Зовем вас к надежде

Линдхаут бросился к машине. Чьи-то руки подняли его и втянули внутрь броневика. Он пригнулся. И тут же ощутил страшный удар в бок. Все голоса, выстрелы и ругательства смолкли, и свет погас для него. Он стал падать вперед. «Все-таки они подловили меня», — подумал он. Он рухнул на стальную плиту внутри машины. Но этого он уже не почувствовал.

26

В 4 часа 17 минут в кардиологическом отделении кантональной больницы Базеля прозвучал сигнал тревоги. Броневик, медленно двигаясь к освещенной улице Хольцматтштрассе, по радио затребовал машину «скорой помощи». Линдхаута перенесли в санитарный автомобиль, и машина с включенными мигалкой и сиреной рванулась в северо-восточном направлении, в центр города. В 4 часа 40 минут Линдхаут уже лежал на операционном столе. Полчаса спустя главный врач хирургического отделения сказал:

— Тремя сантиметрами выше — и с ним все было бы кончено…

Обо всем этом Линдхаут, естественно, ничего не знал — он долгое время оставался без сознания. Пару раз, на несколько минут придя в себя в отделении реанимации, он видел, что у него в носу, на груди и по всему телу были укреплены всевозможные трубки. Свет казался ему очень ярким. Когда он очнулся в первый раз, то испуганно пролепетал:

— Что… это?

— Не разговаривайте, — сказал голос, громом отозвавшийся в его ушах.

Четыре дня Линдхаут оставался в отделении реанимации, затем его перевели в одноместную палату. Когда он наконец открыл глаза, все вокруг него завертелось и он ощутил неимоверную слабость. Он с трудом разглядел знакомое лицо, серо-голубые глаза за толстыми линзами очков…

Лицо склонилось над ним.

— Брэнк… сом… — простонал Линдхаут.

И опять на него надолго обрушились темнота, тепло и тишина. На пятый день он снова пришел в себя. Медленно возвращалась память о том, что произошло. Два врача и сестра хлопотали вокруг него.

Один из врачей сказал:

— Похоже, вам невероятно повезло. Пуля прошла в трех сантиметрах от сердца. Поздравляю. Скажите спасибо хирургу, который вас оперировал. У вас будет для этого время.

— Что вы имеете в виду?

— То, что вы еще на некоторое время останетесь у нас.

— Как долго?

— Несколько недель… возможно, месяца два…

Линдхауту внезапно сжало горло, и его затошнило. Успокоившись, он сказал:

— Я видел здесь одного человека, которого знаю. Я бредил?

— Нет, вы действительно его видели. Он ждет в коридоре.

— Брэнксом?

— Да.

— Я могу поговорить с ним?

— Три минуты.

Через мгновение Бернард Брэнксом оказался у постели Линдхаута:

— Как я рад… как я рад… если бы вы знали, как я молился!

— Сколько… вы уже в Базеле?

— Я вылетел сразу же, как только узнал, что произошло… Я здесь уже три дня… Но вы лежали в реанимации…

— Да, да… — У Линдхаута болела вся грудная клетка. — Как это могло случиться, там, в лесу?

— О, вы ведь не знаете, что там потом произошло!

— Что же там еще произошло?

— Кроме Чарли погиб один швейцарский снайпер, еще двое лежат в больнице — ранены, а перед вашей дверью круглосуточно дежурят два вооруженных полицейских.

Линдхаут почувствовал, как его обдало холодом.

— Что все это должно значить?

— Это значит, что среди швейцарцев оказался предатель. В лесу были не только швейцарские снайперы — там были и люди босса!

— Это… — Линдхаут тяжело задышал, — …это так невероятно… я не могу поверить!

— Тогда попросите, чтобы вам назвали фамилии убитого и раненых. Кто установил этот проклятый прожектор? А кто застрелил Зарглебена, как вы думаете? Швейцарцы? — Брэнксом поправил очки. — Все было напрасно. Мы так и не узнали фамилии босса. Что я годами внушаю этим идиотам в палате представителей? Как они реагируют на все, что я говорю? Во всем этом нужно разобраться…

— Заканчивайте, — сказал другой голос. — Пожалуйста, пойдемте, мистер Брэнксом. — Знакомое лицо исчезло из поля зрения Линдхаута.

«Предатель…» — подумал он.

Он спал без сновидений двадцать четыре часа.

27

Проснувшись, он увидел лицо склонившейся над ним Труус. Ошеломленный, он произнес ее имя.

— Я так рада… так счастлива, Адриан…

— И я, Труус. Если ты не… — Он уже снова спал.

Так продолжалось еще десять дней. На утро одиннадцатого дня он проснулся на удивление свежим и бодрым, а все предметы в помещении снова приобрели четкие очертания. За окнами стоял густой туман. «Он поднимается с Рейна», — подумал Линдхаут.

В этот день его обследовали очень тщательно. Наконец главный хирург сказал:

— Вы вне опасности.

Медленно поднимаясь, Линдхаут пожал ему руку:

— Спасибо!

— Подождите, я помогу вам!

— Ничего, я сам.

— Об этом не может быть и речи!

Поспешно подошли две сестры и помогли ему встать. Линдхаут заметил на письменном столе хирурга газету. Он прочел только половину заголовка, так как газета была сложена: «…еще никакого следа».

— Могу я взять газету?

— Газету? Какую? Ах, эту… Это позавчерашний выпуск.

— Могу я ее взять? Хочу почитать, что произошло.

— Возьмите. Если хотите, я попрошу, чтобы вам принесли газеты за последние дни и сегодняшние. Вы можете прочитать их все — и все равно не узнаете, что же действительно произошло в Биннингене, — сказал хирург.

Спустя полчаса Линдхаут, сидя на своей кровати, рылся в кипе газет. Медик оказался прав. Кроме версии о причине стрельбы в Алльшвильском лесу, Линдхаут не мог найти ничего конкретного. Он подумал: «А не умышленно ли замалчивают правду? Возможно — чтобы не беспокоить общественность». А потом он нашел в газете «Базлер Натьональцайтунг» от 16 ноября, то есть уже в старом номере, нечто, что его потрясло. На странице с извещениями о смерти в черной рамке было напечатано:

«С глубоким прискорбием сообщаю, что моя любимая жена Эмилие Вельтерли, мой любимый сын Антон Вельтерли и моя любимая свояченица Ольга Риен 12 ноября 1967 года внезапно и неожиданно были вырваны из жизни.

Похороны состоятся 17 ноября 1967 года в 15 часов на кладбище Вольфготтесакер, Мюнхенштайнерштрассе, 99.

Господь да даст им вечный покой!

С величайшей болью Манфред Вельтерли».

Линдхаут уставился на извещение о смерти, чувствуя, как в нем холодной волной поднимается ужас. Манфред Вельтерли… Манфред Вельтерли… Антон, маленький Антон… Ольга Риен… И вдруг все снова всплыло у него в памяти. Разноцветные торты, пирожные, кафе в переулке Имбергассе, толстая официантка Ольга Риен, которая передала ему письмо «химика» Зарглебена. Официантке письмо принес мальчик Антон. Его же послала мать, после того как Зарглебен дал ей пятьсот франков. А тот, кто с «глубоким прискорбием» и «величайшей болью» сообщал о смерти трех человек, по словам толстой Ольги — эти слова всплыли в голове у Линдхаута, — был тем самым паскудным типом, бросившим свою жену из-за какой-то рыжеволосой потаскухи из Цюриха и не присылавшим ей денег.