Зулус Чака. Возвышение зулусской империи

Смелая и грозная Нтомбази овладела собой и позвала стражника. Тот сразу же подошел к одному из отверстий. Она попросила принести повязку из коры, моток паутины и листьев «джойе». Стражник ответил, что ему приказано снабжать ее только пищей и водой, но что он тотчас же доложит королю. Через короткое время воин вернулся и сообщил, что просьба ее удовлетворена и что, кроме того, Чака послал ей копье в знак почтения к ее мужеству. Тут в сердце неукротимой старой королевы снова зародилась надежда. Она тщательно перевязала свою израненную ногу. Стало совсем темно, и Нтомбази попросила, чтобы хоть снаружи зажгли яркий костер. Просьба была передана Чаке, который удовлетворил и ее. С одной стороны хижины удалили часть тростникового покрытия, и узница обрадовалась: теперь она сможет различить что-нибудь внутри, пусть даже это будут светящиеся хищным блеском глаза гиены. Затем с царственным спокойствием старая королева потребовала пива и мяса. Ела она мрачно, а пила неумеренно, сначала молча, а потом изрыгая брань и проклятия и угрожая копьем зверю, который дожидался своего часа. Затем она стала забрасывать стражников вопросами о настроении Чаки. Под действием пива она сделалась болтливой и стала подробно рассказывать о своей жизни в этой хижине, расцвечивая повествование блестками иронии и юмора.

– Я убью это чудовище, но если даже не сумею, то буду знать, что в брюхе его есть кости и других вождей, а не только мои.

Так большую часть ночи продолжалось это мрачное ожидание, а свет от костров, разведенных снаружи, стал между тем слабеть. Несмотря на боль и тревогу, Нтомбази задремала. Зверь же, отведавший свежего мяса и почуявший запах крови, все время был начеку. Ему страстно хотелось еще мяса, но его удерживал страх перед опасностью.

Вдруг Нтомбази почувствовала, что челюсти хищника смыкаются на ее культе. Мгновение спустя гиена оторвала кусок ее икры, прежде чем узница, крича от испуга, успела нанести удар копьем. Она ничего не могла разглядеть в окружающем мраке и стала громко звать стражников, чтобы они раздули огонь в кострах. Стражники повиновались, и Нтомбази увидела, какая серьезная рана нанесена ей. С тем же мужеством и стойкостью, что и прежде, она снова перевязала ногу. Затем поползла к гиене, смутно видневшейся во мгле, но зверь уклонился от схватки, и Нтомбази снова села, упираясь спиной в стену хижины. Через некоторое время гиена приблизилась и принялась лизать лужицу свернувшейся крови, которая вытекла из раны. Потом она уставилась на Нтомбази, оставаясь вне пределов со досягаемости. Постепенно гиена осмелела и снова залилась дьявольским смехом, который то стихал, то усиливался. Это было чересчур даже для Нтомбази. Она забилась в истерике, вскрикивая и хохоча.

Начальник караула заглянул в хижину через одно из отверстий в покрытии. Стоя лицом к ярко разгоревшимся кострам, он увидел страшное зрелище: женщина и гиена сидели друг против друга, между ними было не более двух шагов. У голодного зверя сверкали глаза, из слюнявой пасти несся страшный хохот ожидания. Потерявшая рассудок женщина с глазами, полными ужаса, в свою очередь отвечала смехом.

Вдруг гиена сделала молниеносный прыжок в сторону ноги королевы. Нтомбази ответила ударом копья, но зверю удалось его избежать. Гиена сбоку ухватила клинок своими могучими челюстями и, отпрыгнув, вырвала копье из рук женщины.

Нтомбази поняла, что проиграла. Фатализм, свойственный ее расе, помог ей вновь обрести царственное достоинство. Обратившись к стражникам, она сказала прежним топом королевы:

– Это чудовище сожрет меня теперь кусок за куском. Скажите королю, что я благодарю за копье, но получила его слишком поздно. Попросите, чтобы он поскорее велел сжечь хижину, тогда и я смогу еще раз посмеяться, видя, как вместе со мной гибнет в пламени мой последний враг.

Пока посланный ходил к Чаке, гиена все более смелела и наконец одолела свою быстро слабевшую жертву. Когда стражник принес разрешение сжечь хижину, Нтомбази была уже почти без ног. Размахивая руками, она еще удерживала хищника от покушений на более важные части тела, но тем не менее умирала от потери крови.

Огонь с треском охватил травяное покрытие хижины. Гиена с жалобным воем принялась носиться взад и вперед. Нтомбази же, все еще упиравшаяся спиной в стену, издала крик дикого торжества и осыпала своего мучителя бранью. В хижине стало необыкновенно светло. Черепа вождей, ухмыляясь, вперили безжизненные взоры в гибнущую убийцу.

Приподнявшись в центре хижины и глядя снизу вверх на черепа, Нтомбази крикнула: «Дингисвайо!» – и упала навзничь за миг до того, как горящая крыша обрушилась, а ревущее пламя охватило и ее, и гиену.

Когда Чаке доложили о ее смерти, он выразился так:

– Она была дурной, но очень мужественной женщиной и умерла, как королева.

Глава 17

Карнавал победы. Царственный любовник. Великая охота

После великой победы, одержанной у реки Умлатузи, Чака приказал женским полкам отправиться в лес Нкандла и доставить спрятанное там зерно. Большие запасы были найдены и в зернохранилищах ндвандве, которые, как и у всех нгуни, представляли собой глубокие ямы в форме большой тыквы, вырытые на скотном дворе. Стенки их обмазывали глиной, а затем обжигали. Получалась внутренняя оболочка, по твердости не уступавшая кирпичной. Яму прикрывали большим плоским камнем, который вдавливали так, что его верхняя часть оказывалась на уровне земли. Сверху камень обмазывали шестидюймовым или даже более толстым слоем сухого коровьего помета. Во время дождя он поглощал большое количество влаги, предохраняя от нее хранилище, в сухую же погоду быстро выделял ее, чему способствовали копыта животных, топтавшихся па скотном дворе. В таких ямах зерно не портилось в течение семи лет, не заводилось в нем и долгоносиков. Но когда хранилища почти пустели, а также после особенно сильных дождей они порой наполнялись угарным газом.

Кроме доставки зерна у женских полков была еще одна менее тяжелая и более приятная обязанность. Пять тысяч уцелевших воинов безусловно имели на своем счету такое же, а то и большее количество убитых врагов. А за каждого убитого полагалось «обтереть топор». Чака не мог допустить, чтобы его люди отправились куда-то на поиски незнакомых девушек. Поэтому он приказал мужским и женским полкам построиться подковой, образовав соответственно ее внутренние и внешние обводы, а затем объявил, что тысячам воинов надлежит «обтереть топор». Но так как никакие отношения между мужчинами и женщинами недопустимы в военном краале, личный состав всех полков получаст увольнительную на две ночи и один день, чтобы совершить перед праздником победы очистительный обряд.

По словам Нджонгабанту Эма-Бомвини, никто не оспаривал власть Чаки над Великой Зулусией[96], простиравшейся от реки Понголы до Тугелы и от реки Баффало до самого моря. За пределами этого государства у него не было соперников, которые могли хотя бы надеяться, что им удастся бросить вызов его могуществу. Менее чем за три года, прошедшие с того времени, как он стал вождем незначительного клана Зулу, Чака создал такое королевство нгунн, какого никогда прежде не было.

– Отец мой, ты теперь величайший и единственный Слон, – пылко сказал ему Мгобози, – и ничто не может устоять против зулусского войска.

– Не забывай о тембу за рекой Баффало, – возразил осторожный Мдлака. – Если они вступят в союз с ц'уну, а может быть, и нгваанами, живущими дальше, вдоль гор Кахламба (Драконовы горы), то нам придется порядком повоевать. Эти племена уже не те, что были раньше, у них способные военачальники, которые обучают их всем новшествам в военном деле.

На это Чака ответил:

– Хорошо сказано, Мдлака! Хотя мы и устроим по случаю победы такое празднество, какого еще не видели нгуни, нельзя ослаблять бдительность, пока решительно все племена от гор Кахламба до самого океана не признают нашу власть или не будут уничтожены.

– А как быть со свази и другими племенами, живущими дальше к северу? – вставил Мзиликази.

– Тебе и там хватит дела, петушок, но всему свое время. – добродушно ответил Чака, глядя на своего молодого любимца.

– Это хорошо, – заметил Мзиликази с обезоруживающей улыбкой, скрывавшей честолюбивые планы, которые зрели в его голове после разгрома ндвандве. Со временем они осуществились, и он стал главой новой большой нации.

Ко второму восходу солнца полки обоего пола собрались в полном составе. У всех девушек был покорный вид, у мужчин несколько суровый. Некоторое время Чака молча глядел на них, потом на лице его появилась сардоническая усмешка.

– Дадввету! – воскликнул он. – Все вы похожи на зябликов, промокших под проливным дождем.

Чака приказал полкам идти торжественным маршем в его ставку Булавайо, находившуюся примерно в пятидесяти милях от этого моста. Большое количество захваченного скота – около шестидесяти тысяч голов – задерживало движение, и только на третьи сутки, незадолго до полудня, войско прибыло на место. Впереди гнали королевский скот, разделенный по масти на отдельные стада. За ним двигалась армия во главе с Чакой и его военачальниками. Замыкали шествие женские полки. Последние две мили перед королевским краалем войско прошло между рядами женщин, которые выстроились вдоль дороги и каждый отряд приветствовали возгласами. Площадь для парадов окружали полки кадетов, вооруженные черными щитами. На высоком глиняном холме, где обычно находился Чака, принимая парад, сидела Нанди. У ног ее расположились Пампата и все женщины королевского дома зулусов, включая теток Чаки – Мкабайи, Ммаму и Маву, каждая из которых управляла военным краалем.