Зверь в Ниене

— Это просто смешно! — воскликнул Хайнц. — Легко тебе шутить, Калле.

— Сколько я таких видел, — снисходительно отпустил Карл-Фридер Грюббе, и тут сани приехали.

Петрович выбрался из-под извозчичьего кожуха, постучал кнутовищем по воротам: «Открывай!»

Где-то далеко хлопнула дверь. Заскрипела по морозному снегу ковыляющая походка.

Старческий голос спросил по-русски:

— Кто ты есть?

— Господа из ратуши пожаловали к герру Тронстейну, — бодро объявил Петрович.

— А-а, — с заметным облегчением протянул старик. — Хозяйка-то уехали, а энтот дома.

Застучал смёрзшийся в камень брус. Воротина медленно отворилась. Петрович помог откинуть другую. Дед в зипуне и со свисающими из-под шапки седыми волосами до плеч отошёл с дороги, придерживая непокорную створку. Петрович забрался в сани и лихо подвёз к крыльцу господского дома.

— Нам туда, Калле, — указал на флигель Клаус Хайнц.

— Идём, — юстиц-бургомистр откинул полость и выкарабкался на снег, придерживая висящую на перевязи шпагу.

Следом, неповоротливый в огромных ботфортах, выбрался Клаус Хайнц, предварительно воткнув перед санями трость. Мелкая городская шпажка, нацепленная для проформы, цеплялась и мешала.

Ночью был снегопад, однако дорожки были расчищены и отвалы имели ровные, прибитые лопатой.

Железные кулаки Тронстейна поддерживали железный порядок.

Тут на крыльцо мызы вышел и сам Тронстейн, чем-то занятый в господском доме.

— Не ждал, — сказал он по-шведски. — Госпожа уехала в Конов-хоф. Вернётся к Рождеству.

— Мы прибыли к вам, герр Тронстейн, — учтиво ответил Хайнц.

Тронстейн кивнул и повёл к себе во флигель.

Печурка управляющего была протоплена с вечера, а ныне сделалось не жарко. Большую часть времени он проводил на улице или в господском доме, а сюда приходил, в лучшем случае, спать.

В сенях оббили с обуви снег. Тронстейн предложил гостям не разоблачаться, за что Клаус Хайнц был крайне признателен. За отворотами ботфортов лежало по маленькому пистолету. И если их присутствие можно было объяснить голодными в зимнем лесу волками, то остаться в усадьбе без оружия под рукой оказалось бы совсем плохо. Бог знает, как обернётся беседа.

А разговор предстоял сложный.

Хильдегард Тронстейн усадил их за стол на скамью, а сам уселся перед гостями на жёстком стуле с высокой спинкой. Положил руки на подлокотники и замер с каменным лицом, претворив таким образом готовность внимать.

— У меня к вам возникли вопросы, герр Тронстейн, — сказал Грюббе. — И я хочу получить на них ответы.

— Говорите, — сказал управляющий.

«Какой ясный стокгольмский выговор», — подумал Хайнц и утвердился в своих догадках.

— Первое, о чём я желаю спросить вас, герр Хильдегард, кто вы на самом деле и кем вы приходитесь Ингмару Тронстейну? — деловито начал опрос юстиц-бургомистр. — Или мне называть вас фрекен Хильда?

* * *

— Вздор.

Управляющий вцепился пальцами в подлокотники, глаза блеснули холодным огнём.

«Боится», — подумал Хайнц.

— Что вы себе позволяете? Если вы приехали ко мне домой оскорблять меня, вам лучше покинуть его. Немедленно.

Юстиц-бургомистр в подобных случаях никогда не проявлял чувств. Вот и сейчас он объяснил ровно и деловито:

— У нас нет умысла наносить вам оскорбление. Мы — должностные лица на службе магистрата. Мы выполняем свой долг, наложенный на нас присягой городу, — устанавливаем истину.

— Вы обозвали меня чужим именем.

— Какое же ваше имя?

— Вы знаете его.

— Мы до недавнего времени тоже считали, что знаем, но сейчас не уверены в этом.

— Мою личность может подтвердить фру Анна Елизавета и герр Бернхард Стен фон Стенхаузен лично.

— Подтвердить на суде? — с ноткой любопытства спросил Карл-Фридер Грюббе. — Под присягой?

— Да, — сухо ответил управляющий.

— Это вызовет серьёзные разногласия с риксканцелярией. Возникнут даже разночтения с церковной книгой, — укоризненно заметил юстиц-бургомистр. — Вот ответ из магистрата Стокгольма. Хильдегард Йёргенсон Тронстейн умер, оставив единственного наследника — Ингмара Хильдегардсона Тронстейна, потомственного дворянина, который, как нам известно, служит конюхом в Бъеркенхольм-хоф и ведёт скромную жизнь кучера при фру Анне Елизавете. Возникает закономерный вопрос: кому досталось его имущество, если из живых родственников столичный магистрат обнаруживает разве что сестру Хильдегарда Тронстейна — Хильду, появившуюся на свет в один день с ним?

Клаус Хайнц выудил официальное письмо и положил на стол. Управляющий потянулся к нему, но Грюббе быстро прижал бумагу с обеих сторон.

— Нет, нет. Из моих рук, — предупредил он. — Разумеется, мы получим точно такой же снова, но потеряем время.

Откинув голову далеко назад, управляющий с трудом водил глазами по строчкам.

Шрамы на его лице наливались кровью.

— Называйте меня Хильдегардом Тронстейном.

Было понятно — не вспылит. Против двоих решительных и наделённых властными полномочиями мужчин шансов у знаменитого свирепым нравом управляющего не было. Даже если учесть, что гости не станут применять оружие.

— За много лет я привык к этому имени.

— Привыкла.

— Привыкла, — согласилась Хильда.

— Думала, я не узнаю? — Грюббе мрачно и торжественно улыбнулся. — Это королевский фогт Сёдерблум никогда бы не понял. А вот ленсман Штумпф давно выведал, верно?

Хильда молчала, и юстиц-бургомистр кивнул сам себе.

— Конечно, проведал. Старый волк знает всё обо всех.

— Почти обо всех, — в голосе управляющего звучала неприкрытая угроза. — Он не знает о былых днях баварского фогта и секретаря нотариуса в Нюрнберге. А ведь они славно тогда порезвились со своей шайкой, отправляя состоятельных горожан на тот свет со всем семейством, чтобы прибрать к рукам их имущество. Ты запутывал следствие, а ты, — указала пальцем Хильда на съёжившегося Хайнца, — подделывал нотариальные записи. Ты даже свою семью отравил. Сам? Нет? Конечно, не своими руками, ты слишком слаб для таких поступков. В любом случае, ваша банда пошла на виселицу, и только вы бежали от возмездия, прихватив с собою, что можно было унести.

Они долго сидели недвижно.

«Когда я слышу слово „Нюрнберг“, моя рука тянется к пистолету», — думал Клаус Хайнц, но не мог решиться.

— Если знаешь ты, почему не знает Игнац Штумпф? — наконец спросил Карл-Фридер Грюббе, голос его звучал невозмутимо.

«Знают двое — знает и свинья, — смекнул Хайнц. — А если все знают и молчат, запугивать нас обнародованием всем известного едва ли получится».

В душе его забрезжила надежда, что разговор как-нибудь выедет на твёрдую почву согласия, и стрелять в Бъеркенхольм-хофе вряд ли понадобится.

— Не дело черни лезть в дела господские. Крестьяне должны усердно работать, а ленсмана удел — собирать с них налог без недостачи, да вникать в их быт, чтобы знать, кто в чём провинился. Но выше хутора деревенщине не следует задирать нос. Игнац Штумпф надёжно взнуздан нами с госпожой и никогда не взбрыкивал.

«С госпожою они заодно, — отметил Клайс Хайнц. — Это не значит, что он несведущ в тайнах господ. Если Штумпф не показывает этого, то ты не так умна, Хильда. А сама ты узнать не можешь».