Зубы Хроноса

Гиня! Разумеется, против него лично я ничего не имел.

Я привел его в качестве примера, и его имя то и дело приходит мне на память просто потому, что, как бы то ни было, я вынужден совершенно бессмысленно биться здесь целый месяц, в то время как ему… впрочем, не обязательно Гине, любому другому, вроде него… достаточно наклониться, чтобы обнаружить готовенькое… Так нет же! Хватит! Пора мне покончить со всеми этими гинями раз и навсегда! Как звучит этот девиз французского феодала, который приводил нам профессор? «J'y suis, j'y reste» — «Я здесь нахожусь, я здесь останусь». В конце концов, не такое уже это великое дело — открыть то, что само собой, бросается в глаза! Зато, если я найду что-нибудь на своем несчастном 1964-АИ, никто не сможет сказать, что я даром потратил время, или обманул доверие тех, кто счел меня способным к самостоятельной работе.

Итак, сколько видит глаз, вокруг меня — одни камни.

Причем, одного и того же цвета — белые, черные и красные. Почему?.. Одни из них странно исковерканы, словно огромная рука перекрутила их, как куски каната.

Может быть, и вправду?.. Нет, парень, успокойся.

Это не колонны. Достаточно взглянуть на их неправильные формы, многочисленные углы и выступы… Там, дальше, открывается пропасть. И за ней — снова хаос белых, черных и красных булыжников, без конца и края. Других цветов на астероиде, кажется, нет. 900 гектаров мертвой земли, которые можно обойти за три часа. Значит за 30 дней ты обойдешь их 120 раз, а это означает, что ты находишься в большой клетке без загородок. Ну и что же? J'y suis, j'y reste!..

Прежде чем начать обследование планеты, я оглядел скалу, на которой стоял. Скала была красная и удивительно гладкая, отшлифованная, как мраморный постамент. Странный камень! Как и по мрамору, по нему шли нерегулярные, расплывающиеся разводы. Но они казались золотыми, словно бы вся скала была окаменевшим куском парчи.

Было смешно, что до сих пор я смотрел лишь вокруг, не замечая как раз места, на котором стоял. Решив обойти скалу, я шагнул в пустое пространство и, несмотря на тяжесть, которая оттягивала мои ступни, плавно, словно несомый невидимым парашютом, пролетел и остановился на полупрозрачном глазке из камня. Если рельеф всего астероида представлял собой хаос, нагроможденный отчаянными конвульсиями материи, блестящий глазок, расположенный против скалы, казался неправдоподобно мирным оазисом. Сама скала, высотой метра в четыре, напоминала почти коническую пирамиду: ее ребра были закруглены, и вертикальные каналы, как складки, бороздили ее поверхность.

Медленно обойдя ее, я не обнаружил ни одного отклонения от формы, ни одной трещины. Совершенно гладкий кусок каменной парчи странно возвышался посреди камней, поражая воображение. Таинственный полупрозрачный глаз описывал против скалы полукруг.

(«Успокойся, — повторял я себе, — ты ведь не знаешь натуральных форм Потерянной планеты. Не пытайся приписать мыслящему существу то, что вполне может оказаться случайной игрой природы.» Но мое сердце усиленно стучало, ибо крошечный астероид оказался способным на сюрпризы…) Нетерпеливо кружа над красной скалой, я пытался разрешить ее загадку. Теперь я уже не сердился, вспоминая о Гине, а пожалуй, даже благодарил профессора за решение, которое раньше казалось мне издевательством.

Передо мной неотступно стояла парчовая скала.

Следя за ее золотистыми разводами, я надеялся различить в их рисунке какое-нибудь намерение, какиенибудь незнакомые знаки. Я убеждался, что их линии были совершенно случайными и вдруг вздрагивал, воображая, что нашел какой-то тайный смысл… Не знаю, сколько раз я окружил так скалу, пока, разочарованный, не уселся на прозрачный глаз, возле которого она так загадочно возвышалась.

Сосредоточив свое внимание на этой второй странности, обнаруженной на астероиде, я спрашивал себя, мог ли натуральный кристалл иметь размеры и совершенно гладкую поверхность этого матового зеркала.

Я не отрывал глаз от туманной поверхности, и вдруг мне показалось, что я различаю в глубине какие-то темные формы. Но мне уже трудно было понять, где кончается действительность и начинается самовнушение.

— Нет, так нельзя! — воскликнул я, поднимаясь на ноги.

Звезды таинственно мерцали над нагромождением белых, черных и красных камней. И я снова, с неожиданной остротой, ощутил свое одиночество.

— Значит, вот куда мне нужно вернуться, — быстро сказал я вслух, радуясь, что слышу голос, пусть даже только свой. Но сначала необходимо обследовать астероид и наметить определенные точки, на которых и сосредоточить главное внимание…

Я смущенно улыбнулся, поняв, что веду себя, как ребенок, который, стараясь подбодрить себя, говорит «как для других», один в темной комнате. И, пожав плечами, отправился на разведку, намереваясь сделать общий осмотр миниатюрного мира астероида. Прыгая с камня на камень, я лишь теперь заметил, что в здешнем рельефе нет торжественных форм гор. Даже холмов не было видно. Камни громоздились в самом хаотическом беспорядке, как странные животные, пронзенные в последнем спазме и не оставившие буквально ни кусочка свободного пространства. Чувствуя себя таким легким, словно мои кости были наполнены воздухом, я перепрыгивал с камня на камень. Это ощущение свободного блуждания в воздухе, почти полета, вызывало у меня что-то вроде головокружения, и иногда я напрягался больше, чем следует, чтобы ощутить удовольствие фантастически огромного прыжка.

Наконец я достиг пропасти, которую увидел с красной скалы. Я взглянул в ее темную пасть, и то, что я там увидел, показалось мне настолько невероятным, что я даже не заметил, когда начал спускаться, держась за выступы белых, черных и красных булыжников, составлявших обрывистые стены.

Ни одного цветка, ни одной травинки — ничто не радовало глаз на каменном скелете стен пропасти. Но на ее дне, столь же гладком, как и полупрозрачный камень у подножия красной парчовой скалы, белый равнобедренный треугольник был с таким совершенством вписан в шершавую массу черного камня, что я больше не мог верить в простую игру природы.

Не в силах оторвать глаз от его строго геометрических форм, я скользил с камня на камень. В моих мыслях царил хаос: я думал о профессоре, пославшем меня на крошечную 1964-АИ, о коллегах, которые, может быть, открывали сейчас следы жизни, существовавшей некогда (теперь я был в этом уверен) на Потерянной планете, спрашивал себя, что представляет собой белый треугольник — орнамент, знак, религиозный символ? — и в горячечном состоянии, смеси радости и беспокойства о том, что белое изображение может оказаться всего лишь оптическим обманом, простым светлым пятном, я спрыгнул на черный камень, образующий дно пропасти.

Белый, как снег, треугольник опирался своим острым углом в противоположную стену. Но в следующую минуту я забыл об этой неожиданной геометрической форме, завлекшей меня в пропасть, потому что прямо передо мной, на неровной стене, на которой навеки застыли углы и выступы исковерканных камней, вырастал другой, на этот раз красный треугольник, так что белый казался всего лишь его отражением в невидимом зеркале.

Оба треугольника, острые углы которых касались друг друга, были совершенно равных размеров. Красная поверхность была столь же гладкой и блестящей, как и белая. Я не понимал, из какого материала были они отшлифованы или отлиты, но не сомневался, что их сделало мыслящее существо. Я находился на пороге открытия, которое не могли аннулировать даже возможные успехи групп, посланных на другие астероиды.

Я осторожно ступил ногой на белую поверхность, испытывая ее прочность. И медленно прошел к центру треугольника. И вдруг, не знаю почему, ощутил неприятное чувство. Мне показалось, что на меня, кто-то смотрит, что я уже не один. Я быстро повернулся, но было уже поздно.

Я провалился, белый треугольник провалился вместе со мной и в то же время какая-то темная масса кругами опустилась сверху и подтолкнула меня в спину. Через долю секунды я очнулся в красном туннеле (я понял, что это туннель, прежде чем угадал, где нахожусь).