Зверобои залива Мелвилла

Как только Меквусак замечал, что можно проскользнуть через открытое пространство, сидевшие на веслах начинали грести изо всех сил, пока проход не закрывался. К сожалению, один раз мы слишком стремительно тронулись с места. Лодка на полном ходу неслась на льдину, которая была значительно выше ее бортов. Каяки попали между льдиной и лодкой и их там зажало. Один совершенно раздавило; чинить его было невозможно. Мы подобрали остатки деревянных частей, которые могли пригодиться как топливо. Второй был сильно поврежден, и воспользоваться им мы смогли бы, лишь заменив обшивку. А с этим приходилось повременить. Пока не доберемся до мыса Йорк, у нас не будет шкур для каяков; да и обтягивать их - чисто женская работа.

А что я говорил?
– воскликнул Томас Ольсен.
– Ведь я все время твердил, что надо взять Алоквисак с собой!

Он никак не мог забыть гостеприимную вдову в Туле; мы постарались уверить его, что на мысе Йорк тоже есть женщины, умеющие чинить каяки.

Стоит еще заметить, что женщины на мысе Йорк знают, чем они могут угодить гостям, - обещал ему Меквусак.

– Они умеют не только обтягивать каяки, но и многое другое, что может доставить радость проезжающим через мыс Йорк.

Мы продвигались вперед, но очень медленно; теперь льдины и торосы попадались настолько большие, что они садились на мель задолго до того, как достигали берега, поэтому образовывались протоки, которыми можно было воспользоваться. Все шло довольно хорошо, пока мы находились среди неподвижных льдов, но время от времени небольшие айсберги загораживали нам путь. Тогда нам приходилось выгружаться и тащить тяжелую лодку к воде. Несчастные китобои не привыкли к такому способу передвижения и каждый раз здорово ругались, но я был очень доволен, так как мы достигли Кангека, самого северного мыса у входа в залив Паркер Сноу Бей.

К этому времени у нас осталось очень мало мяса; ужин состоял только из тюленьего жира и чая, но люди настолько устали, что даже не думали об этом. Все обрадовались, что проведут следующий день здесь, у Кангека. Мы отдохнули и запаслись кое-какой провизией на дорогу, настреляв довольно много крупных чаек и зайцев.

Паркер Сноу Бей, или Ифсуиссок, как его называют эскимосы, был местом встречи многих людей на протяжении столетий; здесь на северном склоне скал имеются большие залежи камня-жировика. Все кухонные принадлежности и лампы раньше вырезались из него и, пока не пришли белые люди и не привезли металлические изделия, эскимосы вынуждены были издалека приезжать сюда. У эскимосов есть превеликое множество историй о разных племенах, которые встречались здесь, в Ифсуиссоке; часто рассказывают об убийствах, когда мужчины дрались из-за женщин.

Я показал Рокуэллу Симону место, на котором когда-то стоял снежный дом моего друга Торнге и его семьи; здесь он потерял свою мать Ивалу, которая "возродилась" через несколько лет. Рокуэлл хотел услышать об этом более подробно, и я рассказал ему о том, что случилось, так же, как в свое время это рассказывал мне сам Торнге.

* * *

Торнге был еще совсем маленький, когда его семья однажды весной поехала в Ифсуиссок за камнем-жировиком. Внизу у подножия отвесных утесов намело великолепные снежные сугробы; в них отец выстроил снежную хижину, где они могли расположиться на ночлег. Снаружи бушевала буря, но их это не тревожило - внутри было тепло и уютно. Вдруг среди ночи они услышали страшный шум, будто под ними раскалывается лед. В один миг Торнге оказался погребенным под кучей снега, но ему удалось выбраться; наполовину освободившись, он увидел на льду своего отца. Как и все эскимосы, они ложились спать на лежанке совершенно голые, поэтому Торнге думал, что умрет от холода; но тут отец бросился к нему с куском медвежьей шкуры, на которую он и поставил Торнге, - это спасло его ноги.

Оказалось, что снежная лавина, катившаяся с горы, налетела на них, и их дом был погребен под толщей снега. Отец выкопал двух женщин, но мать Торнге навсегда осталась под завалом. Когда отец копал, надеясь отыскать семью, то обнаружил свою одежду. Все разумные эскимосы снимают на ночь одежду, связывают ее и вешают под потолок, чтобы туда не забрались вши. Хотя отец и нашел свои вещи, но сколько он не разгребал снег руками, так и не отыскал Ивалу, свою жену. Торнге поделился одеждой с другими, но на всех ее все равно не хватило. Они должны были полуголые отправиться за помощью, а весна стояла холодная. Ивалу и двух детей так и не удалось найти. Буря продолжалась. Трудно было предположить, что засыпанные снегом остались в живых. А вернуться сюда, в холод, без теплой одежды было нельзя. Много недель прошло, пока они, наконец, снова оказались в Паркер Сноу Бей и нашли под снегом мертвую Ивалу. Ветром смело снег с ее левого плеча и кисти руки. И в этих местах, пока она лежала, чайки поклевали мясо.

Много лет спустя Торнге женился на Авианганак и у них родилась дочь. Они назвали ее Ивалу, потому что всем было ясно, что дух матери Торнге возродился в ней. Маленькой девочке так хотелось быть Ивалу, что она постаралась родиться с большим красным родимым пятном, которое шло от плеча по руке до самой кисти, то есть, как раз в тех местах, где чайки склевали мясо с костей. Я рассказал, что сам много раз видел это удивительное пятно у нынешней Ивалу.

Рокуэлл снова переживал приступ отчаяния из-за того, что у него нет бумаги. Раз уж он не мог читать, то во всяком случае с удовольствием писал бы - он чувствовал себя таким несчастным без книг. Я с трудом упросил его не брать с собой книги из моей небольшой библиотеки в Туле. Другие китобои, по их словам, вполне обходились без книг. Они относились к книгам так же, как Семундсен, который говорил, что всегда берет с собой на судно библию, но только на тот случай, если кто-нибудь из моряков умрет во время путешествия. Семундсен утверждал, что человек потеряет уважение к священному писанию, если станет читать его каждый день, да к тому же он считал себя слишком занятым, чтобы заниматься каким бы то ни было чтением.

К счастью, у Рокуэлла не оставалось времени для скуки, так как в Паркер Сноу Бей мы задержались ненадолго. Вскоре представился случай продолжать путешествие. Нам пришлось сначала пройти мимо стойбища в фиорде, где в такое время года никто не жил. Я показал чужеземцам это место, чтобы они увидели, где только не селятся люди - даже на таких неприступных скалах, как здесь. Домики построены высоко на склонах утесов. Между входом в дом и краем отвесной скалы расстояние едва достигает метра, а уступ обрывается прямо в море; зимой внизу лежит лед. Каждый раз, когда я останавливался в стойбище и мне приходилось выбираться из хижины, я испытывал животный страх, хотя выползал на четвереньках. Я значительно выше эскимосов, следовательно, моя голова всегда оказывалась над пропастью, как только я начинал распрямляться. Когда эта узкая полоса покрывалась льдом, то проделывать такой маневр в темноте еще страшнее.

Однажды я пожаловался на это Квисунгуаку, у которого гостил. Он охотно согласился, что это место очень опасно для детей.

Но совершенно очевидно, что жизнь в таком месте идет детям на пользу, - объяснил он мне.
– Такие дети становятся более проворными, чем другие. Они много раз в день упражняют свое внимание и делаются ловкими, когда вырастают!

"Да, те, которые вырастают", - подумал я, смотря на ребятишек, выкатывающихся из хижин. Они играли в салочки. Дети еще были настолько малы, что могли выбегать из дому не сгибаясь или же почти не сгибаясь. Фокус заключался в том, чтобы уцепиться за один из выступающих углов у входа. Удерживаясь таким образом, они могли повернуться и избежать падения с отвесных склонов. Иногда это им не удавалось.

Вот что случилось в Сарфалике с двумя сыновьями Кволугтангуака и с его племянницей. Было начало лета или конец весны. У Сарфалика всегда много открытой воды, потому что сильное прибрежное течение не дает стать льду. У детей есть особая игра на этих ледяных склонах, которые круто спускаются к берегу, а внизу переходят в ледяной порог.

Дети карабкаются на ледяной склон и скатываются вниз. У них нет саней, они пользуются шкурой тюленя. Рулевой - один из мальчиков, - сидящий впереди, придерживает край шкуры, прекрасно скользящей по шерсти вниз. Задача состоит в том, чтобы донестись до кромки, насколько хватит храбрости; затем тот, кто сидит впереди, быстрым движением поворачивает всю шкуру с пассажирами в сторону, чтобы избежать падения в море. Дикий визг девочек, сидящих сзади, - такова награда; они потом будут рассказывать, что чуть-чуть не перелетели через ледяной порог. За детьми с улыбкой наблюдают родители, ведь они сами в детстве играли в эту игру и тоже тряслись от страха, смотря на бурлящую внизу воду. Это место - Сарфалик - знали все, оно славилось развлечениями для детей.

И вот что произошло однажды. Кволугтангуак и его жена стояли и наблюдали за игрой детей. Может быть, присутствие отца возбудило мальчика или же он натолкнулся на что-нибудь пяткой, трудно сказать. Трое детей перелетели на шкуре через порог и тотчас же исчезли.

Родители помчались к месту падения, был отлив, и вода отошла от ледяного края на большое расстояние. Там виднелось множество льдин, но от детей не осталось и следа. Ничего нельзя было сделать, чтобы спасти их. Прыгнуть за ними в воду было равносильно самоубийству. Никто из эскимосов не умеет плавать, да и вода слишком холодна, а течение очень сильное.

Я встретил Кволугтангуака через некоторое время после этого несчастья. Он в одиночестве покинул Сарфалик и отправился далеко по льду залива Мелвилла, чтобы забыть свое горе. Когда несчастный захотел вернуться, на него снова нахлынули воспоминания о детях, и он решил отправиться к тем гренландцам, которые живут в стойбищах к югу от залива Мелвилла. Там Кволугтангуак прожил целый год и прославился как замечательный охотник. Он никогда и никому не рассказывал, почему покинул родные места. А если его и спрашивали, то только замечал, что есть вещи, о которых лучше не говорить. Здесь он жил вместе с толстой девицей в летах, у которой родился ребенок еще до его отъезда. Но ребенок оказался совершенно черным и вскоре умер. Кволугтангуак сказал тогда, что его горе теперь исчезло. Ведь ребенок умер потому, что на него перешли все мрачные мысли. Поэтому тело младенца и почернело. А так как мысли Кволугтангуака были печальные, такие печальные, что человек не мог их вынести, то ребенок умер очень быстро. И Кволугтангуак утверждал, что теперь уже освободился от воспоминаний о своей утрате. Он отправился на охоту и вернулся с неосвежеванной тушей медведя, которую отдал подруге. Пока от удивления она голосила на весь поселок, так что жители со всех ног стали сбегаться к ним в дом, Кволугтангуак пошел к своей упряжке и уехал; никто не обратил на это внимания. Он возвратился в Туле с пятью медвежьими шкурами, окончательно избавившись от печальных мыслей.