Шрифт:
Зверь
У него были человеческие глаза...
Новое виденье давно забытой истории о кровавых днях Франции, о двух сотнях мертвых детей и юных дев, о Жеводанском звере, державшем в страхе целую провинцию Жеводан.
16 ноября 1765 - 20 июня 1767 года.
***
Я глянул в узкое оконце, загороженное металлической решеткой: на улице была ужасная погода. Все дороги и тропы развезло, любая телега увязла бы в такой
– Сын мой, скоро мы сможем покинуть это место.
– Пробормотал отец из угла камеры и тяжело закашлял.
– Надеюсь, - процедил я.
– Ожидание сильно утомляет.
– А ведь мы здесь из-за тебя, Антуан!
– Воскликнул мой брат Пьер, подскочив с деревянной скамьи, прикрученной к каменной стене камеры.
– Я молю Бога, что бы он перестал, отец!
– Довольно, дети мои!
– Он попытался нас успокоить.
– Вина за то, что мы томимся в этой темнице, лежит на каждом из семьи Шастелей!- Мысль отца продолжилась бы и дальше, но в камеру зашел один из охраняющих нас солдат.
Напыщенный юноша в старой застиранной форме принялся судорожно расправлять скрученный в трубочку пергамент. Его руки, грязные и покрывшееся болячками, тряслись так, будто чтение очередного приказа - самая важная задача, данная ему за всю его никчемную жизнь.
– Вы освобождены Приказом короля и можете покинуть Соже сейчас же.
Пьер с широкой улыбкой посмотрел в начале на меня, затем на отца и первый двинулся к выходу. Мы послушно последовали за ним, медленно переступая обессиленными ногами по грязному каменному полу.
***
Наша компания долго добиралась до родной деревни Бессере-Сен-Мари, несмотря на довольно близкое расстояние. Дорога была скучной, а обстановка между членами нашей семьи - напряженной. Нет ничего хуже, чем вражда двух братьев, связанных общим делом и местом пребывания.
Когда наш небольшой обоз подъезжал к окраине селенья, мы услышали громкий пронзающий рев, доносившейся из густого темного леса, после чего все сомнения были рассеяны: де Ботерн никогда не убивал Жеводанского зверя.
– Это он, точно он!
– Воскликнул отец.
– Я слышал этот вой тогда, в конце прошлого лета, когда мы были к нему так близко!- Пояснил он.
– А потом Антуан устроил драку!
– Прервал его Пьер.
– Ты опозорил честь нашей семьи тем, что мы три месяца просидели в этой холодной камере. Как можно было начинать тот спор в присутствии де Ботерна?
– Ты тоже не образец чести и достоинства, мой дорогой Пьер!
– Я лишь сказал...
– он сделал секундную паузы, придумывая наиболее выгодный для него ответ.
– Сказал, что любовь моя, Мари-Жанна, распутная женщина! Это ты хотел сказать?!
Он замолчал, потупив взгляд. А затем, тяжело вздохнув, виновато заглянул мне в глаза.
– Прости, брат мой, тогда я был не прав, - процедил Пьер.
– Мы,
– Его невозможно было переубедить.
А вой всё продолжался и продолжался, пронизывая ночь, полную мрака. Только призрачный свет луны освещал наш импровизированный лагерь. Близилось полнолуние, лунному шару не хватало ничтожного кусочка, чтобы завершиться и сиять в полной мере. Это небесное тело всегда так меня завораживало, что не передать словами.
В Бессере-Сен-Мари мы были только ранним вечером следующего дня, выпал первый снег, который таял мгновенно, продолжая деятельность дождя по разорению улиц.
Мари-Жанна наконец-то стояла передо мной. Ёе светло-каштановые, блестящие волосы развевал ветер, она улыбалась так, как никогда раньше. А более прекрасных, добрых глаз я и не видел. Она надела своё любимое теплое платье из синего бархата и черный плащ с капюшоном, в этом Мари-Жанна выглядела, как загадочный путник.
– Мари-Жанна! Любовь моя!
– Воскликнул я, увидев вдали мою спутницу, и побежал ей на встречу.
– Антуан, ты вернулся ко мне!?
– Удивленная моим появлением, прокричала она.
Мы не видели друг друга больше трех месяцев, поэтому от счастья моё сердце чуть не остановилось. Он стучало, как бешенное, когда я дотронулся до её холодных щек, и тонких сухих рук, покрытых несколькими созвездиями родинок.
– Разреши поцеловать тебя, Любовь моя!
Она не ответила ничего, лишь прикоснулась ко мне своими сладкими и теплыми губами. Мари-Жанна умела быть верной, ведь она ждала меня из Африки, из алжирского плена и из всех моих долгих поездок, а теперь дождалась из тюрьмы.
– Не знаю, сможешь ли ты извинить меня, но я вынужден задать тебе вопрос, - взяв её под руку, пробормотал я.
– Только не спрашивай меня о Звере! Боже, спаси меня от этого разговора!
– Скрипя зубами, заявила она.
– Мари-Жанна, ты должна помочь мне! Если мы не поймаем этого волка-людоеда, наша семья никогда не вернет свою честь! Де Ботерн усадил Шастелей в тюрьму на три месяца, это наш долг - поймать Зверя, - попытался объяснить я.
– Спрашивай, только не растягивай этот разговор на весь вечер, Дорогой мой.
Я поморщил лоб, потому что узнать мне нужно было много: сколько жертв за последнее время, как часто его видели, кто продолжает вести охоту. Мы пошли вдоль по припорошенной снегом тропе, огибая небольшие деревья. Я держал её остывшие тонкие руки. Она смотрела на меня, часто взмахивая черными густыми ресницами.
– Он продолжает совершать убийства?
– Неожиданно спросил я.
– Нет, - ответила она, мило улыбнувшись.
– Как, Любовь моя, неужели ты решила утаить от меня правду?
– Нет, Антуан, я говорю лишь то, что вижу своими глазами. Не было ни одного растерзанного крестьянина, ни одного ребенка с перекусанной шеей.
– О, неужели Ботерн действительно поймал его?!
– Разве это плохо?!