Зверь из бездны

Ее взгляд немного смягчился.

— Вот, это вам. — Флориан Дюранти протянул мне полупрозрачный сегмент аудиты.

Чувствуя, как подступает к горлу едкий горячий комок, я взял послание Славии, в котором, возможно, находились ответы на многие вопросы. Но читать не стал. Мне нужно было увидеть ее. Успеть увидеть ее.

— Как… это случилось? — с усилием спросил я.

Прим-ажан начал рассказывать — мы так и остались стоять у двери, а госпожа Липсон — у столика с недопитым кофе, — и мне все представлялась та черно-синяя от кровоподтеков маска, то сотни раз исцелованное мной лицо, которое возникло на моем экране, ужасное в своей неподвижности и обреченности.

Несчастье случилось в тот день, когда я был на Журавлиной Стае. Спустя час с небольшим после нашей погони за неизвестным, стрелявшим в сосновом лесу по моему авто. В результате опроса людей, видевших Славию в зоне отдыха у перевала, полиции удалось установить, что она зашла в один из ресторанчиков и купила аудиту — весьма распространенный носитель для всяких не очень срочных сообщений. Потом она поднялась по тропе на небольшое плато, где среди зарослей было несколько лужаек, и, вероятно, там наговорила свое послание. Поднявшись еще выше в горы, она прошла по довольно узкому карнизу над ущельем, выходящим в долину. Что случилось там, на карнизе? Кто-то столкнул ее вниз? Она оступилась? Или…

По дну ущелья бежал ручей, берега его были усеяны мелкими камнями, сквозь которые пробивалась трава — это место прим-ажан Дюранти показал мне на экране. Боковая грань скалы почти отвесно уходила вниз, к ручью, и там, в монолите, находилась обширная и глубокая то ли естественная, то ли искусственная ниша, которую нельзя было увидеть сверху. С карниза ущелье казалось безлюдным; на самом же деле в этой нише, которую тоже показал мне Флориан Дюранти, размещался уютный ресторанчик на открытом воздухе десяток столиков, четыре десятка кресел-качалок, шум горного ручья, уединение, прекрасная кухня, щекочущее нервы ощущение легкой тревоги от осознания того, что ты сидишь под скалой, которая может внезапно осесть и раздавить тебя вместе с твоим бокалом.

Славия упала прямо рядом со столиками. В это время в ресторанчике находились, кроме, хозяина, четверо посетителей — две молодые пары, вместе потягивающие вино. Хозяин моментально связался с пунктом скорой помощи, расположенным в зоне отдыха, и медицинский флаерокиб примчался на место происшествия буквально через две минуты. Уже на его борту разбившуюся Славию подключили к системе реанимации и доставили в реанимационный комплекс третьей городской больницы Мериды-Гвадианы — самого близкого к зоне отдыха лечебного учреждения. Пройди Славия по карнизу на три десятка шагов дальше, за поворот, — и ее, наверняка, обнаружили бы не так скоро. Вернее, ее тело…

Молниеносность действий предотвратила ее гибель. Она продолжала жить. Пока…

Я не стал прослушивать аудиту. Попросив Флориана Дюранти предупредить персонал реанимационного комплекса о моем визите, я собрался покинуть кабинет прим-ажана. Он с сочувствием смотрел на меня. Таким же был и взгляд госпожи Липсон.

— Господин Грег, вы не уточняли, почему препарат называется «Льды Коцита»? — внезапно спросил Флориан Дюранти, когда я уже открыл дверь, собираясь выйти.

— Наверное, название местности, — обернувшись, ответил я, не в силах оторваться от своих тяжелых мыслей. — Или имя владельца аутмаркета. Пока не выяснял. У вас что-то есть, Флориан?

— Да, я навел справки. Это из Данте.

— Из Данте? «Божественная комедия»?

— Да, господин Грег.

Имя великого поэта Земли было мне известно со школьных лет, но его поэму я никогда не читал. Знал только, что она считалась в свое время настоящим откровением, наиболее полной и красочной картиной потустороннего существования. Не раз высказывалось мнение, что великий землянин создал поэму отнюдь не силой воображения, а описал мир, который в действительности когда-то посетила его душа. Мир, существующий в иной реальности, но существующий…

— Не читал, — честно признался я. — Но о кругах Ада знаю.

— Я тоже не читал, — сказал Флориан Дюранти. — Помню только одно высказывание по этому поводу, не знаю чье: «Слава Данте пребудет вечно, ибо его не читают». В самую точку.

— Так что такое «Льды Коцита»? Что-то связанное с Адом?

— Коцит — это его девятый круг, — пояснил прим-ажан. — Ледяное озеро на дне воронки Ада. В центре Коцита стоит вмерзший в лед враг Господа нашего.

— Значит, кто-то все же читает Данте, — сказал я. И вспомнил, что агент Свен Блутсберг в тот вечер в отеле «Сияющий» тоже говорил о названии транквилизатора. «Название хоть куда», — что-то в этом роде.

Я вышел из здания полицейского управления, сел в авто и поехал в третью городскую больницу. Сказать, что на сердце у меня лежали тяжелые камни — значит, не сказать ничего. Не камни там лежали, а что-то такое… не знаю… Не знаю…

Слова, сказанные напоследок прим-ажаном Дюранти почему-то произвели на меня гнетущее впечатление. Возможно, из-за моего совершенно угнетенного и подавленного состояния. Я вел авто словно во сне, лавируя между тенями, в которые превратилась реальность, и ощущая себя вброшенным в те самые Дантовы круги Ада, где страдают грешные души человеческие. Забавное название выбрали для аутмаркета его создатели, и препарат назвали тоже весьма забавно… Ледяное озеро Коцит на дне инферно… И возвышается над ледяной гладью тот, кто хотел престол свой поставить выше звезд Божиих, тот, кто возгордился, возжелал стать подобным Всевышнему, взойдя на высоты облачные, — и из друга превратился во врага…

Боже, как тягостно было на душе!..

Я пребывал в состоянии какого-то внутреннего окаменения и воспринимал действительность как затянувшийся сон, когда хочешь проснуться, вынырнуть из темных глубин к воздуху и свету — и не можешь это сделать. Ограда, почти полностью скрытая разросшимися ползучими цветами… Помещение привратников… Песчаные дорожки… Деревья и пруды… Знакомый серый еж, вновь убежавший от меня (или и не было никакого ежа?..) Длинный белый двухэтажный корпус в окружении сосен, шишки на влажной земле…

Меня кто-то встретил, меня куда-то повели… И вот, за толстым стеклом, — странное механическое существо, конгломерат каких-то аппаратов, между которыми едва просматривается обнаженное тело, распростершееся на чем-то белом… Тело залито прозрачным раствором, тело совершенно неподвижно, и не видно лица — лицо скрыто под конусообразным белым колпаком, едва заметно подрагивающим… в такт биению сердца?.. в такт дыханию?.. То, что я вижу, вдавившись лбом в холодное стекло, никак не ассоциируется у меня со Славией, с той Славией, которую я знал, с той Славией, чье тело ласкали мои руки… То, что лежит за стеклом, не может быть моей Славией… Не может… Я все сильней вдавливаюсь в стекло и вдруг с пронзительной до боли отчетливостью осознаю, что там, под грудой аппаратов, лежит именно Славия… Я поворачиваюсь к кому-то в белом, с ярко-красным изображением змеи на груди, я молча смотрю на него — и тот, в белом, опускает глаза и говорит что-то о надежде и вере… Он говорит, что надо надеяться и верить, что нужно жить с надеждой и верой, а я мысленно добавляю, что нужно жить еще и с любовью — третьей сестрой этих двух, надо жить с любовью… Жить… Надо жить…

Лицо Славии я так и не увидел.

Я брел по дорожке мимо деревьев и искал хоть какой-нибудь повод, чтобы отвлечься, не позволить себе провалиться в пустоту, воцарившуюся в душе.

— Вы опять собираетесь устраивать допрос, господин полицейский?

Я поднял голову. В трех шагах от меня стоял на тропинке господин Луис Карреро, держа под руку госпожу Эвридику Карреро.

— Учтите, Дика не будет отвечать на ваши вопросы. Довольно! — Бородка капитан-директора лидер-секции «Карреро А» воинственно вздернулась. В темных красивых глазах госпожи Эвридики я заметил легкий испуг.