Зверь 3

— Эдгарт, вот за что тебя люблю, так это за острый язык и своеобразное отсутствие чувства юмора, — показала язык Чопля. — Кто последний, тот и платит!

Она тут же полетела в сторону двери. Даже участившийся дождь не помешал расправить крылья.

— Я всегда плачу, — буркнул я в ответ. — И куда ты только деньги деваешь?

Пикси сделала вид, что не слышит меня. Вот вообще не слышит. Очень полезная глухота. Выборочная…

Я порой тоже ей страдаю, но всё-таки не до такой степени, как пикси.

Она первой ворвалась в кафе и рванула влево. Я же неспешно двинулся следом. Войдя внутрь, окинул взглядом просторное помещение. Коричневый ламинат на полу вытерт местами множеством ног. Деревянные столы словно вытащены из далекого прошлого, где ещё не слыхали о пластмассе и прочих прелестях современности. Возле столов вольготно раскинулись удобные стулья с мягкими подкладками под жопы.

У дальней стенки располагалась барная стойка. За ней возвышалась мордочка молоденькой гоблинши. Не могу сказать, что в моём вкусе, но грудь третьего размера невольно притягивала взгляд. А красная блузка была явно специально расстегнута на лишнюю пуговку, чтобы обладательнице досталось побольше чаевых. За спиной гоблинши подсвечивались различные алкоголесодержащие напитки, которые обещали усталым путникам внутреннее тепло и расслабление.

Посетителей было немного. Троица морфов сидела у окна и угрюмо цедила пиво. Они шныряли глазками по помещению, словно выискивали того, с кем можно развлечься. При виде нас они чуть расправили плечи. Не стоит их выпускать из вида, на всякий случай. Под дутыми куртками может оказаться любое оружие, так что в графе «внимание на морфов» нужно обязательно поставить галочку.

Четверо мужчин, среди которых было два орка и один гном, и две человеческие женщины потасканного вида сидели неподалеку от барной стойки. Судя по бутылкам на полу и остаткам былой роскоши на столе, сидели они уже не первый час. Женщины уже подходили к той стадии, когда перестают быть хозяйками своих междуножий. Их речи были уже чересчур громкими, а смех излишне визгливым. Скорее всего, кто-то из компании сегодня точно проснется в объятиях этих спелых красавиц.

Ещё двое людей переговаривались о чем-то в углу кафе. Судя по замасленной одежде и каемке грязи под ногтями — водители фур.

— Эдгарт, иди сюда! — помахала ручкой пикси, примостившись на столе неподалеку от входа.

Хитрюга, она всегда помнит о том, что нужно садиться у выхода. Так и смыться можно быстро в случае заварушки и входящих видно сразу. Весьма умно — я учил.

Я подошел и плюхнулся на сиденье рядом. Меню из одного заламинированного листа убедительно говорило, что тут можно пожрать от пуза. А еда не сильно ударит по кошельку. Скорее она шарахнет по желудку. Ну да мне всякую гадость приходилось жрать, так что одним случаем больше, одним меньше…

— Здравствуйте, пока выбирайте. Я сейчас подойду! — приятным грудным голосом проговорила гоблинша.

— А потом тот ведьмак как заорет: «Вертел я вас всех на хрене, а вот тебя, Баба-Яга, даже с подвывертом!» — громко рассказывал орк из компании.

В конце фразы даже шарахнул здоровенной ладонью по столу. Бутылки с кружками и бокалами подпрыгнули, один бокал от избытка чувств даже решил покончить жизнь самоубийством.

Дзиньк!

Осколки веером разлетелись по ламинату.

— Быстро же про тебя сплетни разносятся, — шепнула Чопля.

— А вот не надо было в сеть сливать… — поджал я губы.

— Да я же любя и анонимно…

— Ага, ещё и тысячу слупила с журналюги…

— Боротор! Через пень-колоду тебя, громила окаянный! — рявкнула гоблинша, выходя из-за стойки и упирая руки в бока. — Ты мне так всю посуду переколотишь!

— А ты железную купи! — бухнул тот в ответ.

— Я тебе пластмассовую буду давать, чтобы не так жалко было!

— Ладно, Тисвиса, не рычи. Запиши на мой счёт и принеси ещё своего самогона! Я гуляю! — проворчал орк, ударяя себя в грудь.

— Вот видишь, люди гуляют, умеют, — завистливо прошептала Чопля. — А мы когда последний раз гуляли? Так гуляли, чтобы на утро было стыдно?

— Давненько, — вздохнул я. — О, но есть шанс исправить. Видишь, к нам уже идут благородные господа? Спорим, они идут для того, чтобы нам предложить веселые приключения?

Мои предчувствия насчет морфов подтвердились. Крепкие ребята точно во мне терпилу увидели. Это я на их рожах прочитал. Они двигались уверенно, по-хозяйски. Водители тут же заторопились, словно вдруг вспомнили о чем-то очень важном. Может моторы забыли заглушить, или ещё что…

— Здрасте, — сипло проговорил один из морфов. — Каким вас… ветром к нам занесло?

Он совершенно хотел сказать другое слово вместо «ветром», но сдержался. Похоже, что в его роду были не только белые медведи, но и кто-то умный, раз не стал материться. Вся троица нависла над нашим столом, словно пародировали парусиновую крышу над лодкой Ягандекс-такси. Уверенные в себе, решительные и жесткие. Прямо как углы деревянного стола.

Ну что же, придется разуверить ребят, а то так и помрут ненароком и не узнают великую тайну жизни…

Глава 2

Старик Ромуальдыч сидел на скамье подсудимых. Он горбился, смотрел только перед собой на сваренный шов решетки, иногда тяжело вздыхал. Ему уже был ясен приговор и хотелось только одного, чтобы весь этот цирк закончился ко всем чертям. Пусть эти ушлепки в мантиях важно сделают вид, что вынесли решение. Пусть зрители захлопают от вынесенного вердикта, а сердобольные бабки смахнут с глаз слезу. Пусть загремит замок, дверь откроется и его выведут на краткий миг глотнуть свободного воздуха.

Всё это кончится… Он поедет обратно в тюрьму, ляжет на лежанку, которую делит на двоих с хоббитом Гродо. Ляжет и закроет глаза. Возможно, даже умрет. А если не умрет, тогда будет пыхтеть до тех пор, пока его не переведут в зону особого режима. И уже там, где-нибудь в уголке на шконке, он и встретит свой конец.

Не среди любящих внуков. Нет. Внуки смотрят на него сочувствующими глазами, но и только. Они уже выросли и всё понимают. Они не жалеют его. Да Ромуальдыч и сам себя не жалеет. Если бы мог повторить то, что сделал, то совершил бы это без раздумий.

И пусть дочка в стотысячный раз откроет свою мерзкую пасть, чтобы покрыть его матом, пусть снова грохнется на тело грузное тело гребаного зятя. Грохнется так, что звякнут кружки на столе, а под его весом рассыплется на куски ветхая табуретка.

Пусть!

Зять заслужил своё!

Ромуальдыч очень долго терпел, но любому терпению рано или поздно приходит конец. И даже то, что полицейские слишком сильно заломили руки, не смогло согнать улыбку с морщинистого лица. Ромуальдыч сделал то, о чем мечтал на протяжении последних пяти лет.