Зовите меня просто - Морти!

— Слушай, а с той стороны пролива что?

— Там земли ибернийцев, пустынных жителей, — помолчав, ответила Шарха, — пески там, конечно, не такие суровые, как у нас, да и магия там есть…

— А вы с ними не конфликтуете? — на всякий случай решил уточнить предусмотрительный я. — А то как-то не хотелось бы выбраться отсюда и сразу попасть в тюрьму или вообще в могилку.

— Не скажу, что мы ладим, но и острого конфликта между Ассаршем и Ибернией нет, во всяком случае, я о нём не знаю, — Шарха задумалась и решительно тряхнула головой. — Нет, точно нету.

— Уже хорошо, — я выбрался на берег и тут же порадовался, что на мне достаточно плотная куртка, сапоги и кожаные, а значит, непромокаемые брюки. Попробовал изменить хотя бы одежду — безрезультатно, только куртка из коричневой стала чёрной, и всё. Нда… непривычно как-то без магии и без своей силы. Но ничего, и не в таких переделках бывал, справлюсь…

— Слушай, — я повернулся к кутающейся в курточку принцессе, — пока я соображаю, что делать дальше, открой мне страшную тайну: кого мы должны поблагодарить за это приключение?

— Это был… — Шарха надулась и обиженно засопела, — это был Каршен, мой… кузен…

— Судя по твоей кислой мордашке, к этому парню у тебя были не только родственные чувства, не так ли?

— А вот это вообще не твоё дело! — Шарха покраснела и раздражённо хлестнула по скале хвостом.

— Вынужден не согласиться, — театрально вздохнул я, — это и моё дело, так как я вместе с тобой провалился в эти не слишком гостеприимные места. Так что колись: у вас были романтические отношения, да? Ну-ка, расскажи всё дяде Мортимеру, он плохого не посоветует!

— Ты? — она насмешливо посмотрела на меня, но в глазах блеснули слёзы. — С чего это такое самомнение?

— Я, между прочим, в академии три года штатным психологом отработал, — гордо сообщил я, — знаешь, как тяжело было? Ужас просто! Ну, давай, рассказывай…

— И не подумаю, — задрала нос принцесска, но потом невесело улыбнулась и уточнила, — тем более что и рассказывать-то особо нечего… Давай лучше подумаем, как будем выбираться…Кстати, у тебя в карманах никакой конфетки не завалялось?

— Неа, — я на всякий случай похлопал по карманам, — ничего, придумаем что-нибудь, в конце-концов рыбы наловим.

— Руками? — к принцессе потихоньку стала возвращаться её язвительности и стервозность, но я даже обрадовался: мне она сейчас нужна решительная, а не страдающая.

— Удочку сделаю, — отмахнулся я, — и вообще, не нуди. Лучше давай лодку искать.

— А с чего ты взял, что она тут есть?

— С того, что если есть выход к проливу, значит, кто-то им пользуется, — объяснил я, — и ты же не думаешь, что они приходят сюда полюбоваться закатом? У них другие дела есть…

— Какие? — принцесска смотрела на меня круглыми глазами.

— Контрабанда, естественно, — я с трудом удержался от того, чтобы не постучать её по лбу, — а ты что думала, что из этой вашей Ибернии все товары через таможню проходят? И, раз есть контрабандисты, значит, есть и лодка, как минимум одна. Осталось её найти. Вряд ли они запрятали её далеко, так что давай: ты вправо, я влево. Осматривай берег и все места, куда можно спрятать лодку. Надо убираться отсюда…

— Почему? Не то чтобы мне тут очень нравилось, но нервничать-то зачем?

— А ты думаешь, что твой кузен тебя сюда зашвырнул и думать забыл? Нет, моя дорогая, я склонен предположить, что уже очень скоро сюда явятся те, кто должен по замыслу твоего родственничка тебя спрятать и где-то держать столько, сколько понадобится. Хочешь к контрабандистам в гости? Нет? Тогда шевели ногами… и мозгами тоже.

Во время моего монолога Шарха несколько раз порывалась что-то сказать, но останавливалась, видимо, понимая, что я прав. Поэтому, махнув рукой, направилась вдоль огромной скалы вправо, честно заглядывая за все уступы и во все промоины.

Но транспорт нашёл, естественно, я: просто потому что лучше понимал, что и где нужно искать. Небольшая, но крепкая лодка прекрасно подходила для того, чтобы переправиться на другой берег, и я без особых усилий подтащил её к воде.

Вообще я всякие водоёмы очень люблю: моря там, океаны, речки — потому что на их берегах можно прекрасно позагорать, побездельничать, полюбоваться на красивых девушек. Но это на нормальном водоёме, например, как на Золотых пляжах в Бертрине, куда мы ездили вместе с Теодором и Хасидом. Славное было время… лежишь себе, друзья рядом, красивые девушки в мяч играют, проблемы в прошлом, а впереди — только бесконечное безоблачное будущее.

Но вот этот пролив — достаточно широкий, кстати — совершенно не походил на приветливое и ласковое бертринское море. Вместо голубой искрящейся глади — серая, словно стальная, поверхность, по которой пробегает постоянная дрожь. Вроде и волн нет, но и спокойным это море назовёт разве что слепой или глупый. Я себя ни к тем, ни к другим не относил, поэтому на воду смотрел с большим подозрением.

— Слушай, — повернулся я к принцесске, проводив взглядом появившийся и исчезнувший длинный пенный гребень, — а тут живность какая-нибудь водится?

— Ну как сказать, — Шарха пожала плечами, — если всяких морских чудищ можно назвать живностью, то да — их тут много. Пожалуй, даже очень много… Как-то выловили одно, хотели императору в подарок привезти, да вот только оно сеть порвало, всех охотников сожрало и уползло себе обратно на глубину.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — я удивлённо вытаращился на принцессу, и только потом осознал чрезвычайно неприятную истину. — То есть переправиться через пролив проблематично, я верно понимаю?

— Говорят, они поднимаются из глубины только ночью, — сказала Шарха и подошла к самой воде, — а днём плавать относительно безопасно.

— Кто говорит? — уточнил я, глядя на свинцовую воду с ещё большим подозрением, чем до того.

— Много кто, ну вот рыбаки, купцы, — уверенности в голосе Шархи было меньше, чем мне хотелось бы, — мне, к примеру, рассказывал сказитель один, когда в замке жил. Он с этими рыбаками сто раз через пролив плавал.

— Это он так говорил?

— Да, а что? Он рассказывал, как они плавали в Ибернию, там торговали, а на обратном пути ловили очень вкусную и редкую рыбу. Он даже привёз одну такую, засушенную, — тут принцесса округлила глаза, — может, она, конечно, и вкусная, но страшная — жуть!