Зверобой (Художник Г. Брок)
Шрифт:
— Я могу разделить вашу судьбу! — ответила девушка с великодушным энтузиазмом. — Они не причинят вам никакого вреда, пока я стою здесь и могу помешать этому… если только…
— Что такое, Юдифь? Каким способом хотите вы остановить индейскую жестокость или помешать их дьявольским выдумкам?
— Не знаю, Зверобой, — ответила девушка с твердостью, — но я могу страдать с моими друзьями и умереть с ними, если это будет неизбежно.
— Ах, Юдифь, страдать вам, быть может, придется, но вы не умрете, пока не наступит ваш час! Вряд ли такую красивую женщину, как вы, может ожидать что-либо более жестокое, чем судьба жены одного из вождей, если, впрочем, при ваших склонностях вы согласитесь стать подругой индейца. Поэтому было бы гораздо лучше, если бы вы остались в ковчеге или в «замке». Но что сделано, то сделано. Однако, что вы хотели сказать вашим «если только»?
— Опасно говорить об этом сейчас, Зверобой, — ответила девушка скороговоркой, проходя мимо него с беззаботным видом. — Лишние полчаса теперь для нас — все. Ваши друзья не теряют понапрасну времени.
Охотник ответил ей благодарным
Итак, когда Расщепленный Дуб снова взглянул на пленника, то на лице у него было уже совсем другое выражение. Он не хотел больше щадить бледнолицего и не был склонен далее откладывать самую страшную часть истязания. Эта перемена в настроении старого вождя быстро сообщилась молодым людям, которые спешили закончить все приготовления к ожидаемому зрелищу. Они наспех сложили возле ближайшей сосны сухие ветки и пни, заострили щепки, чтобы воткнуть их в тело жертвы, а затем поджечь, и приготовили веревки, чтобы привязать пленника к дереву. Все это они проделали в глубоком молчании. Юдифь, затаив дыхание, следила за каждым их движением, тогда как Зверобой стоял невозмутимо, словно сосна на холме. Впрочем, когда воины подошли к нему с веревками, молодой человек поглядел на Юдифь, как бы спрашивая, что она посоветует ему — сопротивляться или уступить. Выразительным жестом она посоветовала ему последнее, и минуту спустя его снова прикрутили к дереву. Теперь он был беспомощной мишенью для любого оскорбления или злодейства, которое могли придумать его мучители. Ирокезы делали все очень торопливо, не произнося ни одного слова. Затем они зажгли костер, с нетерпением ожидая, чем все это закончится.
Индейцы не собирались сжечь своего пленника на огне. Они просто хотели подвергнуть его физическую выносливость наиболее суровому испытанию. Для них важнее всего было унести его скальп в свои деревни, но предварительно им хотелось сломить его мужество, заставить его стонать и охать. По их расчетам, от разгоревшегося костра вскоре должен был распространиться нестерпимый жар, не угрожавший, однако, непосредственной опасностью пленнику. Но, как это часто бывает в подобных случаях, расстояние было высчитано неправильно, и пламя начало поднимать свои раздвоенные языки так близко от лица жертвы, что через несколько секунд это могло привести к роковому исходу. Но тут вмешалась Гетти. Пробившись сквозь толпу с палкой в руках, она разбросала во все стороны пылающие сучь я. Несколько рук поднялось, чтобы повалить дерзкую на землю, но вожди вовремя остановили своих разъяренных соплеменников, напомнив им, с кем они имеют дело. Сама Гетти не понимала, какому риску она подвергается. Совершив этот смелый поступок, девушка, нахмурив брови, стала оглядываться по сторонам, как бы упрекая насторожившихся дикарей за их жестокость.
— Благослови тебя бог, милая сестра, за это смелое дело! — прошептала Юдифь, слишком ослабевшая, чтобы совершить какой-нибудь поступок. — Само небо внушило тебе эту мысль.
— Это было очень хорошо задумано, Юдифь, — подхватил пленник, — это было очень хорошо задумано и вполне своевременно, хотя, в конце концов, может оказаться и весьма несвоевременным. То, что должно случиться, пусть уж лучше случится поскорее. Если бы я вдохнул полный рот этого пламени, никакие человеческие силы не могли бы спасти мою жизнь. А вы видите: на этот раз они так обвязали мой лоб, что я не имею возможности двигать головой. У Гетти были хорошие намерения, но, быть может, лучше было бы позволить огню сделать свое дело.
— Жестокие, бессердечные гуроны! — воскликнула Гетти в припадке негодования. — Вы хотите сжечь человека, словно березовое полено!
Движением руки Расщепленный Дуб приказал снова собрать разбросанные головни. Ирокезы принесли еще дров; даже женщины и дети усердно собирали сухое топливо. Пламя уже вновь начало разгораться, когда индейская женщина прорвалась в круг, подбежала к костру и ногой разбросала горящие ветви. Ирокезы ответили на эту новую неудачу страшным воем; но когда виновная обернулась и они узнали в ней делаварку, у всех вырвался единодушный крик удовольствия и изумления. С минуту никто не думал о продолжении жестокого дела. И молодые и старые столпились вокруг девушки, спеша узнать причину ее внезапного и непредвиденного возвращения. В этот критический момент Уа-та-Уа успела что-то шепнуть Юдифи, незаметно сунула ей в руку какую-то вещицу и затем стала отвечать на приветствия гуронских девушек, которые очень любили ее. Юдифь снова овладела собой и быстро принялась за дело. Маленький остро отточенный нож, который Уа-та-Уа дала ей, перешел в руки Гетти, потому что это казалось самым безопасным и наименее подозрительным способом передать оружие Зверобою. Но слабоумие бедной девушки расстроило тонкие расчеты ее подруг. Вместо того чтобы незаметно перерезать путы, стягивавшие руки пленника, а затем спрятать нож в его одежде, чтобы он мог пустить его в ход в наиболее подходящий момент, Гетти на глазах у всех принялась резать веревки, стягивающие голову Зверобоя, дабы он снова не подвергся опасности задохнуться от дыма. Конечно, гуроны заметили это и
схватили Гетти за руки, когда она успела освободить от веревок только плечи пленника. Это открытие сразу навлекло подозрение на Уа-та-Уа. К удивлению Юдифи, смелая девушка при допросе не отреклась от своего участия во всем совершившемся.— А почему бы мне и не помогать Зверобою? — спросила девушка твердым голосом. — Он брат делаварского вождя; мое сердце целиком делаварское… Поди сюда, негодный Терновый Шип, и смой ирокезскую раскраску с своего лица! Встань перед гуронами, ворона! Ты готов есть трупы твоих собственных мертвецов, лишь бы не голодать… Поставьте его лицом к лицу со Зверобоем, вожди и воины: я покажу вам, какого негодяя вы приняли в свое племя.
Эта смелая речь, произнесенная на их собственном языке, произвела глубокое впечатление на гуронов. Изменники всегда внушают недоверие, и хотя трусливый Терновый Шип всячески старался услужить своим врагам, все его усилия и раболепство обеспечили ему в лучшем случае презрительное снисхождение со стороны новых товарищей. Желание сделать Уа-та-Уа своей женой когда-то побудило его изменить родному племени и передать девушку в руки неприятеля, но среди новых друзей он нашел серьезных соперников, вдобавок презиравших его за измену. Коротко говоря, Терновому Шипу позволили остаться в гуронском лагере, но он находился там под таким же бдительным надзором, как и сама Уа-та-Уа. Он редко появлялся перед вождями и старательно избегал Зверобоя, который до этой минуты даже не подозревал о его присутствии. Однако, услышав свое имя, изменник почувствовал, что прятаться более невозможно. Лицо Тернового Шипа было так густо размалевано ирокезскими цветами, что, когда он появился в центре круга, Зверобой его с первого взгляда не узнал. Изменник принял вызывающий вид и надменно спросил, в чем его обвиняют.
— Спроси об этом самого себя, — ответила Уа-та-Уа с задором, хотя во всех ее повадках вдруг почувствовалась какая-то рассеянность, словно она чего-то ожидала.
Это сразу заметили и Зверобой и Юдифь.
— Спроси об этом твое собственное сердце, трусливый сурок! Не выступай здесь с невинным лицом. Пойди погляди в ручей — увидишь вражескую раскраску на твоей лживой шкуре, — потом приди обратно и похвастай, как ты убежал от своего племени и взял французское одеяло себе для покрышки. Размалюй себя пестро, как колибри, — все равно ты останешься черным, как ворона.
Уа-та-Уа, живя у гуронов, держала себя так кротко, что теперь они с удивлением слушали ее негодующую речь. Что касается виновного, то кровь закипела в его жилах, и счастье хорошенькой ораторши, что не в его власти было осуществить месть, которую он уже замышлял, несмотря на всю свою мнимую любовь к делаварке.
— Что вам нужно от Тернового Шипа? — спросил он сурово. — Если бледнолицый устал от жизни, если он боится индейских пыток, приказывай, Расщепленный Дуб: я пошлю его по следу воинов, которых мы потеряли…
— Нет, вождь, нет, Расщепленный Дуб! — с живостью перебила Уа-та-Уа. — Зверобой ничего не боится, и меньше всего он боится вороны. Развяжите его, разрежьте его путы, поставьте его лицом к лицу с этой каркающей птицей, — тогда мы увидим, кто из них устал от жизни.
Уа-та-Уа рванулась вперед, чтобы выхватить нож у молодого человека и лично освободить охотника, но один пожилой воин остановил ее, повинуясь движению Расщепленного Дуба. Вождь с подозрением следил за всеми поступками девушки, потому что, даже когда она говорила хвастливым языком, в ней чувствовалась какая-то неуверенность и ожидание чего-то, что не могло ускользнуть от такого внимательного наблюдателя. Она хорошо играла свою роль, но два или три старика сразу поняли, что она только играет. Итак, ее предложение развязать Зверобоя было отвергнуто, и опечаленную Уа-та-Уа оттащили от дерева в ту самую минуту, когда она уже начинала надеяться на успех. В это время ирокезы, сбившиеся было в беспорядочную толпу, снова расположились в порядке по кругу. Расщепленный Дуб объявил, что старики намерены возобновить пытку: отсрочка продолжалась слишком долго и не привела ни к каким результатам.
— Погоди, гурон! Погодите, вожди! — воскликнула Юдифь, сама не понимая, что она говорит, и желая любым способом выиграть время. — Ради бога, еще хоть минуту!
Слова эти были прерваны другим, еще более необычайным вмешательством. Молодой индеец одним прыжком прорвал ряды гуронов и выскочил на середину круга с величайшей самоуверенностью и отвагой, которая граничила с безумием. Пять или шесть часовых в различных отдаленных пунктах все еще наблюдали за озером, и Расщепленный Дуб в первую минуту подумал, что один из них прибежал с каким-то важным донесением. Движения незнакомца были так быстры, его боевой наряд, который, как у античной статуи, сводился к простой повязке вокруг бедер, имел так мало внешних отличий, что с первого взгляда невозможно было понять, кто он: враг или друг. В три прыжка этот воин очутился рядом со Зверобоем и в мгновение ока перерезал стягивающие его веревки. Только после этого незнакомец повернулся, и изумленные гуроны увидели благородное лицо, стройное тело и орлиный взор юного воина в раскраске делаваров. В каждой руке он держал по карабину; приклады ружей покоились на земле, а с одного из них свисали патронная сумка и пороховница Зверобоя. Это был знаменитый карабин «оленебой». Смело и вызывающе глядя на окружавшую его толпу, индеец вручил оружие законному владельцу. Присутствие двух вооруженных людей в их среде ошеломило гуронов. Их ружья были разбросаны под деревьями, и они могли защищаться только ножами и томагавками. Однако они достаточно хорошо владели собой, чтобы не обнаружить страха. Казалось мало вероятным, чтобы такие слабые силы отважились напасть на такой сильный отряд. Гуроны ожидали, что за этой смелой выходкой последует какое-нибудь необычайное предложение. Незнакомец не обманул их ожиданий: он приготовился говорить.