Зверь с той стороны

Отчего не взять, решил я, с попутчиками веселей.

Сначала, озябшие и промокшие, ничего такого, шокирующего агрессивно гетеросексуальную мою сущность, они себе не позволяли, и я легко терпел их присутствие. Тем более, я даже не подозревал об их необычной ориентации. Однако, пригревшись и приободрившись, начали они мало-помалу ухаживать друг за дружкой, посчитав, что водитель, всецело занятый заливаемой дождем дорогой, ничего не замечает.

И я, гордясь собственной терпимостью, старался ничего не замечать. "Какое, собственно, мне, либералу из либералов, дело до их ориентации? — думал я. — И не нужно, чёрт побери, так психовать! Находясь, тем паче, за рулем. Ну, влюблены они. С кем не бывает? Что теперь, под дождь их прикажете высаживать, в чисто полюшко?"

Произведя дюжину дыхательных упражнений, успокаивающих нервы, я немного остыл. Настолько, что мне даже пришло в голову включить кассету со старой записью "Pet Shop Boys". Ребятки, заслышав вокализы одноцветных "братьев по оружию", возликовали и принялись подпевать, демонстрируя неплохой музыкальный слух и классическое английское произношение. Увлеченные песнопениями, они прекратили обниматься, и я спокойно довёл «Рэнглер» до потребного отворота.

— Здесь сойдёте или дальше поедем? — спросил я дружелюбно, чувствуя себя готовым номинантом на Нобелевскую премию мира.

— Так вы что, тоже в Петуховку? — с радостным изумлением спросил тот, что постарше. — Если да, то мы были бы вам крайне благодарны, если бы вы довезли нас до места.

— Ну что ж, будьте благодарны, — сказал я, лихо сворачивая на грунтовку. — А вы, между прочим, к нам за какой надобностью? Не подумайте, что интерес мой праздный. Скорее, во мне говорит беспокойство за ваше здоровье. У нас, знаете ли, население кондовое, свято чтит традиции, заповедованные пращурами… Выражаясь прямее, могут и лицо набить, ежели докопаются, что вы геи. А это трудно не заметить.

— Мы к этому готовы, — вступил в разговор младший. — Пострадать за правое дело не только можно, но и должно для всякого человека, исповедующего те или иные высокие принципы.

— Вы имеете в виду однополую любовь? — на всякий случай уточнил я.

— Я имею в виду любовь к природе, — вскипел исповедующий высокие принципы юноша. — Мы из регионального представительства Гринпис. У вас в районе произошла экологическая катастрофа. Неужели вы, коренной житель, об этом ничего не знаете?

— Нет ещё, — сказал я. — Но учтите, здешние ухари бить вас будут не за то, что вы «зелёные». За то, что "голубые".

— Пусть только попробуют! — запальчиво воскликнул младший. — У меня чёрный пояс по тхэквондо!

— Снимаю шляпу, — сказал я, — и искренне сочувствую. Значит, вас будут бить значительно дольше и сильнее, чем друга. Я бы даже применил здесь термин не «бить», но «мудохать». Простите за вульгаризм.

— Вы это всерьёз говорите или просто шутите? — озабоченно уточнил старший. Мне он с самого начала показался более рассудительным. — В конце концов, не в тюрьму же мы направляемся и не в армию.

"Ми-илай! — подумал я. — Да в тюрьме и армии таких, как вы, и не бьют вовсе, а по-другому используют".

— Шучу, разумеется, — сказал я успокоительно. — Но во всякой шутке… Понимаете? Так что, ежели кто примется вас вдруг тиранить, предлагаю, прежде чем демонстрировать воинские искусства, сослаться на знакомство со мной. Скажите, мол, Капрала знаем, и он к нам благоволит.

— Думаете, это поможет?

— Ха! Надеюсь. — Я был сама уверенность.

— В таком случае, вы, должно быть, здешний "крёстный отец"? Или как это… "первый парень"?

— Не совсем. Просто у меня участковый — лучший друг. А мой папа — хоть и не «дон» в классическом смысле, но вроде того. Председатель поселкового совета. Мэр, если хотите. Погодите-ка, — спохватился я, — а что за беда приключилась с нашей экологией?

— Рыба, простите и вы меня за вульгаризм, дохнет, — сказал старший. — Будем разбираться, отчего. Я ихтиолог. Алеша — биохимик. Меня, кстати, Яковом зовут.

— Меня Филиппом, — нехотя сознался я и, повернувшись вполоборота, подал им руку. — Что ж, будем знакомы.

"Очень приятно" и "Весьма рад", — воспитанно сказали они.

Пожатия их оказались вполне твёрдыми.

Дневник Антона Басарыги. 27 апреля, воскресенье.

Не писал две недели. "Куда это годится? — строго спросит предполагаемый читатель и резонно заметит: — Так ведь можно дискредитировать саму идею дневника". Но попытаюсь оправдаться: на то были веские причины. Настолько веские, что от их массивности у меня до сих пор коленки дрожат и нервишки дёргаются.

Итак, выполняя призыв: "Весна идет, весне дорогу!", вскрылась река. Однако поплыли по реке вовсе не льдины. Вернее, льдины поплыли тоже, но на них никто не обратил внимания. Затмевая невзрачный весенний лёд матовым блеском обращенных к небу животов, поплыла рыба. Во множестве. На мою беду, в нашем уезде для какой-то своей надобности находилась в эту пору гражданка Швеции с распространенной на скандинавщине фамилией Фергюссон. Активистка Гринпис, причем не из последних. По совместительству представительница ЮНЕСКО. Сопровождал её внушительный штат наших, доморощенных радетелей за чистоту природы и прочих прихлебателей разных мастей.

Можно себе представить, как они взвились, увидев рыбью демонстрацию. Беспредел предприятий-вредителей в Российской глубинке! Ату!

Виновника определили мигом. Оказался Петуховский завод. Что-то здорово неподходящее для рыбьего метаболизма плеснули мы со сточными водами в речку. И стервятники слетелись. Столько дорогих импортных джипов одновременно видел я на улицах нашей деревни только во время прохождения через неё этапа "Кэмел трофи".

Директор завода, старый хитромудрый еврей, без раздумий слёг в больницу с сердечным приступом. А чего вы хотите от стокилограммового коротышки возрастом под шестьдесят пять, посвятившего жизнь административной работе? Здоровье же — ни к чёрту, козе понятно. Но предварительно он успел назначить крайнего и «сдать» его натуралистам-профессионалам. Со всеми его, крайнего, потрохами.

В том, что в главные живодёры непременно угодит Антоша-Анколог, не сомневался даже самый последний заводской кочегар. Не сомневался и я. Кому же отдуваться при таких фокусах, если не ответственному за природоохранные мероприятия?

При моей первой беседе с госпожой Фергюссон свидетелей не присутствовало. Конфиденциальность была определена ею, как залог успеха. Посткоммунистическое общество, не избавившееся всё ещё от родимых пятен былого тоталитаризма, могло нам помешать тем или иным способом, считала она. Особенно здесь, в провинции. Только так — с глазу на глаз, доверительно, по-дружески, прихлебывая кофей, следовало нам с нею общаться. Официальные лица выразили согласие и одобрение. Я, разумеется, тоже. Ну, дурит баба, напугавшись наших глухих мест, что с неё возьмешь?