Зубы грешников (сборник)

– Да, как это, – говорит, – вы, батюшка, мне ноги мыть станете, от меня и пахнет плохо.

– Это ничего, – успокоил батюшка и пошел за тазом с теплой водой.

Приходит, а сосед-то плачет-рыдает:

– Да как же это, как же это мне священник ноги станет мыть, ведь я грешный.

Батюшка моет ноги ему, бедовому. А тот рыдает-плачет, в грехах своих кается. Пока ему мыл ноги, он всю жизнь свою рассказал. Он плачет, и батюшка тоже заплакал. Вот так они – батюшка на коленях, а мужичок на стуле – плачут оба, горько им. Омыл батюшка своими слезами ножки соседу-пьянице, и стало ему легко на душе, легко и тревожно. Тревожно оттого, что засомневался он, а сможет ли он еще решиться на подобный поступок.

12

Сидят после службы за столом в трапезной ребята из церковного хора с иереем Михаилом, чай пьют с пряниками, ведут беседу о божественном. Вдруг в трапезную заходит молодой человек, бледный, взъерошенный, и взволнованным голосом обращается к батюшке:

– Мне бы исповедоваться.

– Вы что, не видите, мы заняты. Давайте попозже, сейчас не ко времени.

– Батюшка, мне очень нужно, пожалуйста.

– Я же говорю вам, что очень занят, давайте как-нибудь потом, в другой раз.

– Извините…

И парень уходит. А ребята из хора идут через некоторое время по мосту через реку и видят, что юноша этот собирается с высоченного моста прыгать, уже перелез через перила, счеты с жизнью сводит. Они его схватили за одежду, перетащили обратно, стали уговаривать, успокаивать.

А отец Михаил в это время сидел в трапезной. Одна из девушек его спросила:

– А что это вы не ходите никуда, не миссионерствуете?

– А когда? Времени-то у батюшки нет. Батюшка строительством занят, нужно храм восстанавливать, себе жилье строить. Это раньше, в XIX веке, батюшка сидел и ждал, когда к нему миряне приедут и на требочки пригласят.

Здесь батюшка картинно сел в расслабленности и тяжело бросил руки ладонями вверх на колени, показывая, как ждали батюшки в позапрошлом веке мирян.

13

Рукоположили одного моего бывшего студента. Раньше я все шутил над ним: встретимся, обнимемся, а я у него руку поцелую, как у батюшки. Он смущался и злился на меня, говорил печальным голосом: «Имею против вас помыслы». Ну и имей себе на здоровье.

А потом он женился, пошел в семинарию и вот недавно стал священником. Увидел я его в храме, первый раз по-настоящему у него благословился. Обнялись, постояли. А потом шли после службы, разговаривали.

– Как, – спрашиваю, – жизнь?

– Первую неделю все батюшки у меня благословлялись, пока я благодать священства не подрастерял.

– Исповедь-то принимал? Поди, страшно?

– Так мне все грехи знакомы, сам в них каюсь. Одна вот только женщина приходила, каялась, такое говорила, очень страшно. А обычное дело – приходят безгрешные. Так и говорят, что грехов особых не имеют. Один священник спросил бабушку: «Какие грехи делали?» Она отскочила от него и, показывая на него пальцем, заорала на весь храм: «Ты что, идиот?»

– Я знавал батюшку, к которому женщина на исповедь пришла и сказала, что грехов не имеет. Он спросил: «Вообще грехов нет?» Она сказала: «Да». Он отошел от нее и огласил на весь храм: «Смотрите, она святая!» В смущении и стыде та женщина бежала.

Еще одним священником больше. Но как далеко современное священство отстоит от св. прав. Иоанна Кронштадтского [43] .

14

Один трудник монастыря, полноватенький Константин, учится в семинарии, будущий батюшка. По виду – сразу митрофорный [44] , аналой (живот) такой, что крест наперсный почти горизонтально лежать будет, потому как сто сорок килограммов живого весу. И вот, поехали мы в Тобольск на Святительский день. Народу собралось много. Нас определили на ночлег в комнату с попами, набилось человек десять. Я-то, понятно, знаю, с кем ехал, запасся берушами, но грозно предупредил моего сытого друга:

43

Иоанн Кронштадтский(Сергиев Иван Ильич, 1829–1909) – священник Православной Российской Церкви, митрофорный протоиерей. Проповедник, духовный писатель, церковно-общественный и социальный деятель.

44

Имеющий право ношения митры.

– На спине не лежи, а то все от твоего тракторного храпа проснутся.

Он согласно, но обиженно качал головой, соглашался, по сусалам получать не хотелось.

Мы легли спать, я воткнул беруши.

Мы спали под самой крышей, уютно пошел дождь, и я уснул. Проснулся от хождения по комнате. Попы двигались: кто сидел на кровати, кто встал и одевался. Я посмотрел на часы, было три часа ночи. Пришлось вынуть беруши. И тут я услышал профессиональный храп, который называется «Тигр» Уильяма Блейка [45] . Лучше не слышать, но если вы услышали его, значит, вы умерли или проснулись. Даже дождь умолк под эти грозовые раскаты. В переводе на человеческий это звучало так:

45

Блейк Уильям(Blake William; 1757–1827) – английский поэт и художник, мистик и визионер.

Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи, Кем задуман огневой Соразмерный образ твой? В небесах или глубинах Тлел огонь очей звериных? Где таился он века? Чья нашла его рука? Что за мастер, полный силы, Свил твои тугие жилы И почувствовал меж рук Сердца первый тяжкий звук? Что за горн пред ним пылал? Что за млат тебя ковал? Кто впервые сжал клещами Гневный мозг, метавший пламя? А когда весь купол звездный Оросился влагой слезной, — Улыбнулся ль наконец Делу рук своих Творец? Неужели та же сила, Та же мощная ладонь И ягненка сотворила, И тебя, ночной огонь? Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Чьей бессмертною рукой Создан грозный образ твой?

Батюшки не спали, они услышали ночной голос Творца. Костя лежал на боку, являя соревнование тигра и трактора, двигатель рвался наружу. Один батюшка шептал апокалиптически:

– Господи, помилуй. Господи помилуй. Да что же это такое?

Он не выдержал, встал и пошел в коридор, спать было невозможно. Через пять минут он зашел снова, молча всплеснул руками и, взяв акафистник, ушел до утра в полудреме благодарить Господа за соседство. Я встал, взял тапок, подошел к товарищу и сделал фигуру «загасить тигра». Костя всхлипнул и повернулся лицом к потолку. Теперь его храп должен был стать безукоризненным – через минуту перейти в разряд «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Я воткнул беруши и нахлобучил подушку на голову. Последнее, что я подумал, было, что, пожалуй, я никогда не видел так много батюшек, молящихся всю ночь напролет. Наверное, мне нужно было их предупредить.

15

Архиерей решил наведаться в монастырь, выяснить, всё ли в порядке, все ли при делах. Приехал внезапно. Побегал с иподьяконами по собору. Утренние службы кончились, вечерние еще не начались, батюшки на требах. Весьма возмутился духом владыка, ищет, кого бы наказать за пустоту и тишину в храме. Ринулся в крестильную. Там молодой батюшка, крестящий чадо, онемел при виде начальства, и крестные преисполнились еще большей окаменелой робости.

Видя искренний испуг, архиерей утешился и со словами: «Продолжайте, продолжайте, батюшка», – пошел к протоиерею, ключарю храма. А тот сидит в соседнем здании, в своем кабинете, пишет бумаги. Подошел архиерей к его домику и постучал в окошко.

– Сижу, – рассказывает потом другому попу ключарь, – бумаги пишу, а тут вдруг – тук-тук – кто-то в окно стучится. Глянул, а там архиерей! Смотрит на меня так строго и кулачком – стук-стук по стеклу. Я понимаю умом, что надо встать, дверь открыть, впустить его в кабинет, но руки и ноги онемели, двинуться с места не могу от страха. А он хмурится на меня и снова в окошко – тук-тук…

– Да, – отвечал другой батюшка, слушая это и глядя в никуда. – Тут при одной мысли о нем все в душе холодеет, а ты его ЖИВОГО увидел!