Звезда в колодце

— Хорошо, я согласна с ценой, — кивнула головой Ксения, доставая из вышитого цветочными узорами мешочка три серебряные монеты.

— Будь осторожна, Ксения Борисовна! Тут одной ягоды хватит, чтобы отправиться к праотцам, — предупредил ее травник, давая ей в деревянной коробочке несколько сушеных ягод майского ландыша оранжевого цвета, пропитанных вдобавок ядовитым соком «вороньего глаза». При свете фонаря сапфировый перстень на указательном пальце Трифона сверкнул, Ксения присмотрелась к нему и из ее груди вырвался крик смертельно раненой острой стрелой чайки — блеснувший перстень был ее пропавшим подарком датскому принцу Иоганну, жениху, которого она полюбила на всю свою жизнь и который внезапно умер перед самой их свадьбой, оставив ее пожизненно горевать по нему.

Не помня себя, Ксения схватила Трифона за рукав и с горящими от гнева глазами закричала:

— Ты отравил моего королевича, травник! Почто ты так сделал, душегуб, неужто перстень твои глаза ослепил?

Узнав убийцу любимого ею датского принца кроткая, не способная обидеть муху царевна вмиг обернулась разъяренной фурией, готовой на месте уничтожить врага.

— Что вы, Ксения Борисовна, посмел бы я такое сотворить? У поволжских купцов безделушку эту купил, соблазнился, — попробовал было отпереться Трифон, уже жалея, что оставил у себя дорогую добычу и не избавился от доказательства своего преступления.

Однако Ксения не поверила его оправданиям и громко крикнула стражу из сеней.

— Вот этот злодей извел со света моего жениха! — громко возвестила Ксения, срывая сапфировый перстень с пальца отравителя и указывая на него обвиняющим перстом. Стрельцы, согласно ее приказу, крепко повязали преступника и повели его в тюрьму.

Злобой наполнилось сердце Трифона, и он зловеще пробормотал на пути к темнице:

— Нарушила ты мои планы, царевна, и отняла драгоценный перстень, да еще прознала про мое злодейство. Уж я помщусь тебе, пожалеешь, что связалась со мной, окаянная, и избавлюсь от тебя, чтобы не прознал король Кристиан кто лишил жизни его сына!

Про себя чернокнижник решил дождаться возвращения покровительствующего ему Семена Годунова и после своего освобождения главой Сыскного приказа жестоко отомстить безжалостной к нему царевне.

Глава 11

Петр Басманов беспокойно ходил вдоль частокола, ограждающего село Подол от лесов и полей и неотрывно смотрел на широкую дорогу, ведущую в Москву. Пошла вторая неделя как они застряли в этом поселении, а Отрепьев и не думал двигаться в столицу, отделываясь от него разными отговорками. Воеводу все больше тревожили опасения, что в ходе мятежа толпы Ксения может пострадать от нападения на Теремной дворец. Бояре — противники Годуновых не переставали с помощью своих холопов настраивать народ против царской семьи, утверждая будто ненастоящий царь Борис виной всем бедам Московского царства и гнев простолюдинов на его вдову и детей рос не по дням, а по часам.

Не выдержав растущей тревоги за любимую царевну, Басманов устремился в поповскую избу, где остановился Самозванец, намереваясь уже не просить, а требовать, чтобы тот захватил Москву и установил там твердую власть, способную обуздать бунтовщиков. Отрепьева он нашел в амбаре. Лжецаревич сидел на бочке возле сусеков и что-то нежно шептал на ушко юной татарке-невольнице, сидящей у него на коленях. Шепот Самозванца делал смуглую кожа ее лица еще смуглее и блеск черных глаз еще ярче, и девушка уже была готова сдаться перед уговорами обольстителя.

Петр окончательно осердился при виде откровенного легкомыслия своего ставленника на царский престол, и возмущенно воскликнул:

— Гришка, долго мы еще будем торчать в погосте Подола? Или мы не двинемся с места, пока ты всех девок села не попортишь?

— Да что ты шумишь, Петр Федорович? Если тебе так неймется ехать к царевне, то найди себе здесь подходящую бабу и потешься с нею, пока мы не завладеем Москвой! — недовольно проворчал Отрепьев, неохотно ссаживая с колен полюбившуюся ему молодую татарку.

— К тому времени как ты надумаешь ехать в столицу все наше войско разбредется, Годуновы захватят нас голыми руками, — продолжал спорить с ним Басманов.

— Одни казаки уйдут, другие ко мне прибегут поскольку я был и есть великий государь Дмитрий Иоаннович, — беззаботно отозвался Самозванец. — Давай тешиться, брат Петр, наше дело молодое — с красавицами любиться!

— Нет, мне только царевна Ксения нужна! — отрицательно покачал головой воевода Басманов. — Как увидел я ее в первый раз в Успенском соборе, так на других женщин смотреть не могу, не такие они как моя душа-царевна и по сравнению с ней, что вороны рядом с павой. А ты, Григорий, совсем про свою полячку забыл?

— Не забыл, но я люблю всех девок, всех баб, в отличие от тебя, а вот Марину особенно, — разнежившись, ответил ему Отрепьев. — Не тревожься, Петр Федорович, час от часу жители Москвы все больше желают меня в цари, так что стольный град мы возьмем без боя.

— Боюсь, что с царевной что-нибудь худое случится за время ожидания ключей от Кремля, — угрюмо произнес воевода.

— Ничего с ней не случится. Князь Мосальский, посланный мной в Москву, головой за нее отвечает, — убежденно сказал его соратник.

— И еще должно быть в целости и сохранности имущество Ксении, все ее приданое, записанное в рядной записи царем Борисом, — напомнил Самозванцу Басманов. — Все поместья вотчины Городецкой волости Юрьевец-Поволжского княжества должны остаться в ее собственности.

— Так и сделаем, не обеднеет Ксения Борисовна. А если будет нам послушна, будет покорна нашей воле, то еще больше разбогатеет, — кивнул головой в знак согласия Самозванец.

— Царицу Марию и Федора сослать навечно в монастыри в иноческом чине, — выдвинул еще одно требование Петр Басманов. — Не желаю, чтобы они снова помешали моему счастью с Ксенией, пусть Богу служат монахами.

— Я и сам думал постричь их в монахи. Двух царей в русском царстве быть не может, а монашеский клобук с любой головы снимет царский венец, — признался Отрепьев.

Их задушевный разговор прервало появление думного дворянина Гаврилы Пушкина, возвестившего Лжедмитрию.

— Великий государь, к вам посольство из Москвы. Все ждут вашего выхода на рундук!

После этого известия Самозванец заторопился надеть нарядное платье и выйти на красное крыльцо избы. На сельской площади успели столпиться казаки и стрельцы его войска, а впереди всех собравшихся стояли послы от Боярской думы — старый князь Иван Михайлович Воротынский, воевода Федор Иванович Шереметев, князь Трубецкой Дмитрий Тимофеевич, думный дьяк Афанасий Власьев, несколько дворян, приказных и гостей. При появлении Самозванца они разом опустились на колени и заученной речью стали просить его страну «под свою руку приняти», и в Москве венчаться на царство.

Лицо Отрепьева выразило досаду. В боярском посольстве не было людей, обладающих реальной властью, также не прибыли посланцы от патриарха Иова с признанием его прав и никаких гарантий своей безопасности претендент на русский престол от послов не получал. Приглашение ехать в Москву «царствовать и всем владети» больше походило на смертельную ловушку и обман со стороны Боярской думы.

Лжедмитрий не допустил бояр к своей руке, и гневно проговорил:

— Не толпитесь здесь, лукавые, и не пытайтесь сладкими речами прельстить меня! Ведомо мне, что до сих пор в Кремле сидит мой изменник Федор Годунов и вы к нему каждый день ходите на поклон. Коль до Спаса не свергнете его, возьму штурмом Москву и пожгу все ваши подворья. Как мой батюшка Иван Грозный не пощажу своих врагов и изменников, не помилую!!!