Звезда сироты

– Никаких сомнений в этом, – прогремел Можетитак. Одна лапа сжимала два скомканных предмета, в то время как другая держала большой пластиковый футляр. Флинкс почувствовал, как теплая мысль окатила его, словно ведро горячей воды, а затем Можетитак пропал.

– Что это было? – захотела узнать разинувшая рот Силзензюзекс.

– Можетитак, – рассеянно ответил ей Флинкс, изучая принесенное подвижным уйюррийцем. – Термальные костюмы: один – для тебя, один – для меня.

Забравшись в самообогревающуюся облегающую одежду, они провели несколько роскошных минут, размораживаясь, прежде чем начали исследование содержимого большого футляра.

– Еда, – заметила Силзензюзекс. – Два лучемета…

Флинкс сунул руку вглубь контейнера, сознавая, что дрожит. "И это… даже это". Он вытащил руку, держа маленькую, слегка помятую катушку.

– Как? – спросил он с благоговейным трепетом Пушка. – Как он узнал? – Улыбка Пушка была искренней и выходила за пределы застывшей у него на устах.

– Можетитак играет в свои собственные игры. Для Можетитака все – игра, и он очень хорош в играх. Лучше, чем любой из семьи. В некоторых отношениях он как переросший детеныш.

– Детеныш, – согласилась Ням. – Но большой огонек.

– Очень большой огонек, – согласился Голубой, поднимая голову и слизывая длинным языком воду с морды.

– Забавно, когда есть с кем поговорить, – игриво заметил Пушок. Затем он выдал впечатление обиженно нахмурившегося. – Другие прибыли, но не высадились. Можетитак видел их и говорит, что они делали какие-то странные вещи своими конструкциями, орудиями вроде тех, что в металлических пещерах. Они очень разволновались, а потом улетели.

– Церковная изыскательская партия, – без нужды прокомментировал Флинкс.

– Мы не поняли, почему они улетели, – сказал обеспокоенный Пушок. – Мы желали, чтобы они спустились и поговорили. Мы опечалились и хотели им помочь, потому что они были чем-то напуганы. – Снова мысленное пожатие плечами. – Хотя мы могли и ошибиться.

– Не думаю, что вы ошибались, Пушок. Их кое-что напугало, что и говорить.

Силзензюзекс не обращала на него внимания. Она с отвисшими жвалами уставилась на Пушка. Флинкс повернулся к ней и спросил:

– Теперь ты понимаешь, почему этот мир поставили под Эдикт?

– Под Эдикт, – повторил Пушок, смакуя звуки устной речи. – Общее предостережение, заключающее в себе философские рационализации, проистекающие…

– Быстро ты учишься, Пушок, – сглотнул Флинкс.

– О, разумеется, – с детским энтузиазмом согласился великан. – Это забавно. Давай поиграем в игру. Ты придумай понятие или новое слово, а мы попробуем усвоить его, идет?

– Для изыскательской партии, проводившей здесь замеры, это была не игра, – вдруг объявила Силзензюзекс. Она посмотрела на Флинкса. – Я вижу, что ты пытаешься мне сказать.

И к великану:

– Они не высадились, потому что… потому что побоялись вас, Пушок.

– Побоялись? Зачем меня бояться, – он хлопнул лапой, способной обезглавить человека, по своему торсу метровой ширины. – Мы всего лишь живем, едим, спим, занимаемся любовью, строим пещеры и играем в игры… и устраиваем шутки, конечно. Чего тут бояться?

– Твоего потенциала, Пушок, – медленно объяснил Флинкс. – И вашего, Ням и Голубой, и твоего тоже, Можетитак, где бы ты ни был.

– Где-то там, – любезно помогла Ням.

– Они увидели ваш потенциал и шарахнулись, как черт от ладана, вместо того чтобы спуститься и помочь вам. Поместили вас под Эдикт, чтобы никто другой тоже не пришел вам на помощь. Они надеялись обречь вас всех на невежество. У вас неисчислимый потенциал, Пушок, но у вас, кажется, нет большого стремления им воспользоваться. Лишая вас этого, Церковь позаботилась о том, чтобы она могла…

– Нет! – закричала в муке Силзензюзекс. – Я не могу в это поверить. Церковь не стала бы…

– Почему же это? – фыркнул Флинкс. – Всякий может побояться, что большой ребенок свалит глыбу.

– Бояться неправильно, – скорбно заметил Пушок. – И печально.

– Прав в обоих случаях, – согласился с ним Флинкс. Вдруг осознав, что его желудок требовал внимания, он выудил из пластикового контейнера большой кубик обработанного мяса и сыра и присел на камень. Удалив оберточную фольгу, он откусил большой кусок от него, а затем принялся искать в контейнере что-нибудь пригодное для Пипа.

Силзензюзекс присоединилась к нему, но проверяла припасы в лучшем случае без энтузиазма. В голове у нее крутился мощный водоворот конфликтующих, сбивающих с толку и деструктивных мыслей. Знание того, что сделала Церковь, вдребезги разбивало веру, которой она придерживалась с самого окукливания. Каждый раз, когда еще один идеал с треском рушился, он вызывал у нее болезненный укол.

Флинкс принял решение:

– Вы хотели поговорить, поиграть в игру понятий и слов?

– Да, давай поиграем, – с энтузиазмом прогнусавила, подходя мелкими шажками, Ням.

– Давай поговорим, – согласился Голубой.

Флинкс выглядел мрачным, учитывая, что он затеял совершить, и порадовался, открыв, что это решение заставляло его испытывать большее удовлетворение, чем любое принятое им за всю его жизнь.

– Уж не сомневайтесь, поговорим.

11

– Но не здесь, – вставил Пушок.

– Определенно, не здесь, – откликнулся Голубой. – Пошли в Пещеру.

Отвернувшись от Флинкса, он и Ням зашагали в ногу через лес. Пушок вперевалку тронулся за ними, предложив жестом Флинксу и Силзензюзекс следовать за ним.

– Пещеру? – переспросил Флинкс попозже, когда он и дрожащая транксийка, натирая волдыри от быстрого шага, взбирались на гору. – Вы все разделяете одну пещеру?

Пушок, казалось, удивился:

– Все разделяют одну Пещеру.

– Значит, вы все принадлежите к одной семье? – выдохнула Силзензюзекс.

– У всех одна семья, – рослый туземец был явно озадачен этими вопросами.

Флинксу пришло в голову, что на уме у Пушка могло быть нечто иное, чем непосредственные родственные отношения. Слово со множеством значений могло сбить с толку и человека, не говоря уже об инопланетянине, едва-едва знающем язык.

– А мы из той же семьи, Пушок? – медленно спросил он. Тяжелые мохнатые брови задумчиво наморщились.

– Еще не уверен, – сообщил ему, наконец, их скромный спаситель. – Когда узнаю, дам тебе знать.