Звезда заводской многотиражки

Я глубоко вздохнул. Вроде общая деревянность начала отпускать. Я протер ладонью вспотевший лоб. Ну мало ли, приглючилось что-то. Я все-таки башкой треснулся, глупо надеяться, что вообще без последствий такое дело обошлось. Но, наверное, Веник прав насчет того, что надо подождать врачей и не торопиться домой.

— Слушай, это... — Веник прихватил банку полой халата и разлил чай по кружкам. Немного коричневой жидкости с чайнками выплеснулось на тумбочку. И на халат тоже. Веник зашипел, поставил наполовину опустевшую банку обратно на тумбочку. Снова открыл дверцу. — Наврал я тебе про печенье, я его еще час назад сожрал.

— Да ладно, ничего, я не голодный, — сказал я и отхлебнул из кружки. Чай обжег губы и небо, я втянул в себя воздух. Язык свело от «деревянного» вкуса чая. Не то, чтобы он был прямо совсем дрянной. Но привкус опилок там определенно имелся.

Наверное, все-таки не сплю. Чтобы во сне так четко ощущались запахи и ощущения...

Или сплю?

Я легонько ущипнул себя за запястье.

— Слушай, это... — Веник поставил кружку на тумбочку. — Давай ты приляжешь тут, поспишь... У меня еще дел сегодня прорва просто. Я свет выключу, если мешает.

— А почему, кстати, он везде включен? — спросил я. — Ты же говоришь, что не страшно?

— Ну это... у меня привычка просто такая, — нашелся Веник. — Я даже дома свет на ночь не выключаю.

— Я сам выключу, иди работай, — великодушно согласился я. — Чай допью и лягу.

— Ну это вообще отлично! — Веник вскочил. Схватил с тумбочки свою кружку и вышел за дверь.

Я шумно выдохнул. Еще раз посмотрел на свои руки. Так, спокойно, Жан. Давай без лишних телодвижений. Не кипишуй!

Я поднял руки к лицу и ощупал его.

Хрен его знает, что я собирался таким образом понять. Не представляю себе, как слепые отличают наощупь одни лица от других. Вот нос, вот подбородок. Щетинка пробивается, хоть и реденькая пока. Лоб... Пальцы уперлись в спутанный комок волос с чем-то твердым.

И я снова чуть не заорал. Больно, кстати, не было нисколечко. Но касания при этом я ощущал нормально.

Да все было нормально, твою мать! Даже более нормально, чем всегда!

Я посмотрел на чашку недопитого чая. Потрогал языком обожженное небо и передумал допивать.

Короче, надо правда попробовать поспать.

Я вытянулся на неудобной кровати. Снимать покрывало не стал. Раздеваться тоже.

Закрыл глаза.

Как, интересно, я смогу заснуть в такой ситуации? Раз овечка, два овечка, три овеч...

Что-то вырвало меня из сладкой неги сна. Какой-то ненужный посторонний звук... Когда я засыпал, его не было. Сквозь сон я даже опознал, что за мелодия играет — хор воодушевленных голосов торжественно пел гимн. Я наполовину проснулся, чтобы найти этот источник звука и вырубить его.

— ...Нас к торжеству коммунизма ведет! — допел хор. Потом вступил чеканный голос дикторши. — Доброе утро, товарищи! В эфире первая программа всесоюзного радио».

Ага, вот эта штука на окне... Бело-зеленый радиоприемник. Я сполз с кровати, подобрался к розетке, в которую он был воткнут, выдернул вилку. Сквозь сон успел подумать, что какая-то она маленькая, но заострить на этом внимание моего сонного мозга не хватило, конечно. На настенных часах — шесть утра.

И свет я так и не выключил... Хотя и хрен с ним.

Я снова рухнул на кровать и провалился в сон.

— Веник, ну какой еще оживший труп, что ты мне голову морочишь?! Опять собутыльника притащил, а выпроводить не успел, и теперь сказки сочиняешь? — проснулся я чуть раньше, чем женщина заговорила. Разбудили меня шаги, хлопающие двери и всякий прочий шум. А эти слова просто были сказаны прямо за дверью. Голос был пронзительный, как будто говорила героиня мультфильма.

— Надежда Павловна, что вы такое говорите! — возмущался Веник.

— Фу, накурил опять! — сказала женщина. — Фрамугу открой!

Дверь распахнулась. На пороге стояла миниатюрная женщина в белом халате и в белой шапочке. На лице — старомодные очки в толстой оправе. В руках — картонная папка. Не только голос у нее был мультяшным, сама она тоже была какая-то мультяшная.

— Так, молодой человек... — сказала она и строго посмотрела на меня. Я поймал себя на желании вскочить и вытянуться по стойке смирно. Ну или хотя бы сложить руки на парте перед собой.

— Здрасьте, — сказал я и кивнул.

— Так... — повторила она, оглядела меня с ног до головы, потом повернулась к маячащему за спиной Венику. — Веник, ты вообще обнаглел?! Что вы тут такое устроили?!

— Надежда Павловна, да он правда ожил! — заныл Веник. — Я в журнале все зарегистрировал, номер семьсот тридцать четыре, сами проверьте!

— И от чего же он умер? — врачиха вошла в комнату, впечатывая широкие каблуки своих туфель в обшарпанный линолеум. — Кто радио выключил?!

— Эээ... — я втянул голову в плечи. Женщина воткнула вилку в розетку. Бело-зеленый радиоприемник тут же ожил.

— Сообщение со всесоюзной ударной стройки чебоксарской ГЭС, — заговорил бархатный голос диктора. — Многотысячный коллектив строителей начал подготовку к перекрытию Волги...

— Так... — Надежда Павловна снова посмотрела на меня. Мне на секунду показалось, что если бы не очки, ее взгляд прожег бы во мне дыру. — Значит так, одевайтесь и выметайтесь немедленно, пока я добрая. А что насчет тебя, Веник... На ближайшем собрании я поставлю вопрос о твоем увольнении! Так больше продолжаться не может!

— Да его вот так прямо и привезли! — Веник всплеснул руками и ударился пальцами правой руки об косяк. Зашипел. — У него нет никаких вещей, сейчас милиция приедет, будут экспертизу делать...

— Какую еще экспертизу, что ты мелешь?! — заорала Надежда Павловна. — Притащил какого-то своего дружка и выдумывает тут!

— Надежда Павловна, да ни один из моих дружков никогда «Рилу» не наденет! — в голосе Веника звучало прямо-таки неподдельное возмущение.

— Я слышать об этом ничего не хочу! — Надежда Павловна топнула ногой. Так сильно, что стеклянная банка с почти почерневшим чаем на тумбочке задребезжала. — Мало того, что сам одеваешься как обезьяна, так еще и... Немедленно выметайтесь, а то я милицию вызову!