Зоя

Но когда пришло Рождество, ее ожидал приятный сюрприз: Антуан купил ей в подарок теплый шарф, пару перчаток и крошечный флакончик ее любимых духов, о которых она как-то однажды упомянула мимоходом, а он, оказывается, запомнил. Да, это были те самые духи, которые когда-то подарила ей Маша, и, когда Зоя, отвинтив крышечку, ощутила знакомый аромат, на глазах у нее выступили слезы: благоухание так живо напоминало все, что было ей так дорого, — и прежде всего Машу. Слезы медленно катились у нее по щекам, и в неосознанном, безотчетном, детском порыве она обвила руками шею Антуана и поцеловала его. Это был сестринский поцелуй, но Антуан весь задрожал оттого, что девушка оказалась так близко. Евгения Петровна, наблюдавшая за ними, тоже не смогла сдержать слезы. Еще совсем недавно она не допустила бы и мысли о возможности брака, но надо было признать: Антуан — честный, добрый, работящий человек, и Зое было бы с ним хорошо… Только вчера еще он говорил с нею об этом, и она дала ему свое благословение, ибо чувствовала, что слабеет с каждым днем. Ей было страшно оставить Зою в этом мире одну… Пусть выйдет за него замуж, и тогда она спокойно ляжет в могилу. Зоя, однако, даже не подозревала об этом замысле и поцеловала Антуана, движимая лишь чувством благодарности. Евгении же Петровне он подарил шаль и книгу русских стихов. Зоя очень сокрушалась, что они со своей стороны смогли подарить ему всего лишь блокнот и книгу о России.

Она наткнулась на нее на лотке букиниста на Кэд'Орсе: книга была по-французски, и она подумала, что Антуану она понравится. Он и в самом деле обрадовался, хотя, конечно, не так, как она духам.

Евгения Петровна, забрав свои подарки, неслышно удалилась к себе и тихо прикрыла за собой дверь, мысленно пожелав квартиранту удачи: хоть бы Зоя оказалась благоразумна и не отвергла его!..

— Антуан, как вам не совестно? Вы, наверно, истратили на нас все, что у вас было, — сказала Зоя, поправляя длинной кочергой дрова в камине. — Это безрассудно, но ужасно мило с вашей стороны. Я вам так благодарна… Буду хранить ваш подарок для самых торжественных случаев. — Она уже решила, что надушится только через две недели, на Рождество, а до тех пор даже не откроет флакончик.

Антуан сел рядом с нею и глубоко вздохнул, стараясь унять свое волнение: еще никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, подле этой девушки, которая была на тринадцать лет младше его. Никогда — даже под Верденом.

— Зоя, я хотел поговорить с вами… — начал он, чувствуя, как ладони его стали влажными.

Она взглянула на него с удивлением:

— О чем же?

— О том… — Сердце его колотилось. — О том, что я… я люблю вас. — Последние слова он произнес еле слышно.

— Что? — переспросила Зоя, думая, что ослышалась.

— Я люблю вас, люблю с того дня, как поселился здесь. Мне казалось, вы замечаете это…

— Что я должна была заметить? — Зоя была и изумлена и раздосадована. Он все испортил! После его дурацкого признания она не сможет относиться к нему как прежде, их добрым отношениям конец. — Да ведь вы же меня совсем не знаете!

— Мы с вами прожили под одной крышей целых два месяца, это большой срок… И если вы ответите согласием, ничего не изменится, мы будем жить как жили, просто вы переберетесь ко мне в комнату.

— Какая прелесть! — Зоя прошлась из угла в угол. — Просто переберусь к вам в комнату, а в остальном — все по-прежнему… Да как вам в голову могло прийти подобное?! Мы живем впроголодь, ни у вас, ни у меня ни гроша за душой, а вы вознамерились жениться!

С какой стати?! Я не люблю вас, не знаю вас… Вы меня не знаете… Мы с вами чужие друг другу люди, Антуан!

— Но почему же? Мы друзья… Многие удачные браки начинались с этого…

— Я в это не верю. Я хочу любить того, за кого выйду замуж, понимаете? Любить! Любить до безумия, до полного самозабвения!.. Я хочу, чтобы это было возвышенно и романтично.

Она почти кричала, хотя видела, что лицо Антуана выражает глубокую печаль, но остановиться уже не могла, да и обращены были эти слова не столько к нему, сколько к жестокой и несправедливой судьбе, которая свела ее с этим человеком, подарившим ей ее любимые духи.

— А вот ваша бабушка считает, что мы можем быть счастливы вместе… — пробормотал в растерянности Антуан. Этого говорить не следовало: Зою точно подкинуло в воздух от слепой ярости.

— Вот и женитесь на моей бабушке! А я вообще не желаю выходить замуж! По крайней мере сейчас, когда вокруг царят голод, холод, смерть! Все бьются в жестокой нужде, все несчастны и больны, а вы в подобных обстоятельствах решили вкусить радостей супружества! Отличное начало, нечего сказать!

— Все это значит только одно: вы меня не любите, — произнес Антуан спокойно, всем своим видом показывая, что готов снести и это. Неожиданно его спокойствие подействовало на Зою отрезвляюще: она села рядом и взяла его за руку.

— Нет, Антуан, не люблю. Но вы мне очень симпатичны, я думала, мы стали настоящими друзьями, и никогда даже не подозревала, что… Вы ведь никогда не заводили об этом речь, я и не догадывалась… — Глаза ее наполнились слезами.

— Я не осмеливался, Зоя… Но, может быть, вы все же обдумаете мое предложение и дадите ответ потом?

Но она печально покачала головой:

— Нет, я не могу. Это будет нечестно по отношению и к вам, и ко мне. Мы оба заслуживаем иной участи. — Она обвела взглядом убогую комнатку и вновь взглянула ему в глаза:

— Если бы мы любили друг друга, все это не имело бы никакого значения. А так — имеет.

Я не могу быть вашей женой, Антуан, я вас не люблю.

— Но можно ведь попробовать… — Странно было слышать эту детскую интонацию в устах человека, так жестоко битого жизнью.

— Нет, нельзя, извините меня. — И Зоя, оставив на столе шарф, перчатки и флакончик, ушла в свою комнату, без стука притворив за собой дверь.

Антуан огляделся по сторонам и тоже ушел к себе, выключив предварительно свет в гостиной. Может быть, она передумает, может быть, Евгения Петровна сумеет уговорить ее… Она ведь на его стороне… Но в глубине души он сознавал, что его удел — не любовь, а безнадежное отчаяние.

Войдя в спальню, Зоя подошла к окну и, глядя в сад, принялась раздеваться. Графиня, не видя с кровати ее лица, почувствовала, что она беззвучно плачет, но, когда внучка обернулась к ней, глаза ее сухо блестели от негодования.

— Зачем вы это затеяли, бабушка? Зачем вы его ободряли? Это жестоко с вашей стороны. — Вспомнив страдальческие глаза квартиранта, она ужаснулась. Но выйти за него из жалости было бы еще ужасней. Она ведь тоже живой человек… А сердцу, как известно, не прикажешь.

— Это не жестоко, а разумно. Ты должна выйти замуж, Антуан по крайней мере берег бы тебя, заботился о тебе. Он не проходимец, и он любит тебя.

— Но я-то его не люблю!

— В твоем возрасте девушки сами не знают, чего хотят.

Евгения Петровна опасалась, что внучка продолжает вздыхать по американцу, который был вдвое старше ее и с ноября не подавал о себе вестей.

— Я знаю, что хочу выйти замуж за того, кого полюблю. Неужели это надо объяснять? — Со слезами на глазах она уселась на единственный стул, взяв на колени Саву.

— В наших с тобой бедственных обстоятельствах одной любви мало. Будь благоразумна, Зоя. Я уже стара, здоровье мое ухудшается с каждым часом. Мне недолго осталось. А что будет с тобой? Чем ты будешь заниматься? Танцевать в балете? Ждать в одиночестве старости, когда ноги перестанут гнуться? Выбрось дурь из головы, пока не поздно! Скажи ему «да» и заставь себя полюбить его!