Зов пахарей
Шрифт:
Спаханский князь Макар, ему под восемьдесят было, но крепкий еще был старик, ничего, сидел рядом со мной, когда я так сказал, трубку свою курил. Он мне тогда, помнится, еще сказал: «Андраник, лао, Габо, архангел Гавриил то есть, каждый раз, когда хочет прийти по твою душу, как просунет голову за дверь, так и видит твое ружье на стене, тут же и уходит обратно». Судьба ли моя была такая, но Габо действительно так пока и не зашел, а то оружие, которого Габо испугался, я вот уже тридцать пять лет не выпускаю из рук. Моими пуховыми подушками были Сасунские горы. С ружьем в руках, на коне и пеший, я прошел всю Армению из края в край. Наша с вами жизнь прошла в гайдукских битвах и освободительных войнах. За столько лет я не видел ни одного фидаи, который бы умер
С великим терпением несли вы свой крест. Я не слышал ни слова жалобы. Голодными и раздетыми оставались вы по нескольку дней. Зимняя стужа, снег, дождь, град – все было против нас. Но вы не посмотрели ни на что – ни на вражеские пули, ни на вьюгу и метель. Такое ваше поведение воодушевляло меня, и мы вместе одержали немало славных побед. Жить свободными или умереть героями – это был ваш девиз. Бесчисленными, бесконечными были бои, которые мы вели против османского насилия во имя родины. Я прощаюсь с вами, оставив в своем сердце память о вашей отваге и преданности. Неважно, что будут думать о нас друзья или враги. В Сасуне есть гора, называется Андок. Из-под этой горы бьет обильный ключ. Сасунцы верят, что в этом ключе живут огненные кони. Сасунцы верят в этот ключ больше, чем в самого бога. Они утверждают, что из этого ключа вышел Куркик Джалали, конь Давида Сасунского. Я могу сравнить вас только с огненными конями этого родника. Вы не обычные люди – вы огненное поколение, которое вышло из-за легендарной горы Сасунской. Я говорю эти слова как напутствие для всех живущих и как утешение в память о всех погибших.
Больше мне нечего вам сказать.
Теперь я хозяин только над самим собой. Вы свободны. Поступайте, как знаете. Здесь Армения, кругом армяне и земля наша. Можете по-прежнему служить армянскому народу, как служили до сих пор. Те солдаты, которые захотят вернуться домой, пускай возвращаются. Тех, кто захочет остаться со мной, я возьму с собой. Я ухожу, оставив здесь часть сердца, надеясь когда-нибудь снова увидеть вас. Я всех вас любил, но самым любимым и самым храбрым среди вас был полководец Махлуто, его сейчас нет рядом с нами. Это тот юноша, который пришел ко мне в Тахврник, принес починить приклад Родника Сероба… Постарайтесь жить так, чтобы мне не было стыдно за вас. Доброго вам пути, и да будет благословенна память о наших погибших героях! Прощайте, мои любимые солдаты!
Потом Андраник написал записку – в этой записке, обращенной к правительству Армении, он просил всего лишь три пуда овса для своей лошади… за наличный расчет.
Смуглолицый юноша, который стоял возле гостиницы «Казарапат», вдруг отделился от стены, словно что-то толкнуло его, и направился к полководцу. Шапинанд заглянул юноше в глаза и понял, откуда ему грозит опасность. Злоумышленник так же неожиданно бросил на землю оружие и опустился на колени перед Большим гайдуком. Солдаты хотели устроить над ним расправу, но Андраник не позволил и, подняв смуглолицего с земли, сказал ему:
– Ты пойдешь за овсом. Отдашь эту бумагу кому-нибудь в правительстве Дро и принесешь мне три пуда овса за наличные.
Молодой человек взял бумагу и медленно стал уходить, держась за стены, и тут полководец снова окликнул его:
– Подойди ко мне.
Смуглолицый вернулся.
– Ни у одного моего гайдука нет могилы под этой луной. Был у меня старый солдат, талворикец, звали его Киро Осман, он убил Селим-бека в битве при Гели. Недавно я узнал, что его предательски убили в Верхнем Артике и он лежит там в какой-то безымянной яме. Я хочу, чтобы на его могиле стоял камень. Пусть хоть у одного сасунского солдата будет могила. Про это тоже скажешь Дро. Три пуда овса и один могильный камень. Не забудь… Так что, значит, ты должен сделать?
– Три пуда овса и один могильный камень в Артике над погибшим гайдуком, – повторил смуглолицый.
– Молодец, сынок. Давай действуй.
Осажденная
столица Не успел Андраник отъехать от Эчмиадзина, темной ночью принесли ему весть о том, что на берегу Раздана семь человек из его солдат убиты и что перестрелка в городе не стихает.Полководец, прощаясь, сказал своим солдатам, чтобы они без пропуска не входили в Ереван. Но солдаты, забыв про предостережение, кинулись на базар. Была пасха, на базаре народу толклось великое множество. Один из солдат решил продать своего коня, чтобы денег сколько-нибудь заиметь на обратный путь.
Когда он переходил мост через Раздан, его остановил полицейский:
– Пропуск есть?
– Нет.
– А оружие?
– Нет.
И вот полицейский, под видом того, что ищет оружие, отнимает кошелек с деньгами, поворачивается и уходит прочь. А товарищ этого солдата догоняет вора и велит ему вернуть деньги.
Тут подходит к ним один из офицеров нынешнего правителъства и, вместо того чтобы выяснить, в чем дело и вернуть деньги хозяину, принимается выгораживать полицейского. Солдаты Андраника выражают возмущение, а тот офицер, не долго думая, стреляет в них. На выстрелы сбегаются другие солдаты. Начинается потасовка.
Командиру ереванского гарнизона Дро было доложено: мол, солдаты Андраника, придя из Эчмиадзина в Ереван, перевернули вверх дном пасхальный базар, избили на разданском мосту полицейского и офицера, а когда их призвали к порядку, стали поносить правительство Армении и вообще вели себя вызывающе и напрашивались на драку.
Дро приказал отправить для усмирения смутьянов пятьдесят своих солдат, но эти пятьдесят солдат, родом все ванские, ответили: «Мы в наших братьев стрелять не будем». Тогда Дро отправил других солдат, и не пятьдесят уже, а целую сотню. Эти открыли огонь по сасунцам. Сасуицы забросали камнями машину Дро и отняли у полицейских три ружья. Несколько человек из войска Андраника убиты, есть раненые, многие арестованы.
Получив это известие, Андраник тут же снова собрал свое войско, которое было распустил, и разоружил эчмиадзвнский гарнизон. Потом перекрыл все дороги, соединяющие Эчмиадзин с Ереваном, и спешным порядком двинулся на Ереван. Разгневанный гайдукский предводитель осадил столицу дашнаков со стороны старого Разданского моста и Цицернакаберда и направил жерла пушек на здание армянского парламента. Красное знамя, подаренное женщинами Зангезура, вновь развевалось на холмах Далмы, напротив Ереванской крепости. Андраник потребовал, чтобы ему выдали его убитых солдат и чтобы виновные были наказаны. «Даю час времени и требую, чтобы все арестованные были выпущены, – написал он в ультиматуме, – в противном случае снимаю с себя ответственность за кровопролитие, которое неминуемо».
Дашнакские заправилы были напуганы. В городе начался переполох. «Андраник окружил Ереван. На Далме их знамя. Гайдуки хотят напасть на парламент», – слышалось отовсюду.
Дро попытался связаться с Эчмиадзином. Эчмиадзин не отвечал. По полевому телефону связался с Маргарой. Маргара сообщила; «Андраник испортил всю связь и идет на Ереван». Связался с Арташатом: «Андраник идет на Ереван, срочно соберите гарнизон и двигайтесь к Разданскому мосту». То же самое распоряжение Дро сделал, связавшись с Аштараком: «Андраник идет на Ереван. Перебросьте все силы к садам Далмы».
Потом командующий ереванским гарнизоном приказал выстроить на берегу Раздана три сотни – одну кавалерийскую и две из пехоты. После чего сел и написал письмо Андранику:
«Андраник, мы все воспитаны на твоих революционных действиях в Сасуне. Наслышавшись разных слухов, поверив домыслам пьяниц и всякому сброду, ты движешься сейчас на Ереван. Я прошу своего боготворимого гайдукского предводителя отказаться от решения идти на столицу.
Одновременно, как командующий ереванским гарнизоном, считаю своим долгом предупредить тебя, что, если ты не выведешь войско из Цицернакаберда, я буду вынужден прибегнуть к оружию. Смею тебя заверить, что ты не войдешь в Ереван. Все необходимое для этого уже предпринято».