Звезда Запада

— Пойдём-ка отсюда, отец Целестин, — потянула монаха за руку Сигню.

В последний момент Видгнир заметил что-то, блеснувшее в траве там, где лежала сжатая в кулак рука Ночной Всадницы. Он нагнулся и поднял золотой амулет на кожаном шнурке, сделанный в виде маленького, свернувшегося в круг и держащего хвост в зубах дракона. В центре амулета тускло блестел тёмный полированный камень с золотистыми вкраплениями.

— Брось ты эту штуку, — посоветовал монах, когда Видгнир передал ему амулет посмотреть. — Ещё врагов наведёт.

— Не брошу, — ответил Видгнир. — Глядишь, и пригодится. А нет — так будет Гунтеру память об удачном выстреле.

Германец весь извёлся, поджидая товарищей. На рассказ о ведьме и убитом крылатом волке он почти никак не отреагировал, сказав только:

— Эх, надо было мне на красотку эту хоть одним глазком глянуть. Недаром Локи с их предводительницей связался, как видно…

— Хочешь, чтобы ещё один Фенрир на свет появился? — поддел его Торин. — Не думаю, что у тебя получится эдакое чудо выродить, пусть даже и с ведьмой!

Гунтер только плечом повёл.

Роса уже начала подсыхать, когда отряд, оставив за спиной две гигантские красные скалы, взметнувшиеся над лесами Междумирья, подобно острым копейным наконечникам, ушёл к юго-западу. Начался первый день долгого похода по землям Мира между Мирами.

По ту сторону Двери это был четвёртый день июня 851 года от Рождения Христова.

Глава 12 В ЛЕСАХ ТРИРЕЧЬЯ

«…И в тот же миг стрела настигла и деву сию, равно как и зверя ея. Понеже душа ведмина во грехе вечном пребывала, то и чресла ея, и члены все рассыпались и ветром развеяны были, ибо сказано в Писании: „Сии возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне“. Засим же, ведомые рукой Божией, прошли мы сквозь леса и минули за день три полных лиги и ещё половину, никого более на пути не видя и не встречая, кроме птиц да зверей лесных».

Отец Целестин подозревал, что «рука Божия» вряд ли направляла отряд в течение последнего дня — прошли не столь уж большое расстояние, следуя скорее наугад да плутая в дремучих дебрях. Однако внести упоминание о Господней деснице в путевой дневник счёл необходимым. Обратного ведь тоже не докажешь. В остальном же его хроника чётко отразила все события первого дня. Ехали до вечера, с двумя краткими остановками, не заметив нигде следов того, что в этих лесах живут люди. Не нашлось ни единого срубленного дерева, через редкие лесные речки приходилось перебираться вброд, не встретив возле берегов ни души. Монах этому отчасти радовался — спокойнее на душе было. Неизвестно, чего ожидать от здешних племён. А ну как и они дикари да людоеды, подобные живущим на западных берегах Атлантики?

Жизнь в лесах, однако, кипела. Отец Целестин поражался тому, что в Междумирье живут совершенно такие же звери и птицы, как в Мидгарде. Видели несколько раз громадных чёрно-бурых медведей, после полудня прямо под носом Гунтера выскочил волк — самый обычный, серый, с седыми подпалинами на боках. Раз спугнули табунок оленей, возглавляемый красавцем самцом, рога которого послужили бы украшением стен дворца самого Карла Великого.

Видгнир заявил, что вечером хочет поесть чего-нибудь поприличнее сушёной рыбы, и, вытащив самострел, держал его постоянно заряженным, заставляя святого отца вздрагивать при каждом щелчке тетивы. Зато, когда встали на ночёвку, монах получил вознаграждение в виде заячьего жаркого — Видгнир подстрелил пятерых длинноухих лесных обитателей, решив проблему с продовольствием на ближайшие два дня…

Отец Целестин снял со вбитых у огня колышков накидку и, ощупав её, остался доволен: высохла. Будет теперь чем укрыться ночью. А Торин упирался, говорил, что костёр жечь небезопасно — огонь и дым, мол, сразу привлекут к себе внимание. Монах и все остальные в ответ на слова конунга подняли бурю протестов, и конунг под натиском четырёх голодных и невыспавшихся людей отступил. А кроме того, однообразная еда ему надоела не меньше, чем отцу Целестину.

— Разводите, но если ночью случится что, в том ваша вина будет, — уступил наконец Торин.

Остановились ещё засветло, опять же по просьбе монаха, который из седла валился от усталости. Место для ночёвки выбрали отменное — у небольшой речки, берега коей заросли ольхой настолько густо, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.

— Интересно, сколько же дней пути до Сокрытых Гор? — вслух размышлял Торин, восседая на кочке возле огня. — Локи так про это ничего и не сказал.

— Времени у нас много, — отозвался Видгнир. — Через Врата прошли, теперь до Имирбьёрга добраться надо.

— Таки решили идти вкруговую? — спросил отец Целестин.

— А у тебя есть желание заглянуть в Железный Лес? Не спорю, ведьмы, конечно, красавицы писаные, но думается мне, что гостей они не очень жалуют. Будем двигаться, как Лофт указал.

Торин сбросил сапоги, встал и, кликнув Гунтера, отправился к реке — лошадей напоить. Коню, на котором раньше ехал Локи, досталась ныне вся поклажа, и конунг весь день вёл его, привязав верёвку к узде. Отец Целестин же в который раз дивился покладистости и выносливости неказистых лохматых лошадок — они и после полного дня хода ничуть не выглядели усталыми. Да, хоть одно доброе дело даны совершили, приведя их с собой к стенам Вадхейма.

Синир зевал и почёсывался, лениво вытянувшись у ног Сигню. Девушка старательно заделывала прорехи на старой рясе отца Целестина. Монах, рассмотрев оставленный когтем Вендихо след, пришёл в ужас, представив, что было бы, вонзись коготь в тело. Гунтер тоже хорош — один из рукавов висел на лоскутке, после того как германец вцепился в плечо святого отца.

— А люди здесь живут? — неожиданно спросила Сигню, не отрываясь от работы.

— Где «здесь»? — не понял монах, но тут же сообразил, что она имеет в виду. — Это в Междумирье-то? Локи говорил, что живут, и даже много. А Один сказал, будто тут ещё больше всяческих духов и тварей, наделённых речью и разумом, но на людей не слишком похожих.

— Каких? Помнишь, ты читал нам, что в Греции были полулюди-полулошади и люди с козлиными ногами? Хотела бы я на них посмотреть!

— Кентавров и сатиров никогда не существовало! — строго сказал монах. — Их выдумали, когда греческие земли ещё не знали Истинной Веры, а люди поклонялись идолам!

— Про Одина ты так же говорил, — легкомысленно заметила Сигню, и была совершенно права. Монах вздохнул и замолчал.

«Конечно, кентавров и прочих нелюдей мы тут вряд ли встретим, а вот что делать, если к людям выйдем? Наречий здешних никто не знает, обычаи и верования местные тоже неизвестны. И дорогу-то не спросить никак будет. Да и не верю я, что иные существа, кроме людей, разговаривать могут. Не верю, хоть лопни!» — подумал отец Целестин и тут же вспомнил ётунов, Вендихо и китов Ньёрда. А Мунин, ворон Одина? А Гендуль, которая в лебедя перевоплощалась? Тут во что угодно уверуешь, даже в кентавров, будь они неладны!

Возможность уверовать появилась тотчас. За зарослями, в стороне, куда Торин с Гунтером повели поить и купать лошадей, раздались крики, плеск воды и тоненький, почти поросячий визг. Отец Целестин с Сигню вскочили на ноги, не зная, что делать, а Видгнир, обнажив меч, с треском вломился в кусты, поспешая на помощь дяде и германцу. Холодея, монах ждал того, что сейчас зазвенит сталь, и уже видел несметную орду дикарей, навалившихся на конунга возле реки. Вытащив кинжал, он прижался спиной к дереву, ожидая нападения, но дикари так и не появились, а вместо них из кустов вылез голый по пояс и совершенно мокрый Гунтер, с улыбкой неся на вытянутой руке создание, отдалённо напоминавшее крупную жабу. Торин и Видгнир привели лошадей следом за ним и тоже ухмылялись и переглядывались.