Зверь. Том первый
Шрифт:
– И что?
– А то, что семеро волков осталось внизу. Разорванные глотки, вспоротые животы, переломанные лапы… Наружу выбрался только пятилетний мальчишка…
– Но зачем я легла?
– Ради твоей безопасности. Теперь он не сможет тебя даже пальцем тронуть. Слишком много вопросов, Елена, – покачал головой император. – Но я отвечу. Как только Эдгарт убедился в том, что ему подмешали зелье, он чуточку расслабился. И это позволило мне наложить знак повиновения. Думаешь, иначе бы этот засранец дал согласие?
– Ради такого титула? Конечно.
– Вот что значит ты плохо знаешь
Елена пригладила волосы:
– То есть как?
– А вот так. Мои люди выяснили, что характер у этого ведьмака очень взрывной. Попортит он там личико одному из боярских детей, а отец потребует возмещения ущерба. Вот тут-то и закончится помещичество Пахомова. Чтобы загладить неприятность я милостиво разрешу ему передать земли в пользу пострадавших. Так и боярин будет мне благодарен и ведьмак. То есть одной сетью двух рыб поймаю.
– А с боярина ещё и мзду возьмёшь? – с улыбкой спросила Елена. – А опального тамбовского князя Владимира Алексеевича Старицкого ещё больше ущемишь? Отберешь его угодья и заставишь проглотить обиду? Прямо-таки три рыбехи в одной сети, а не две…
– Ты очень хорошо меня знаешь, дочка, – хмыкнул император и замолчал, не желая рассказывать про четвертую «рыбеху». Четвертую, ради которой не жаль даже молодильного яблока…
Елена хмыкнула в ответ. Если бы она не знала, то не пошла бы на эту авантюру. Какой-то нищий ведьмак, который к тому же ещё и чересчур дерзкий. Что он может?
Взять берендеев, пропустить всех боярских дочек через пыточную камеру и выбить признание. Чем не вариант?
И в то же время понимала, что это далеко не вариант. Если умерли двое боярских детей, то это повод, чтобы насторожиться. А уж трое – повод для сильного беспокойства. Беспокойства такого, чтобы можно усомниться в охране царской гимназии. А с этих пересудов пойдет и дальше – возникнет сомнение в дееспособности императора.
Неужели император не сможет разобраться со своими недругами? Неужели не может защитить цвет нации?
И тогда возникнет сомнение в крепости императорского престола. И возникнет вопрос – а та ли задница занимает место на атласной подушечке с золотой вышивкой?
Плохо только то, что вот это вот шаткое положение зависит от нищего ведьмака. И то потому, что его выбрала вещая птица Гамаюн…
***
Обнаженная девушка потянулась на шикарной кровати. Она слышала, как звякнуло стекло от ударившего камешка. А это непросто звук! Звяканье – это знак, что её жертва доведена до предела и готова пойти на любые безумства.
Девушка подошла к окну, накинув легкую накидку и включив свет настольной лампы. Свет лампы эротично пронизывал ткань, делая её воздушной и почти невидимой. Гладкие формы тела напоминали изгибы гитары. Пушистая волна волос падала на полуобнаженные плечи, спускаясь на тяжелую грудь.
Сквозь стекло девушка увидела скрывающегося
в черной тени акации камер-юнкера Григория Яковлевича Карамышева. Молодой человек девятнадцати лет с небольшими усиками над верхней губой. Не лишен привлекательности, холен и взлелеян мамочками и нянечками. И в то же время, этот молодой человек был её жертвой. Одной из шести жертв, которые учились в Императорском Кадетском корпусе.И эта жертва сама жаждет, чтобы её пустили в расход. Да, этот молодец перебрался через стену, не убоялся собак. А может, он их усыпил с помощью живицы? И он хотел прикоснуться к телу девушки, обладать ею, наслаждаться ею.
Что же, стоило вознаградить молодца за его храбрость. Девушка открыла створку и прошептала:
– Кто здесь?
Конечно, надо сыграть роль испуганной особы. Нежную трепетную лань. Ведь мужчина всегда охотник, всегда добытчик. Даже в те моменты, когда сам является жертвой.
– Милая, ласковая, это я Гриша Карамышев, – раздался тихий шепот в ночи.
– Господин Карамышев? Что вы здесь делаете? – теперь по роли требовалось приложить пальцы к губам.
– Я пришел к вам. Я больше не могу скрывать своих чувств. Моё сердце разрывается от любви к вам. Мои чувства сродни жаркому пламени. Меня сжигает изнутри, и я уже не сплю неделю…
Ну да, только вчера дрых без задних ног в своей спальне, обожравшись дорогого виски. Но ведь главное – залить в уши елей и заставить девушку поверить всякой любовной лабуде. Главное – добиться раздвигания ножек под напором страсти.
– Вы безумец! Нас же могут застать…
– Никто нас не застанет. Ваши псы крепко спят, а охрана режется в нарды. Я всё предусмотрел. И способен на любые безумства ради вас… Спуститесь, и мы погуляем под луной. Мне нужно так много вам сказать… Или я поднимусь к вам! Вот прямо сейчас, по камням…
Девушка еле сдержала улыбку. Она уже знала, что может сказать молодой человек, пока будет дышать ей в ухо жарким дыханием. Знала и то, как он будет себя вести. Это своеобразный ритуал взламывания невинности.
– Что вы, что вы… молодой человек не должен входить в спальню невинной девушки…
– Тогда спуститесь вы ко мне. Тут невысоко. Я вас поймаю…
– Но как?
– Свяжите простыни, спуститесь по ним, а утром отдадите их стирать прислуге. Я так делал сотни раз…
– Но вы мужчина, а я девушка, я не смогу подняться по простыням.
А это уже кокетство. Оно тоже необходимо, чтобы игра в соблазнение проходила по подготовленному сценарию. Девушка слышала, как дыхание молодого человека стало быстрее. Свет лампы разогревал фантазию. Добыча была рядом, и чтобы поймать её надо было приложить чуточку усилий.
– Прошу прощения, но я не поверю вам. Ведь я видела, как ловко вы взбираетесь по канату. Как дикая пантера…
– Но я не знаю…
Последние барьеры были сломаны. Карамышев почувствовал, что бастион пал и скоро добыча окажется в его объятиях.
– Я люблю вас… – выложил он один из главных козырей. – И если вы не спуститесь, то я буду кричать об этом всю ночь. Пусть меня схватит ваша охрана – я готов разбудить всё ваше подворье. Я буду просить вашего папеньку отдать мне вас в жены. Я…