Звездная пыль

Он подцепил пальцем отливающие радугой очки, стянул их на кончик носа и бесцеремонно оглядел меня с головы до ног.

— Господи, девочка, с тобой натуралом стать недолго!

Оценка была настолько неожиданной, что я рассмеялась, удивив всех, включая себя. Правда быстро взяла себя в руки и замолкла.

— Я Эдуард. Лучше просто Эд, — представился фотограф и манерно поклонился.

— Наташа.

— Бесконечно рад встрече! Добро пожаловать в мою берлогу, умоляю ничего не стесняться и чувствовать себя как дома.

Предупреждение оказалось не лишним, ибо святилище Эда привычным не назовешь. Из некогда обычной квартиры были убраны все стены, кроме несущих, а повсеместные кричащие расцветки заставляли глаза слезиться. Ярко-зеленые, розовые и желтые светильники с прямоугольными плафонами соседствовали с вычурными позолоченными статуэтками, дипломами об окончании курсов фотографов и еще почему-то хрустальным графином с бесцветной жидкостью. В углу располагался штатив, и на каждой горизонтальной поверхности по объективу — включая пол. На занавеске висела новогодняя гирлянда (в конце лета!). На стене точно напротив входа — какая-то неопределяемая бронзовая скульптура, состоявшая из пересечения кривых линий. Прямо под ней, на белом ковре с длинным ворсом располагался огромный, уютный диван с накинутым поверх покрывалом под зебру, подле — журнальный столик с кальяном, напротив — кроваво-красная софа с выбитым узором «русский огурец». Не жилище, а сборище хаоса, но смотрелось, как ни странно, мило и абсолютно однозначно подходило хозяину.

Вит, для которого специфическое убранство берлоги Эдуарда было не в новинку, не стал медлить: развалился на той самой алой софе и занялся заправкой кальяна, оставляя нам с гостеприимным хозяином право наслаждаться обществом друг друга. После разговора в машине мне было ужасно не по себе. Думала, что признание о том, что я пережила по вине родителей, дастся проще. Но, пораскинув мозгами, неожиданно поняла, что господин любопытный спонсор попросту спровоцировал меня на откровенность, и стало ужасно обидно за свою наивность. Если вдуматься, то он очень грамотно уязвил меня, заставив занять оборонительную позицию. И как только я раньше этого не заметила?

Встретившись взглядом с Витом, я резко отвернулась и слепо уставилась на висевшую на стене картину. Секунд через десять до меня дошло, что изображен на ней вовсе не цветок, и к щекам прилила кровь. На каждом шагу мины и ловушки!

— Пойдем-ка, — решил вмешаться Эд и потянул меня на диван-зебру.

Я мысленно застонала: вот только сидеть напротив Вита и пытаться не встречаться с ним глазами не хватало! Однако фотограф был не прочь сам завладеть моим вниманием. Он так жадно и восторженно рассматривал мое лицо, что уголки моих губ сами собой потянулись вверх. Этот простоватый потертый Элвис мне определенно нравился.

— Прости за назойливость, — сказал вдруг. — Но я знал нескольких балерин, и они были сложными и интересными женщинами. Характеры… — Он закатил глаза. — Эти внутренние стальные канаты так и просятся в кадр, но нужно поймать, понимаешь?

В нос ударил пряный запах кальяна, и я с трудом удержалась от взгляда в сторону Вита.

— Поймать красивый кадр с женщиной на пуантах любой дурак сможет, а мне этого мало. Без уродства не было бы настоящего искусства, не нужно лишать его перчинки, как думаешь?

Не вполне понимая, о чем речь, я вежливо улыбнулась и попыталась сменить тему:

— Вы уже снимали промо для балета?

— Деточка, я так стар, что снимал множество вещей, какие тебе и не снились. Но все же недостаточно, чтобы меня звали на «вы»! — кажется, обиделся Эд.

— Извини, — улыбнулась я.

— Ты ведь станцуешь для моей камеры, о прелестное дитя Терпсихоры?

— С удовольствием, — ответила, не покривив душой.

— Только сперва позволь мне одну шалость, — неожиданно подхватился Эд и вскочил с дивана.

Он ретировался в полуогороженную кухню и загремел ящиками. Я перевела на Вита вопросительный взгляд, но он лишь пожал плечами. Признаться, в расслабленной позе, полуофициальной одежде, на софе и с мундштуком от кальяна в руке он был чертовски хорош. И еще он смотрел на меня. То ли просто наблюдал, то ли ждал чего-то. Напомнив себе о том, сколько пренебрежения на меня было вылито всего за одну поездку, я поджала губы и опустила взгляд. И вовсе мне не следовало восхищаться человеком, который ни во что меня не ставил.

— Сколько вы собираетесь на меня злиться? — неожиданно спросил Вит, верно угадав мое настроение.

— Столько, сколько смогу, — буркнула, не скрывая раздражения.

— И чем же я это заслужил?

— Тем, что назвали меня посредственностью.

Он негромко засмеялся, откинулся на подушки, а затем глубоко затянулся. Он выглядел до неприличия довольным.

— Наверное, это случилось в тот момент, когда я сказал, что вы должны быть очень особенной, раз Адам работает с вами, несмотря на очевидные минусы? — уточнил он.

— Совершенно верно. Это звучит как сомнение в его здравомыслии, — не поддалась я на провокацию.

— Видите ли, я не настолько силен в балете, чтобы спорить с профессионалами, и никогда не стану. Единственное, что я могу сказать наверняка: нравится мне зрелище или нет. Глядя на Диану, я замечаю одни лишь недостатки ее внешности, и это ужасно отвлекает от непосредственно танца. В отличие от Адама, я могу себе позволить подмену таких понятий, как балерина и продукт ее деятельности.

— Но если вы далеки от балета, зачем спонсируете его?

— Это отличный способ помелькать и поднять стоимость акций компаний, принадлежащих нашей семье, — насмешливо изогнул бровь Вит. — Поэтому нам выгодна широкая огласка, смена примы и вся возможная реклама. А еще балерины.

— Боже мой, — вздохнула я. — Надеюсь, вы не собираетесь превратить балет в пошлое шоу?

— Об этом не переживайте. В отличие от большинства членов моей семьи я скорее поклонник… элегантных и тонких манипуляций.

— Да, я уже имела честь познакомиться с этим умением… в машине.

Вит лишь неопределенно пожал плечами, давая понять, что не собирается извиняться за свое поведение. Впрочем, продолжать разговор не имело смысла, так как рядом появился торжествующий Эд.

— Нашел! — ликующе воскликнул он, потрясая шоколадным батончиком.

От одного вида упаковки «Сникерс» в животе предательски заурчало. А фотограф понимающе усмехнулся, обнажил лакомство с края и поднес ко мне.

— Кусай, — весело сказал он.

— Мне такое нельзя, — замотала я головой.