Зов любви

– Но ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись в ту гостиницу, где мы с тобой встретились?

– Нет, дорогой, это было бы слишком рано. Давай сохраним комнату с глициниями, также как и шампанское «Перье-Жуэ», на более отдаленные времена. А к тебе же мы можем пойти?

– Ко мне? – переспросил он.

Какое-то мгновение он помолчал, потом ответил:

– В конце концов, ты права, мы можем пойти и ко мне.

– А почему ты колеблешься? Может, ты боишься чего-то?

– Чего мне бояться? Я ничего не боюсь, дорогая.

– Например, тебя может кто-нибудь ждать там. Может быть, другая женщина?

– Я сказал тебе, что я тоже свободен.

– И часто ты приводил к себе женщин?

– Не чаще, чем в ресторан «Максим». Она заметила:

– Это не так уж и утешительно для меня. На что он ответил:

– Ты, конечно, не поверишь, если я скажу, что ты – первая женщина, которая придет ко мне домой. Но не это меня смущает. Понимаешь, в общем, все другие, что были раньше, приходили, но ни одна не смогла у меня остаться.

– Они что, так у тебя скучали?

– Нет, не думаю. Мне кажется, что любая из них хотела бы остаться у меня, но я очень дорожу своей независимостью.

– А ты думаешь, что я хочу у тебя отнять эту независимость?

– Да,– сказал он,– потому что ты – необычная женщина. Может быть, и сама того не желая, ты уже привязала меня к себе многими тонкими цепями, например, хотя бы своим умением рассказывать загадочные истории. Наверное, это глупо, но я очень люблю сказки, и в будущем мне было бы трудно обойтись без твоих историй. И потом, ты – это ты...

Устремив на него взгляд своих огромных глаз, она спросила:

– Ты боишься, что если я войду в твою личную жизнь, я больше не уйду из нее? Можешь быть спокоен: я умею уйти тогда, когда нужно. Думаю, что ты боишься самого себя. Значит, ты не пойдешь на то, чтобы пережить такое испытание?

Он коротко и спокойно сказал ей:

– Пойдем.

Казалось, Хадиджа не проявила особого интереса к интерьеру и меблировке квартиры, в которую попала. Впрочем, комнаты были обставлены с редким и безупречным вкусом. Что было очень приятно в этой квартире одинокого холостяка, так это то, что все, в ней находившееся, было выбрано и куплено самим хозяином квартиры. Цвет ткани, которой была обита мебель, и красноватый бархат двойных штор,– во всем этом были спокойствие и уверенность, и совершенно не было заметно, чтобы в этой квартире работал дизайнер, который сказал бы: «Вот здесь, месье, мы поставим комод в стиле Людовика XVI, напротив нужно расположить английские кресла, а на этой стене будет хорошо выглядеть абюссонский гобелен, мы специально осветим его прожекторами, прикрепленными к потолку,– это производит большое впечатление. Что касается ковров, конечно, они должны быть мягкими, с ультрасовременным рисунком».

Единственным предметом меблировки, казалось, сразу приворожившим Хадиджу, было огромное канапе, которое находилось в зале. Едва попав в комнату, сна бросилась к нему и уселась в уголке, поджав под себя ноги и сбросив на ковер свои золотые сандалии – казалось, она, наконец, нашла для себя удобное убежище, из которого можно наблюдать тихонько всю комнату и быть очень неприметной.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, Ален, мы достаточно выпили сегодня. Иди ко мне.

Он не успел ничего ответить, как она стала быстро разбирать свою красивую прическу, вынимая из нее шпильки, и скоро на плечи и лицо ее посыпался поток красивых тяжелых волос цвета эбенового дерева.

Ален был очарован.

– Почему ты вчера не показала мне свои прекрасные волосы? Почему ты прятала их в этой прическе?

– Потому, что всему свое время. Я сказала тебе, что настоящее искусство влюбленных – не показывать все сразу.

– Никогда еще я не видел таких прекрасных волос.

– В моей стране их называли «шаар кайфа аль харир».

– Переведи мне, пожалуйста, быстрее.

– «Шелковые волосы».

– Но какой они длины?

– Пятьдесят пять сантиметров. А когда я приехала в Париж, два года назад, они были на десять сантиметров длиннее, но мне пришлось их немного подстричь.

– Зачем ты сделала это, это ведь преступление!

– Дорогой мой, во всем Париже я не могла найти парикмахерскую, где бы согласились мне их мыть. Когда я жила в семье в Тунисе, у меня была специальная служанка, основным занятием которой было делать мне прическу. Каждое утро она проводила более двух часов за этой работой.

– Это великолепно! Женщина, тратившая каждый день два часа на то, чтобы сделать прическу!

– А что ты думаешь, парижанки, которые ходят в парикмахерскую и проводят там огромную часть своей жизни, чтобы делать прически, чем-то отличаются от нас? Только большинство из них убеждены, что нужно покороче остричь волосы, а затем носить парик. Мне удалось сохранить большую часть моих волос, но мне это стоит огромных усилий. Только благодаря тому, что я теперь не хожу в парикмахерскую, а делаю все сама. Таким образом, у меня есть время посидеть тихо, размышляя о своем.

– Пообещай мне, что ты не отрежешь больше ни одного сантиметра своих прекрасных волос!

– Ну, если они так нравятся тебе, я обещаю это. Впрочем, в это время они как раз отрастают.

– Дорогая, это же настоящее чудо природы! Рассыпанные вот так, на диване, они до того прекрасны и естественны, что сразу же вызывают чувство зависти и восхищения.

– Это еще что! Если бы ты видел волосы моей матери!

– Почему ты говоришь о ней в прошлом? Разве она умерла?

– Нет, она жива, но волосы она отрезала.

– Каким образом? Оставаясь в своей стране, она их отрезала?

– Она это сделала не по своей воле и не по требованию парикмахера. Причина была в другом. Это была жертва, которую она принесла в день смерти моего отца. Она их отрезала прямо на уровне шеи и положила все волосы в гроб своего мужа. Это не было обещанием, данным ею раньше, нет это был знак траура и печали, который оказывают памяти умершего все верные арабские жены. Как ты думаешь, какова была длина волос, которые моя мать положила к смертному одру моего отца? Один метр и семьдесят два сантиметра. Моя мать невысокого роста, поэтому когда она расплетала волосы, они достигали пола. В день свадьбы моих родителей эти волосы волнами падали на плечи, спину моей матери, и она была самая красивая невеста во всем Тунисе.

– И какую прическу носит она теперь?

– Теперь она носит очень короткие волосы, как у вас во Франции называют «под мальчика». Впрочем, это ей тоже идет.

– Она жалеет об утрате своих волос?

– Она жалеет только о том, что потеряла своего мужа. Очарованный, он поглаживал ее волосы и повторял:

– Значит, они называются по-арабски «шаар». Это очень красиво, это звучит мягко: «шаар». Как мне сказать, что я очень тебя люблю, больше, чем любил вчера, но меньше, чем буду любить завтра. Ты действительно для меня – смуглая красавица с черными глазами.

– Ты знаешь,– ответила она,– я достаточно часто слышала этот комплимент, и уверена, что такой красивый мужчина, как ты, может придумать что-нибудь лучшее. Почему бы тебе не сказать это по-арабски. Для меня это звучало бы приятнее. Повторяй за мной.– Она начала произносить слова любви на арабском языке, а он послушно повторял за ней.

– Ну вот, у тебя очень хорошо получается. Ты знаешь, что ты сказал? Ты сказал: «Моя любимая с блестящими, черными, горящими глазами». Добавь еще: «Эс шеаа».