Звенья одной цепи

Разоружил второго бандита. У него в руке оказался ТТ или что-то очень похожее. Добил подранка и вылез на дорогу…

Грузовик с разбитой мордой и больше никого.

Тишина… Глубокая такая, аж до звона…

Или это у меня после стрельбы в ушах звенит? А может башкой треснулся, когда машина в кювет летела?

Только от нашей машины доносится, то ли завывание, то ли причитание новоявленного сироты:

— Тата! Тата…

Всё собранное с врагов оружие и боеприпасы я решил прибрать в сумку, что по-прежнему висела на моём плече. Ту самую, которую мне передал покойный уже Богомир… Открыв её, я обнаружил пакет с какими-то бумагами и несколько пачек денег. Деньги были разными, я заметил даже доллары США, остальные я не идентифицировал. Не сейчас… Время тратить на это не хотелось.

— Надо уходить! — сказал я своему сербскому тёзке.

Он посмотрел на меня глазами полными слёз.

— Тата… — произнёс он…

— Ему мы уже не поможем. Он мне приказал позаботиться о тебе. А нам сейчас надо уходить отсюда.

Парень в ответ лишь кивнул головой и снова посмотрел на мёртвого отца. А я, подобрав опустошённый Вальтер, решил проверить, был ли у Мирко запасной магазин. Оказалось, что да. Прямо в кобуре был отдельный кармашек для него. Я сменил разряженный магазин на полный и дослал патрон, а потом нашёл в траве тот, потерянный ещё в начале боя и добавил его в магазин. Теперь у меня всё в порядке. Полный магазин и один в стволе. Всё, как я люблю.

Александра пришлось почти оттаскивать от машины. Но мне это удалось. И вот уже мы примерно с полчаса идем, почти бегом по той же дороге, по которой приехали сюда. Как мне подсказывала память, там был небольшой населённый пункт на развилке дорог. И там же я видел большую эстакаду проходящей мимо большой дороги, типа шоссе. Сейчас нам надо уйти подальше и затеряться, а потом видно будет.

Для этого мы даже сошли с дороги, чтобы срезать путь. Кажется, мы зря это сделали… Похоже, что мы слегка заблудились. Не совсем так, чтобы потеряться, но с пути сбились. Это уж точно…

30 июля. 1974 год.

Где-то в Югославии…

У ручья, который преградил нам путь, мы остановились.

Во-первых: Он перегородил нам путь. А во-вторых… Мы попросту устали.

Александар, или если проще, то Ацо сказал обращаясь ко мне:

— Крв си сав, Саша! — он указал на моё лицо рукой и повторил. — Крв…

Я попытался осмотреть себя, но смог всего лишь понять, что рубашка у меня на груди, да и брюки тоже все в крови. А кожу на лице тянуло… Похоже, что и там я весь перепачкан.

— Это кровь твоего отца. — сказал я парню, но сообразив, что он может меня не понять, продублировал фразу на английском: — This is your father’s blood.

Ацо снова впал в ступор. Он пробормотал:

— Ово је крв мог оца. Да… Ово је крв мог оца. (серб. Это кровь моего отца. Да… Это кровь моего отца.)

Я уж было подумал, что он снова впадёт в прострацию, но внезапно он обратился ко мне, и спокойным голосом сказал.:

— Можеш да причаш са мном на руском… Помало разумем.

Всё-таки наши языки родственные настолько, что я легко его понял.

— У тебя есть запасная одежда? А то у меня только то, что на мне.

Ацо раскрыл свою сумку, которую тоже не забыл прихватить из машины.

— Да имам. — он слегка помедлил и добавил. — Ест… Вот. Это мой панталоне… брука… бруки.

— Я понял. Брюки. А у нас панталоны — это то, что пожилые женщины носят вместо трусов.

Похоже, что Ацо тоже, как и я, понял только половину того, что я сказал. Видимо надо говорить короткими фразами без особо сложных слов.

Я разделся и пошёл мыться к ручью. Вода была чистая и очень холодная. Ручей наверняка брал своё начало где-то в горах. Я замёрз, но продолжал отмываться. Тем более я с детства, с того прошлого детства, знал, что именно холодная вода лучше всего отмывает кровь. Особенно, если кровь ещё свежая.

Я тёр своё лицо и никак не мог избавиться от ощущения испачканности. Даже собирался использовать для чистки кожи мелкий песок, но мена прервал тёзка.

— Довољно. Нема крви. — парень указал мне только на левое ухо. — Овде је још мало остало.

Уже не странно, что я его понял. Как по-сербски будет «спасибо» я уже знал.

— Хвала!

— Нема на чему.

Из одежды предложенной сербом, мне подошли брюки, а рубашку я выбрал сам. Когда я её надевал, то Ацо как-то не так на меня посмотрел.

— Это рубашка Мирко?

— Да. Ово је кошуља мог оца. (серб. Да. Это рубашка моего отца.)

— Ты не против, если я её надену?

— Не смета ми. Он би ти га сам дао. (серб. Я не против. Он бы сам тебе её отдал.)

Если был бы жив… — подумал я.

Свою испачканную одежду я подумал, да и забросил подальше в кусты.

— Смотри, Ацо! У тебя тоже рукав в крови.

Парнишка посмотрел на свою руку. Его правый рукав и правда был в крови. Ацо задумался, а потом снял с себя испачканную одежду и пошёл мыть руки в ручье.

Свою рубашку, рукав который запачкался в крови, парень сложил и собрался убрать в сумку.

— Зачем ты хочешь оставить грязную рубашку?

— Крв мог оца је на њему. (серб. На ней кровь моего отца.)

— Ты — кровь своего отца. Ты его наследник плоть от плоти. Его кровь в тебе. А потом будет и в твоих детях.

Ацо молча смотрел на меня. В его глазах снова собирались слёзы.

— Твой отец поручил мне позаботиться о тебе. И я сделаю так, чтобы его кровь была пролита недаром. Ты же хочешь вырасти и отомстить за его смерть?

— Даћу живот да пронађем и осветим се очевим убицама. (серб. Я свою жизнь отдам, чтобы найти и отомстить убийцам моего отца.)

— Я так и понял. — поддержал я его пламенную речь, хотя понял лишь общий смысл его готовности мстить…

Вообще-то наш с ним разговор напоминал попытку общения слепого с глухонемым… Немым…

Блин. А я ничего не упустил?

* * *

— Ацо! Ты заговорил? Как это произошло? Ты же с самого твоего детства не говорил ни слова?

— Не знам. Ни сам нисам разумео како се то догодило. Али чим сам видео мртвог оца… Речи су потекле из мене. У почетку је било чудно. А онда сам схватио да је мој отац дао живот да бих ја могао да говорим. (серб. Я не знаю. Я сам не понял, как это получилось. Но как только я увидел мёртвого отца… Слова сами из меня потекли. Сперва было странно. А после я понял, что отец отдал свою жизнь, чтобы я смог говорить.)

Полностью я опять его не понял. Стало понятно, что он сам не знает, как это с ним произошло. Наверное, шок от того, что на его глазах погиб отец, заставил его заговорить.

— А как так получилось, что ты сразу заговорил. Ты же раньше не говорил вовсе…

— Да. Разумем. Рекао сам то раније… Али овде, у мојој глави. И нико ме није чуо. И сада ме можеш чути. Мој отац би био задовољан са мном. (серб. Да. Я понял. Я и раньше говорил… Но здесь, в моей голове. И никто меня не слышал. А теперь ты меня слышишь. Отец был бы доволен мной.)