Зов Оз-моры
Шрифт:
Наконец, звуки вокруг утихли, и Варвара крикнула: «Всё! Отползай!»
Высунув голову из дупла, Денис увидел, что люди уже разошлись и с облегчением вздохнул: он решил, что сегодняшние моления закончились и его скоро повезут в деревню. Варвара подскочила к мужу и промыла ранку на его лбу хлебным вином из баклажки.
Празднества, однако, продолжились. Офтай рявкнул: «Цюкоронь ласьфтема!» – и в центр поляны выбежали два юноши. К одному из них подошла девушка и дала ему каравай. Он стремглав понёсся в лес. Другой бросился вдогонку.
Варвара сходила к бочке за священным напитком – для себя
Когда они допили шкаень пуре, из-за берёз выбежал второй юноша с караваем в руках. «Уф!» – посмотрев на него, хором выдохнула поляна. Судя по исходу игры, печальные события не предвиделись.
Участники моляна собрали остывшую золу из-под казанов, завернули её в лопухи и отнесли в дупло священного дуба. Остатки жертвенного мяса они положили в берестяное ведро и повесили на ветку прибрежной ольхи: пусть Ведь-ава угостится.
Окончив ритуальные действия, жители деревни начали грузить в челны остывшие котлы и пустые ковши. В одну из лодок они посадили Дениса с женой.
– Опусти ногу в речку! – сказала Варвара. – Больную ногу, не здоровую.
– Зачем?
– Поверь мне. Я знаю. Я содай, а мама была оз-ава. Лечили мы всю деревню.
Она помогла Денису свесить ногу за борт лодки. Тот через кожу сапога почувствовал холод реки, полной донных родников.
– Вода какая студёная!
– Вот и хорошо! Терпи, Денясь!
Инжаня подошла к ним, одобрительно кивнула: «Соображаешь, Толга!» – и села в другую лодку. Тут же гребцы налегли на вёсла, и челны тихо поплыли на восток, вниз по течению.
Варвара открыла липовую баклажку с хлебным вином.
– Выпей ещё, Денясь! Побольше. Нам теперь нечего бояться. Запьёшь водой из реки.
Вскоре он слегка захмелел, боль в ноге ослабла, и его потянуло на размышления.
– Ты такая ядрёная и снеговая, – шепнул он на ухо жене. – Они же сухонькие, каржастенькие, смуглые. А ведь тоже мокшане!
Варвара засмеялась.
– Вярде Шкай вырубил меня из благородной липы. Их – из других дерев.
– У, какая кичливая! – засмеялся Денис. – Ты в это веришь?
– Так у нас говорили… в Лайме, в моей деревне… – Варвара вспомнила дом и заплакала: – Моей Лайме больше нет. Моей Лайме больше нет!
– Успокойся, Варя!
– Не Варя. Толга!
– Прости, Толга!
– Прощаю. Ты ж не нарочно.
– Чем твоя Лайме отличалась от этой деревни?
– Нас лес спасал. О нас никто не знал, токмо другие мокшет. Когда-то был свой азор[5]. Давно он жил, при Тюште. Даже имя забыли. Потом никто нами не правил. Сами всё решали. Эти же под татарами ходили – и ясак отдавали, и мурзу Булая кормили. Сейчас не кормят.
– Почему?
– Мурза давно мёртвый. На царскую службу пошёл, крестился. Родичи убили.
– За что?
– Измена вере. Сначала молился Аллаху, потом Святой Тройце. За то и убили. Земли его забрал себе белый оцязор, царь Михаил.
– А Тюштя – это кто такой?
– Тоже оцязор. Князь, но наш. Мокшень князь. Отец у него был Атям-шкай, бог грома. Мама – Лихтава, простая девка. Могучим воином был Тюштя. Труба у него была медная, громкая-громкая. Все мокшет её слышали. И ещё
у него семь братьев были. Все звались Кудеяры. Злые они были, алчные и тупые. В лесу жили, всех путников грабили. Ни одна душа рядом не селилась. Оттого урочище и зовётся Бездушный куст. Братья надоели Тюште. Так надоели, что он обернулся сорокой и улетел. Так и перевелись у мокшет оцязоры, а разбойники остались.– А кто хозяин земли, куда мы плывём?
– Был мурза Булай, а ныне нет там азора. Ничейная деревня, забытая. Она в дебрях лесных. Рузы не нашли её. Пока…
– В этой деревне Аллаху раньше молились? Как и Булай, их хозяин?
– Нет, – ответила Варвара. – Они почитали наших богов. Однако Булай запрещал люди в жертву убивать. Не стало его – опять взялись. Уж много лет как. Засуха была, потом полая вода. Бохаряпт залило… ну, погреба… Это Ведь-ава злилась, человека в жертву хотела. Так Инжаня сказала.
– Страсть какая! – невольно вскрикнул Денис.
– Совсем нет. Стать жертвой не страшно. Стать жертвой – это встретиться с богиней. С прекрасной богиней!
– Такая молодая, а столько знаешь! – улыбнулся жене Денис.
– Как не знать? В Лайме на пуромксе разное обсуждали. Я слушала. Стрельцы у Путилы всякое гутарили. Я впитывала…
– Пуромкс – это ещё что такое?
– Вся деревня идёт на поляну. Не молиться. Про дела гутарить. Что купить, что строить, когда сеять, как дальше жить… Инь-атю или оз-аву выбирать…
– ---
[1]Лайме (мокш.) – заливной луг. Название деревни, в которой родилась Варвара-Толга.
[2]Жолняма (мокш.) – плеск, журчание воды. Предполагаемое мокшанское название реки Челновой.
[3]Шавома (мокш.) – деревянный ударный инструмент.
[4]Пичаень Офтай – по-русски будет «Офтай Пичаевич» (Медведь Соснович).
[5]Азор (мокш.) – князь, владыка. Слово индоиранского происхождения.
Глава 12. Плач Девы воды
Лодка валко плыла на восток. Сомовьи омуты сменялись голавлиными перекатами, лесистые берега степными. Местами приходилось продираться через водную траву, и тогда гребец шуровал веслом, как шестом.
У Варвары была цепкая память, и она ничего не перепутала, рассказывая Денису о судьбе селений в нижнем течении Челновой. Их бывший владелец, татарский князь Булай, погиб пятнадцать лет назад. Наследники отказались переходить в православие. Земли у них были отняты и отошли великой инокине Марфе, матери царя Михаила Фёдоровича. Однако в глуши Челнавского леса оставались мордовские деревни, которые убереглись от взора Московской державы и воскрешали свои древние обычаи. В одну из них и плыли сейчас Денис с женой.
Чёлн вышел на ровное русло, в конце которого изгибалась излучина. На её крутом берегу высились корабельные сосны, а на пологом виднелись низенькие домишки без печных труб. Возле каждого сгрудились нешкопари – долблёные колодные ульи, крытые соломой и похожие на грибы высотой с человека. Хозяева привезли их на зимовку.
Варвара шепнула мужу:
– Это Вирь-атя.
– Почти Вирь-ава, – скривил лицо Денис, вспомнив спасшее его чудовище.
– Нет. Вирь-атя – это лесной старик.