Зверь из бездны

Стана не пришлось приглашать еще раз. Он мгновенно сел за стол, и когда я присоединился к нему, две тарелки уже были пусты.

– Как ты? – спросил он, принимаясь за третью, с огромным куском рыбы, приправленной зеленью. – Как самочувствие? Может быть, к врачу?

– Все нормально. Обойдусь без врача. – Я придвинул к себе тарелку с золотистым бульоном, хотя не ощущал особенного аппетита. Бульон цвета того сияния… – Только что Бохарт был на связи. Сообщил, что Ковач все-таки ускользнул.

Стан перестаю жевать и недоуменно спросил:

– Как это ускользнул? Сбежал?

Прихлебывая бульон, я пересказал ему информацию Бохарта.

– Ясно-о, – после раздумья протянул Стан, отодвинул свою тарелку и поставил локти на стол. – Концы обрываются. Как же это они прозевали? – Он рассеянно потянулся к бокалу с соком, но, так и не добравшись до него, опустил руку. – Что ж, остаются другие варианты, правильно? Это ведь еще не тупик.

– Да, это не тупик, Стан, – согласно кивнул я. – Это просто конец пути. Конечная остановка. Дальше дороги нет, потому что она там просто не нужна; там, за конечной остановкой, ничего нет. Абсолютно ничего.

Рука Стана, вновь потянувшаяся было к бокалу, замерла в воздухе. Он изумленно смотрел на меня, и в какой-то момент это изумление превратилось в то самое беспокойство, которое уже было не так давно в его взгляде. На острове Ковача. В авиакаре. Он думал, что я все-таки нездоров.

Я сунул бокал в его застывшую над столом руку и усмехнулся. Я знал, что усмешка у меня получилась грустной.

– Со мной все в порядке, Стан. Никакого недомогания, никаких синдромов и навязчивых идей. Помнишь наш разговор в тот вечер, когда мы поминали Славию?

Глаза его чуть расширились, он машинально сделал глоток и кивнул.

– Помнишь, я сказал, что исхожу из самого худшего предположения?

Он, помедлив, вновь кивнул, поставил бокал и уперся кулаками в подбородок.

– Ну и?.. – В его вопросе послышался мне легкий оттенок сочувствия.

– Так вот, мое предположение оказалось верным. К сожалению.

Стан, не отрываясь, смотрел на меня. Теперь его взгляд был непонятным.

– Прежде чем приписывать мне какой-нибудь паранойяльный синдром, – сказал я, – выслушай меня. А потом сделаешь выводы. Согласен?

– Давай, Лео, – бесстрастным голосом отозвался мой напарник. – Выкладывай.

И я начал выкладывать. С того самого момента, как в пещере на острове Ковача я непроизвольно сделал шаг к багровому и золотистому отблескам. Мое описание Преддверия, может быть, не отличалось особой отчетливостью, потому что, во-первых, многое я не мог вспомнить еще тогда, находясь в инореальности; во-вторых, как я обнаружил только сейчас, из памяти постепенно стирались и те детали, которые, казалось, я не забуду никогда. Отпечаток Преддверия в моем сознании медленно исчезал, как исчезает след на песке. Тем не менее, основное пока помнилось.

Чем дольше я рассказывал, тем более мрачным становился мой напарник. Он давно отставил в сторону недопитый бокал и с усилием тер щеки, глядя мимо меня. Я старался не обращать внимания на его хмурый вид и все говорил и говорил, навалившись грудью на стол с остатками так и недоеденного нами то ли завтрака, то ли обеда.

Рассказывал я долго, но наконец завершил свое повествование и замолчал. И выжидающе взглянул на Стана. Он долго и сосредоточенно смотрел куда-то мне за спину, потом положил руки на стол, сплетя пальцы, и медленно, с расстановкой, произнес:

– Ну и что ты сам думаешь по этому поводу?

– Это все было в действительности, Стан. В другой, не нашей действительности, но – было. Хотя о многом из того, что сообщил мне Голос, я и сам думал еще раньше.

– Вот именно! – Стан выбросил в мою сторону указательный палец. – Вот именно, Лео! Это ты сам с собой говорил, и все твои видения – продукт подсознания. Они отразили твои мысли, о которых, возможно, ты и сам не подозревал – а в подсознании-то все откладывается, все! Переутомление, нервный срыв, напряженное ожидание чего-то подобного – ты ведь поверил в это, Лео, давно поверил! – и в результате получился такой вот винегрет. Ничего более, Лео, нич-чего более! Тебе нужно просто отдохнуть.

– А мне-то казалось, ты тоже поверил, Стан…

– Во что, Лео, во что? Тут не вера главное, а факты.

– Хорошо. – Я тоже положил руки на стол, придавив одной ладонью другую. – Давай проанализируем. Конечно, это в самом деле могло выплеснуться подсознание. Я уже обдумывая такую версию. Но Голос цитировал мне Библию. Именно цитировал, а не пересказывал. Я не помню таких цитат!

– Ну-у! – протянул Стан. – Ты хоть раз-то Библию читал, надеюсь.

– Читал. Но давно.

– Вот и ответ. – Стан откинулся на спинку стула и удовлетворенно развел руками. – Для подсознания безразлично, как давно ты что-либо слышал, видел или читал. Ничего не пропадает. Мне ли об этом говорить, тебе ли слушать, Лео!

– Ладно. Пойдем дальше. Моя старшая дочь со сказками для Грустного Малыша, уехавшая в Штутгарт – где это, кстати? Какой-то мустангер Билл, Мария в платке до бровей. Нет у меня никакой дочери, ни старшей, ни младшей. Я вообще детей еще не нажил! Во всяком случае, ничего о них не знаю.

– Скрытое подсознательное желание. Штутгарт – это на Земле. Крупный город. Так что ты мог о нем когда-то слышать или встречать в сводках.

– А все остальное – тоже подсознание?

– Безусловно, – лаконично отозвался Стан.

– Даже бред мраморной головы?

– Даже бред. Это не ее бред, это твой бред.

– А то, что земляне отравили собственную биосферу и погибли сотни лет назад? – продолжал упорствовать я. – А то, что мы – персонажи какой-то книги, которую читает Некто, существующий, в отличие от нас, реально?

– А это у тебя самого из книг и фильмов. Плюс фантазия, воображение. Лео, неубедительно все это, неубедительно, понимаешь? Ты, конечно, извини, но тебе, наверное, нужно все-таки обратиться к врачу. Психика – вещь тонкая, а при наших-то нагрузках да еще твоей теперешней ситуации она вполне могла дать сбой. Не ты первый, Лео. Сам знаешь, это дело поправимое.

– Допустим, убедил. Тогда пойдем еще дальше. Голос говорил, что при выходе из Преддверия возможен сдвиг во времени. Так вот, я прекрасно помню, что шагнул к стене того тупика, находясь спиной к Бохарту – а выбрался из Преддверия лицом к нему. Лицом, Стан! Он ослепил меня своим фонарем.

– Тебе уже было плохо, Лео, и ты просто не помнишь, как повернулся, – вновь невозмутимо разбил мой довод Стан.

В общем-то, со всеми этими опровержениями было трудно не согласиться; ничего более-менее убедительного я пока ему не преподнес. Но я продолжал, потому что уж коль идти, так идти до конца. Вспомнилось вдруг, что кто-то где-то когда-то сказал: «Если ты стал на путь, а он ложный – стой на нем, и он будет для тебя истиной»… Попробуем. И я очень сомневался, что путь мой ложный.