. Мне же до конца жизни не суждено больше заснуть спокойным сном, ибо я ни на секунду не могу позабыть об угрозе, затаившейся вне нашей повседневной жизни, вне привычных нам времени и пространства, — об ужасных богомерзких монстрах, что пришли с древних звезд и теперь дремлют под толщей океанских вод, свято чтимые приверженцами кошмарного культа, которые внимают идущему из-под земли зову и ждут, когда новое землетрясение поднимет к солнцу грозящий гибелью всему человечеству каменный город и настанет пора выпустить в мир их жестоких богов.

Плавание Йохансена, как он и сообщил в адмиралтейском суде, началось 20 февраля, когда «Эмма» без груза на борту вышла из Окленда, чтобы вскоре испытать на себе всю мощь вызванного землетрясением шторма. После того как судно снова стало слушаться руля, плавание было продолжено, а 22 марта «Эмма» была атакована пиратской яхтой «Алерт». Читая эту скорбную исповедь, я не мог не прочувствовать всю горечь, которую испытывал помощник капитана, описывая расстрел и потопление своей шхуны. О темнокожих бестиях с «Алерта» он говорит не иначе как с суеверным страхом. От них веяло чем-то непереносимо отвратительным, а потому уничтожение этого сброда экипаж «Эммы» счел для себя едва ли не священным долгом. Йохансен с простодушным удивлением вспоминает обвинение в жестокости, выдвинутое против его команды расследовавшими дело морскими чиновниками. Так или иначе, захватив вражескую яхту, матросы под командой Йохансена продолжили плавание прежним курсом, увлекаемые вперед самым обыкновенным любопытством. В районе 47°09' южной широты и 126°43' восточной долготы они увидели прямо перед собой вздымающийся из океана гигантский каменный монолит и некоторое время плыли вдоль окруженной накипью из грязи, ила и водорослей циклопической стены, которая — как я понимал — не могла быть ничем иным, как осязаемым воплощением наивысшего земного ужаса, кошмарным городом-трупом Р'льехом, построенным в неизмеримо далекие доисторические времена отвратительными существами, прибывшими на Землю откуда-то с темных звезд. Здесь покоится великий Ктулху со своими неисчислимыми ордами, которые из гробниц и посылают наверх, преданным приспешникам, мысли-сновидения, повелевающие способствовать их освобождению, возврату к жизни и к былому господству. Ни о чем подобном Йохансен, конечно, и не подозревал, но ему вполне хватило и того, что он увидел!

Я полагаю, что на самом деле из океана поднялась лишь самая верхушка горы — главной цитадели подводного города, увенчанной чудовищной каменной гробницей, где был погребен великий Ктулху. Когда я пытаюсь представить себе истинные масштабы того, что до поры милосердно скрывают от нас глубины моря и суши, мне хочется немедленно перерезать себе горло. Я нисколько не сомневаюсь в том, что и Йохансен, и его люди были потрясены космическим величием этого сочащегося влагой Вавилона древних дьяволов и без всякой подсказки догадались о его внеземном происхождении. Ужас перед необъятными размерами позеленевшей каменной громады, перед головокружительной высотой покрытого резным орнаментом монолита, перед поразительным родством всего увиденного с идолом, найденным в каюте яхты, сквозит в каждой строке, выведенной рукой помощника капитана.

Не имея, как мне думается, ни малейшего представления о футуризме, Йохансен удивительным образом приближается к постижению его сути, когда рассказывает о найденном им чудовищном городе; не видя возможности конкретно описать его структуру, он пытается передать лишь самое общее впечатление от «неправильных углов» и испещренных богомерзкими изображениями и каракулями каменных поверхностей, слишком грандиозных и неохватных, чтобы быть соотнесенными с чем-либо, существующим на Земле. Упоминание Йохансена об углах я привожу здесь намеренно, ибо в нем угадывается близкое сходство с тем, о чем мне ранее говорил Уилкокс, описывая свои ужасные сновидения. Он утверждал, что геометрия увиденного им во сне города была ненормальной, неевклидовой, а, напротив, зловеще напоминающей о пространствах и измерениях, совершенно чуждых земным. И вот теперь малообразованный моряк, с ужасом озиравший непонятную ему реальность, испытывал те же чувства.

Йохансен и его люди все же осмелились высадиться на хлюпающие грязевые наносы у подножья чудовищного акрополя и, оскальзываясь и срываясь, начали карабкаться на гигантские илистые камни, на которых не было высечено ни единой подходящей для ноги человека ступени. Даже солнце казалось искаженным, когда ему доводилось проглядывать сквозь переливающиеся, преломляющие свет миазмы, которые извергала из себя эта проклятая искривленная бездна, и всякий раз, как взгляд моряка падал на один из зловещих, ускользавших от взгляда углов выпукло-вогнутой, покрытой орнаментом глыбы, ему чудилась таящаяся в них скрытая угроза и тревожное ожидание чего-то.