Звезда в оранжевом комбинезоне

– И тогда тот человек, с которым он разговаривал, сказал: «Ну, надо его поддержать, поможем ее оттуда вытащить. Дождемся ночи и проникнем в больницу. Тихо, как мыши. А ты знаешь номер ее палаты?» Ответа Жерсона я не расслышал – видимо, он наклонился к уху этого человека и шепотом назвал номер палаты.

Стелла выпрямилась, вздохнула и вцепилась в руль, глядя прямо перед собой.

– А я больше ничего слышать не хочу, мсье Куртуа. Я хочу поехать к сыну и лечь спать.

Забыть. Ходить как в вате. Мир мне больше не интересен. В нем все делается не так. Больше не буду одеваться, наполнять кузов грузовика металлоконструкциями, не буду вставать по утрам, будить Тома, не буду разговаривать с людьми, вообще видеться с ними, ходить и переставлять ноги… Надоело сжимать зубы и делать все через силу. И не буду ничего делать, пока мир не встанет на место. Неважно, каким образом, но чтобы в нем появился смысл и путь. Направление, в котором идти, чтобы видеть свет в конце тоннеля. Хотя бы едва заметный огонек.

Она медленно повернула голову к месье Куртуа и внезапно произнесла:

– У меня есть отец, мсье Куртуа. Я только что это узнала. Из уст моей собственной матери. Его зовут Люсьен Плиссонье. А Рэй Валенти – не мой отец.

– Люсьен Плиссонье, – сказал Эдмон Куртуа, по-прежнему терзая галстук.

– Вы его знали? Еще одна вещь, которую вы знали, но мне никогда не говорили? Но когда же это все кончится – все эти секреты, тайны?..

Куртуа не ответил.

– А я все это время, пока вы хранили секреты, терпела и боролась в одиночку. Одна. Совершенно одна. Вы считаете, это правильно?

– Нет. Ты совершенно права.

– Тогда либо вы поясняете мне все словами, которые я могу понять, либо вылезаете из моего грузовика и становитесь на стражу у двери ее комнаты. Первый этаж. Палата № 144.

Он не ответил. Продолжал теребить галстук. Ей захотелось вырвать галстук у него из рук и сказать: «Да взгляните же на меня».

– Я не знаю, какую роль вы играли во всей этой истории, я знаю только, что вы были другом Рэя Валенти и однажды задали ему порядочную трепку. Наверно, вы имели для этого все основания… И теперь ваш черед закончить эту историю.

Эдмон Куртуа, скручивая галстук в трубочку, раздумывал, опустив глаза. Стелла включила зажигание и объявила:

– Думать нужно поскорее. Мне нужно ехать домой.

– Ладно, я все тебе расскажу. А ты уверена, что хочешь это услышать?

Она не знала, нужно ли ей сегодня еще больше откровений. Вздохнула:

– Сегодня, похоже, мой день. Ну, давайте.

– Договорились.

Он оперся руками о сиденье машины, поднял голову. Заговорил тихо, словно на исповеди. Стелла заметила, что у него на левой руке обручальное кольцо. Она подумала, что Соланж, его жена, невольно представляет собой часть той истории, которую Эдмон Куртуа собирается ей рассказать. Она никак не могла понять, почему же он все-таки на ней женился.

– Да, я был другом Рэя Валенти. Его черной душой. И да, я во многом ответствен за то, что происходит. Что было бы с ним, если бы ему не подыграл тот юноша, которым я был тогда и который был очарован его красотой и яркостью? Ой, не знаю…

– Не такой уж весомый довод…

– Тем не менее, Стелла, я не боюсь сказать тебе об этом, Рэй Валенти был удивительным зверем, которого все желали, не признаваясь себе в этом. Все разом постарались, чтобы в конце концов он стал тем подлым, жестоким человеком, которого мы все знаем. Редко кто мог перед ним устоять. Входить в его банду было необходимо, как воздух. Вначале он сам не отдавал себе в этом отчета. Я даже думаю, он был ужасно закомплексованным парнем. Твой дядя Андре изо всех сил старался разрушить его личность. Он мучил его неустанно, вытирал об него ноги. Рэй рос в атмосфере унижения. Его мать была служанкой, разнорабочей, у нее не было ни гроша за душой, она сберегала каждый сантим, чтобы хватало на еду ей самой и сыну. Он дрожал от холода зимой, натягивал рукава на озябшие руки, удалял себе больные зубы ножиком. Рэй внезапно бросил школу. Для учителей он был козлом отпущения, понятно… Но когда он повзрослел, все изменилось. Почувствовав вокруг себя униженное и мрачное поклонение, вызванное желанием, он принялся пользоваться им на полную катушку. Заталкивал пробку все глубже, и никто не мог его остановить. Я хотел отдалиться от него, но было поздно. Поскольку между делом произошли некоторые вещи, которые я совершенно не мог предусмотреть. Я безумно влюбился в твою маму. Я продолжал общаться с Рэем и его командой, чтобы иметь возможность видеть ее, касаться, впивать ее чудесную красоту. Она была воздушной, грациозной, несущей свет. Я считал себя уродливым увальнем и не строил никаких иллюзий. Тем более что она смотрела на одного только Рэя: когда она ходила на занятия в университет, за ней ухаживало множество парней, но она видела только его одного. Она спешила скорей прыгнуть в автобус и вернуться в Сен-Шалан после занятий. Они поженились, я потерял их из виду, жил своей жизнью, много путешествовал. Я жил один, одержимый единственной страстью: преуспеть в жизни. Вылезти из своего мелкого провинциального болотца, стать настоящим деловым человеком. Тогда это было непростое дело. В конце концов я перекупил «Железку» и обосновался в Сен-Шалане. Мама моя постарела. Я любил ее. Она подарила мне столько любви. Я существовал между маленькой квартиркой, которую снял в Сансе, недалеко от Сен-Шалана, чтобы быть поближе к ней, и «Железкой», которую нужно было развивать. И еще была Леони. Я еще не утратил надежды, хотя уверял себя в обратном. Прокручивал в голове разные сценарии. Она разойдется с Рэем и придет жить ко мне. Я хотел в это верить всеми силами души. Вот я был глупым! Мне было двадцать семь лет. Я жил по-холостяцки, обедал хлебом с сыром на клеенке на кухоньке, грязное белье относил к матери, изучал рынок металлов, кирпичик за кирпичиком строил свое благополучие. Ни с кем не виделся, если не считать матери, тетки, бабушки и людей с «Железки». К тому моменту прошло уже шесть лет, как Рэй и Леони поженились, время от времени я встречал их на улице, прекрасно видел, что Леони похудела и вообще как-то сдала, от нее одна тень осталась, но я отказывался это понимать. Я все еще любил ее. Мне было больно на нее смотреть.

Он выдержал паузу, оставил свой галстук в покое, положил свои мощные руки на бедра, словно в поисках опоры, и выпалил:

– Да я ее и сейчас люблю, если честно. Раз уж у нас сегодня договор говорить только правду.

– Говорите по делу, пожалуйста. А не то я уеду.

– Не подгоняй меня, Стелла, прошу тебя. Я не такой уж мастак говорить. Мне это тяжело дается, честное слово.

Стелла успокоилась, поставила ногу на сиденье, оперлась подбородком о колено и сказала: «О’кей, я вас слушаю».

– Это было как-то вечером. Вечер как вечер. Я только что поужинал и принял душ, собирался ложиться спать. В дверь позвонили. Я спросил: «Кто там?» Думал, какая-то ошибка, ужасно хотелось спать, я смертельно устал за день…

– Это я, Рэй.

– Рэй? Что ты здесь забыл?

– Открой мне.

Это звучало как приказ, я подчинился.

Я не должен был открывать ему дверь. Поскольку с этого дня и потом в течение почти целого месяца каждый вечер с наступлением ночи, когда все ставни в городе были закрыты, Рэй Валенти приходил ко мне.

И вот он вошел. Он был не один. С ним пришла твоя мать, она смущенно жалась к нему, опускала глаза и обхватывала руками плечи. В тот первый вечер она была в серенькой хлопковой рубашке и розовой юбке. Губы были накрашены. Видимо, это он ее намазал, потому что получилось очень криво и неряшливо. Как размалеванная кукла. На шее – нежно-голубой платочек. Он был нужен, чтобы скрыть удары, потому что потом, когда я снял с нее платок, увидел следы побоев.

Он вытолкнул ее вперед и рявкнул без всяких предисловий:

– Я хочу, чтобы ты сделал ей ребенка. Здесь. Сейчас. Я подсчитал. Сегодня подходящий день.

На самом деле это даже не он подсчитал, а его мать. Она все подсчитывала. Цены на хлеб, на мясо, на фрукты, на овощи, на макароны и рис, на томатный соус, расходы на почтовые марки, тарифы на электричество и газ. Она экономила даже на туалетной бумаге. Все учитывала в своем гроссбухе. Записывала она и даты месячных своей невестки, чтобы потом вычислить дни овуляции.

Я посмотрел на него ошеломленно, потом на твою мать.

Она смотрела в пол, изучая мыски своих туфель. На ней были лодочки золотого цвета и колготки в сеточку.

– Ты меня понял? Сделай ей ребенка. У меня не получается, и это меня бесит. Они в конце концов поверят во все поганые россказни, а мне хочется заткнуть гадам рты.

Я пробормотал: «Но, Рэй, я не могу так…» И добавил вроде еще: «Ну, все не так происходит…»

Он прервал меня, больно ущипнув твою мать за руку.

– Заделай ей младенца, или я ее отлупцую как следует.

Она застонала, бросила мне отчаянный взгляд. О, этот взгляд, Стелла! Я никогда не видел у людей такого выражения. Никогда не встречал такого глубочайшего отчаяния и ужаса.

Я сглотнул и спросил: «А как я буду это делать?»

Он разразился хохотом:

– Как ты будешь это делать? Ты хохмишь, что ли? Кровать у тебя есть? А член на месте? Ложишься на кровать, достаешь член… Ну ты и мудила!

Я ничего больше не сказал. Взял твою мать за руку и направился в комнату. Перед тем как мы вошли, он проорал с порога:

– Я вас в гостиной подожду. У тебя пиво есть в холодильнике?

Я только кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова.

– И телик мне включи. Да погромче сделай, я не хочу слышать вашу мерзкую возню.