Звезда Запада
Шрифт:
Но однажды драконья охота едва не стоила жизни всем спутникам отца Целестина, да и ему самому. Громадный, раза в два-три крупнее Гюллира, дракон ураганом налетел на шедшее почти вровень с отрядом стадо диких быков. Появился ящер удивительно внезапно, но чуткие звери смогли его заметить ещё до того, как крылатая тварь спустилась к самой земле, и, спасаясь, ринулись в сторону. Отряд оказался на пути нескольких сотен обезумевших от ужаса животных. Ещё немного, и пятеро всадников были бы сметены и растоптаны, но положение спас сам виновник, — Гунтер и Видгнир в один голос потом уверяли, что дракон заметил растерявшихся от неожиданности людей и, за считанные мгновения обогнав несущееся на них стадо, заставил быков повернуть в сторону. Так оно было или нет, но, когда опасность миновала, отец Целестин вознёс ко всем святым
По счастью, столь опасных положений более не возникало, но всякий раз, когда слышался близкий свист драконьих крыльев, у монаха сжималось сердце. Тем более что на подходах к Красному Кряжу приходилось двигаться среди огромных, многотысячных стад, едва только не касаясь боками с уходящими от надвигающегося Ничто обитателями безбрежных лугов Междумирья.
Торин старался держаться ближе к краю Химинбьёрга, видя, что основные массы животных стекаются с юго-запада, но и возле гор вся трава была вытоптана так, что не оставалось и редкой травинки на корм вадхеймским лошадкам. И это уже не говоря об отсутствии дров для костра — предгорья, опустошённые подчистую, были унылы и бесплодны. Если людей спасало то, что в мешках ещё не перевелись старые запасы, а изредка встречавшиеся брошенные посёлки давали пищу для костра в виде остатков сухих брёвен, то коням приходилось совсем туго. Одно хорошо — тягот с водой не было. Вечные снега Небесных Гор дарили равнине множество прозрачных как слеза речушек, исчезавших в западных далях либо стекавшихся в единые мощные потоки, уходящие в просторы степи. В обычные времена преодолеть неширокие водные преграды не составило бы большого труда, но сейчас приходилось едва ли не расталкивать скопившихся у водопоев диких лошадей и быков. А если их стада переходили речки выше по течению, то вода безвозвратно теряла чистоту и прозрачность, превращаясь в бурую грязь, пить которую становилось совершенно невозможно.
В дополнение ко всем неприятностям пошли дожди, и разбитая тысячами копыт степь стала походить на вязкое болото. С ослабевших коней пришлось слезть. Измученные животные больше не могли нести на себе людей, и теперь отряд двигался вчетверо медленнее.
Монах брёл едва не по колено в грязи, ведя в поводу понурившуюся лошадь, и под сопровождение непрерывной брани Гунтера думал о том, что охотно провёл бы сотню лет во чреве ада, нежели один день в Междумирье. Позже кошмарная неделя перехода от перевала Глер до Красного Кряжа вспоминалась как самый трудный и утомительный отрезок пути по Миру Меж Мирами.
О Локи старались не думать, хотя судьба маленького бога и исчезнувшего вместе с ним Гюллира заботила всех. Даже всегда находившийся с Лофтом на ножах Гунтер вздыхал и строил самые невероятные предположения о постигшей Локи и медного дракона судьбе.
Сходились на том, что, скорее всего, они оба сгинули во Тьме или же не могут найти отряд.
— Как же, не могут! — ворчал конунг, стряхивая грязной рукой с бровей холодные дождевые капли. — Идём мы дорогой, про которую Лофт нам все уши прожужжал, никуда, почитай, не сворачивая. Если бы мог, Локи нас давно бы нашёл… Нет, случилось с ними что-то.
Споривший с Торином Видгнир примолк, понимая правоту дяди. Времена, когда можно было надеяться на лучшее, прошли, и теперь оставалось только идти вперёд, думая лишь о поставленной цели. Да, надо полагать, что Локи и Гюллир уже не вернутся. Они, как ни жаль, остались в дне прошедшем, а ведь есть день сегодняшний, когда надо думать о сиюминутном — как накормить лошадей и что-нибудь перекусить самим, как не свалиться от усталости прямо в вязкую и липкую грязь и где устроиться на ночлег. И есть день грядущий, символом которого стал тёмный пик Имирбьёрга, густым пятном проглядывающий из-за занавеси дождя…
Обитель Нидхёгга постепенно приближалась, выползая из окутавших её туманов, и даже в непогоду гору Имира можно было прекрасно рассмотреть. Пик казался непроглядно-чёрным, но его чернота отчего-то не представлялась угрожающей, несущей холод и смерть, как то, что медленно наплывало со стороны юга. Видгнир однажды обмолвился, что чувствует, как Мрак Нидавеллира настигает отряд.
— Мы стараемся идти быстрее, но тёмные духи тоже не спят… — вздыхал он. — Тьма обретает всё большую мощь, уничтожая землю.
Чем больше она пожирает, тем сильнее становится. Мне думается, что до момента, когда Мрак начнет распространяться с быстротой океанской волны, осталось совсем немного…После этих слов Видгнира отец Целестин торопливо перекрестился и глянул на Синира. Кот, естественно, не мог идти по грязевому болоту и по-прежнему сидел на лошади, да и будь дорога более лёгкой, то и тогда заставить его спуститься на землю было бы сложно. После пережитого в горах Синир болел — ожоги, оставленные на его мохнатых боках чёрными щупальцами, начали заживать, но кошачья душа (если она есть у бессловесной твари) была явно покалечена. Синир стал диковат, боялся любого резкого звука, прикосновений и даже на привалах не бродил, по обыкновению, вокруг лагеря, выискивая какую-никакую поживу, а лежал недалеко от людей, положив голову на передние лапы. Кроме того, появилась у него несвойственная котам привычка выть ночами, заставляя отца Целестина, да и не только его, просыпаться от жутковатых тоскливых звуков. В такие минуты монах очень хотел, чтобы всё случившееся за последние месяцы оказалось просто дурным сном.
К великой радости, на восьмой день пути выглянуло солнце. К полудню на небе не осталось ни единого облачка. Наслаждались хорошей погодой недолго — солнечные лучи, прогревая мокрую землю, поднимали клубы водяных испарений, так что идти дальше приходилось в горячем густом тумане. Пот лил в три ручья, люди задыхались, и кончилось всё тем, что вначале отец Целестин, а за ним и Сигню потеряли сознание, упав прямо в грязь. Волей-неволей Торину пришлось встать на отдых на относительно сухой вершине не то сопки, не то кургана. Конунг и сам немыслимо устал за минувшие дни, а посему, махнув рукой на надвигающуюся из-за спин опасность, объявил:
— Отдыхаем один полный день. Пускай сюда слетится вся нежить Трёх Миров, но до завтра мы отсюда никуда не уйдём!
Едва пришедший в себя после обморока отец Целестин выпустил поводья лошади и, рухнув прямо на ещё мокрую пожухлую траву, заснул. Забыв обо всех опасностях и даже не выставив стражу, все его спутники устроились неподалёку, и вскоре разбудить вымотавшихся до предела людей не смогла бы и гибель мира.
Монах проснулся одновременно с Торином. До заката было ещё долго. Окутывавший степи туман начинал рассеиваться, благо земля подсохла, да и с Химинбьёрга подул несущий облегчение прохладный ветерок. Торин, поднявшись, внимательно осматривал окрестности, особенно пристально изучая подножие недалёких Небесных Гор. Монах зашевелился, и конунг обернулся на звук.
— Ну как, живой?
— Вроде живой… — прокряхтел отец Целестин. — Хорошо бы пожевать чего-нибудь.
— Потом. — Торин оборвал чревоугоднические устремления святого отца и подозвал его к себе. Когда монах подошёл, конунг вытянул руку, указывая в сторону предгорий: — Глянь-ка туда! Во-он там, немного левее, меж двух скал, видишь?
Заслонившись рукой от бьющих сбоку солнечных лучей, отец Целестин вгляделся и понял, что именно попало на глаза Торину. Совсем недалеко от сопки, на которой остановился отряд, всего-то, наверное, в полулиге, сразу за пологими травянистыми склонами из земли выпрастывались отвесные каменные кручи. В этих местах горы поднимались прямо из степных равнин — обычные к востоку от Химинбьёрга предгорные холмы и долины отсутствовали, и нагромождения титанических плит больше напоминали изрытые временем стены древних крепостей с песчаными насыпями у подножий. А чуть дальше к северу казавшийся единым монолит был словно расколот на две части не очень широким проходом, украшенным справа и слева напоминавшими клыки какого-то зверя скалами. Из расселины вытекала быстрая и бурная речушка, а сразу за утёсами глаз явственно различал изумрудную зелень скрытой стенами Небесных Гор долины.
— Идти-то дотуда всего ничего, — сказал Торин. — Там, надо думать, переночевать можно устроиться, как думаешь? И кроме того, трава для лошадей найдётся! Буди остальных…
— Погоди, — перебил монах. — Что-то здесь не так! Ты, конунг, обернись. Ничего необычного, часом, не примечаешь?
Торин подумал недолго, бросая насторожённые взгляды то на степь, то на недалёкий вход в зелёный дол, и, наконец, уставился на отца Целестина.
— Странность какая! — крякнул он. — Справа-то от табунов и земли не видно, а сюда хоть бы одна тварь подошла.