Зов Предков

Я привел только один пример, но можно привести и ещё. Аналогичное ощущение возникает, когда начинаешь размышлять о смысле жизни, рождении и смерти. Достаточно всерьез, честно и откровенно перед самим собой последовательно начать задавать вопросы - откуда я пришел? Что было со мной, когда я родился? Куда я уйду, когда умру? Почему я провожу половину жизни во сне? Что со мной происходит, когда я сплю? Почему сны, если это всего лишь фантазия, вызывают у меня стойкое ощущение реальности происходящего? И почему, наконец, я не знаю ничего из этого?! Как я могу со всем этим не-знанием столько лет подряд жить? И вообще – черт побери! – кто собственно такой я? – чтобы в голове не возникло легкое головокружение, а в сердце не образовалось приятное захватывающее ощущение. Эти чувства похожи на те, что бывают когда смотришь в бездну – с горы или с берега океана, равно как если долго смотришь на пламя или на плавное течение реки. И не мудрено, потому что и там и там человек лицом к лицу встречается с Вечностью – во временном, Бесконечностью – в пространственном измерениях. Вечен и бесконечен ритм природы, вечен и бесконечен мир, к которому мы вопрошаем, вечны и бесконечны по своему объему наши вопросы. Религия и философия – два близнеца, отличные друг от друга как близнец-брат от близнеца-сестры – по-разному пытаются «работать», стоя на самой границе этой бездны. В какой-то степени к бесконечности приближается теоретическая астрономия и физика, хотя, чуть только столкнувшись с нею, пугливо прячет, как страус, свою умную голову в песок, не желая принять в себя непознанное бесконечное. Лишь только религия – в своем догмате о бесконечности высшего существа или, если его нет, хаоса – и философия – со своим постулатом о непознаваемости и, соответственно, неизмеримости ноуменального мира - остаются достаточно честны с самим собой и с теми, кто прибегает к их инструментарию. Из этих двух близнецов я в своей жизни выбрал первую. Не став, однако, адептом ни одной из великих и малых религий, я стал изучать их в их наиболее живой ипостаси – в форме народного фольклора, на мой взгляд, всегда содержащего в себе гораздо более ценный опыт общения с Неизвестным, нежели то, что можно прочесть в ученых богословских трактатах и сумасшедших откровениях пророков и подвижников всех мастей.

И вот сейчас, глядя на сумасшедшую пляску оранжевых огоньков в совершенной тишине ночного леса, я как никогда ощущал себя на грани, на самой границе с миром «извне», непознаваемым миром по ту сторону феноменального бытия, миром, в который по моему глубокому убеждению, мы лишь пугливо приоткрываем окошко в наших сновидениях и, не выдержав открывшейся нам правды, пугливо прячемся вновь, в пробуждение…

Но сейчас, тем не менее, все иначе. Пусть каждый поступает, как ему подсказывает здравый смысл, совесть и его природа, а я уже свой выбор сделал: я готов перейти через границу и шагнуть в бездну – что бы со мной не произошло.

Придя к такой мысли, я внезапно ощутил, что понял, ДЛЯ ЧЕГО я предпринял весь этот путь. Не намерение найти свою мать и узнать причины её расставания со мной и отцом было главным движущим мотивом, не странные сны о каменных монолитах не давали мне покоя, но именно это – желание найти путь в неведомое и перешагнуть незримую границу. И теперь я как никогда близок к своей цели, близок как никогда…

В этот момент какой-то шорох в лесной чаще заставил меня отвлечься от размышлений. Я бросил взгляд в сторону звука и – остолбенел!

У самой кромки леса стояла ОНА! Да, да, она! Я никогда в жизни ни с кем не спутаю эти золотистые косички, этот округлый овал, веснушки и улыбку! Одетая в спортивные брюки и штормовку, с рюкзаком за плечами, она вышла из леса как ни в чем не бывало, словно час-другой назад уходила туда за клюквой или грибами.

По спинному хребту у меня прошел озноб, я хотел было встать, но не смог. Даже оглянуться по сторонам, назад – на лагерные палатки – не мог, целиком прикованный этим странным зрелищем. Луна ярко осветила, прямо как прожектор на съемочной площадке, приближающуюся фигуру. Мне бросилось в глаза, что движения её неестественны, как будто бы не шла она по неровной земле, а плыла, не касаясь её. А глаза смотрят прямо на меня, не мигая, как будто бы и не видя ничего вокруг – ни лагеря, ни палаток…

Наконец, она подошла к моему костру и, как ни в чем не бывало, присела на полено напротив меня, служившее скамейкой, сняла рюкзак и протянула озябшие руки к огню.

– Холодно как-то, очень холодно… Никак не могу согреться! – словно извиняясь, прошептала она, не сводя с меня пронзительных глаз. Выражение их было тем более странным, что совершенно не было схожим с тем, что я видел на фотографии и с тем, что мне сегодня рассказывал Егор – ни искорки веселья и жизни, наоборот, цепкие, внимательные, острые.

– Странно… - кое-как выдавил я. – Тепло весь день было.

– На болотах… Там… Там всегда холодно, всегда… - опять прошептала она.

– За вторым кругом? – мое дыхание перехватило.

Она молча кивнула.

– Я ходила на разведку. Искала тропинку к Лысой горе. Мальчишки меня не пускали, там слишком опасно. Я ушла в прошлую полночь… Там очень холодно, очень… Эта вода, от неё стынут ноги в сапогах, хотя на мне две пары шерстяных носков, этот ледяной ветер, который дует непонятно откуда – все мое лицо стало красным и кожа огрубела! И ещё этот вой, эти шелесты и шепоты, эти огни…

Странная гостья замолчала, внимательно глядя на меня, словно изучая, какое впечатление произвели на меня её слова.

– Тебе… не удалось… добраться до горы?

Она кивнула.

– До неё не добраться просто так, не добраться…

– Ну и… Получается, что ты вернулась найти своих… Ну, свою группу? – язык прилипал к моей гортани, губы не хотели двигаться, руки предательски дрожали.

– Да. Я ищу её уже всю ночь и никак не могу найти! – девушка всхлипнула и отвернулась, но от меня не укрылось, что она внимательно наблюдает за мной боковым зрением. – Везде эта темнота, туман, и холод, холод, холод… Так хочется тепла, уюта, покоя, так хочется!

Не успел я и глазом моргнуть, как таинственная незнакомка уже сидит рядом со мной и прижалась своей головкой к моему плечу. Я почувствовал знакомый мне леденящий холод, холод, от которого вся правая рука – от кисти до плеча – просто перестала мною ощущаться! Но вместе с холодом почувствовал и кое-что ещё – знакомый мне привкус страстного желания…

– Зачем ты пришла ко мне снова? – одними губами произнес я – голос застрял где-то в глубоко в глотке. – Зачем ты мучаешь меня? Я ведь ТАК ИДУ К ТЕБЕ!

– Мне холодно, мне очень, очень холодно, умоляю тебя, согрей меня! – раскаленные от мороза губы прикоснулись к шее, ледяной язычок обжег мне мочку уха, её правая рука обняла меня за талию.

– Нет! – закричал я.

– Да! – вторил мне шепот.

Белоснежные влажные зубы хищно блеснули при мертвенном свете луны и мои глаза встретились, наконец, с её. И я узнал в них свою мать!

– Ты убила её! Ты убила их всех! Ты убила моего отца! Но зачем? ЗАЧЕМ? Чего ты хочешь от меня? Чего?! – ярость придала мне силы, я, неимоверным усилием воли, вырвался из её ледяных объятий и, схватив её за шею – превозмогая боль -, принялся трясти. – Отвечай! Отвечай же!

– Ты что, Кира? С ума спятил? – удивленно спросила она… И буквально на глазах её лицо стало терять форму, как тающее под жарким солнцем мороженое. И вместо белокурой девушки я увидел рыжебородого Егора. – Я пока ещё никого не убивал!

Я оглянулся и понял, что лежу на холодной земле у полностью потухшего костра, а меня окружают смеющиеся физиономии. Только один Егор не смеялся. Я смущенно поднялся и зашагал к своей палатке.

– Кирилл! Ты ничего не забыл?

Я оглянулся. В его руках был лунный камень, тот самый, что я нашел в номере два дня назад. Я взглянул на часы – было без пяти двенадцать.

31. 10. 08. «Монолиты», Энская область, Сибирь. ПЯТНИЦА.

День пятый.

Весь следующий день мы продирались сквозь тайгу. Троп никаких уже не было. Подъем начался серьезный. То и дело оставались на отдых – наверное, ради меня, я ведь не так привычен к такого рода походам. Идти вперед становилось все тяжелее.

Думаю, нет смысла подробно описывать наше путешествие. Да я и мало что запомнил в тот день. Целиком поглощенный своими мыслями и воспоминаниями, я шел только телом, мыслями же летал где-то далеко.