Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Стефания пожала плечами:

– Какой в этом смысл? Ты – женщина, как и я. Что ты можешь знать полезного о мужчинах, чего я не знаю? Нет, в том и прелесть, чтобы иметь во враждебном стане своего человека… Понимаешь?

– Я всегда, кажется, старалась дружить… – начала Татьяна Николаевна запальчиво, совершенно позабыв о том, что разговаривает с младшей сестренкой.

Стефания засмеялась.

– Твоя дружба с мужчинами – самое большое лицемерие на свете и с их стороны, и с твоей, – объявила она.

– А твоя? – спросила уязвленная Татьяна.

– Я ребенок, у меня плоская грудь, и меня никто

всерьез не принимает, – ответила Стефания. – Поэтому если кто меня принял всерьез, то это по-настоящему. А ты хорошенькая, и в этом твоя беда. Красивых женщин никто не слушает, ими только любуются.

Татьяна Николаевна допила свой лимонад.

– Ты готова? – спросила она.

Сестры дошли до здания, которое принадлежало торговому дому “Балясников и Сыновья”, и увидели там табличку “Продается”. Несколько витрин на первом этаже были замазаны краской, и поверх нее кто-то нарисовал красавицу, пронзенное сердце и приписал: “Татьяна Онегин”. Рядом имелись другие картинки и надписи, куда менее изящного свойства, но тоже в своем роде классические.

В доме шел ремонт. Татьяна Николаевна, а за нею и Стефания вошли и застали там нескольких рабочих в бумажных шапках, в заляпанных комбинезонах. Они тащили куда-то очень грязные козлы. У одного в кармане истошно орал передатчик:

– Лагуткин! Ответьте! Лагуткин!

– Твою мать, всегда ведь не вовремя, – ворчал Лагуткин добродушно, даже и не думая брать передатчик и отвечать на вызов.

– Простите… – заговорила Татьяна Николаевна. Рабочие бухнули козлы возле окна и разом повернулись к красивой девушке. – Это дом принадлежит компании “Балясников и Сыновья”?

– Балясников? Да он разорился, – сказал рабочий, нахально рассматривая барышню. – В газетах было.

– Я газет не читаю, – высокомерно сказала Татьяна.

Рабочий сощурил глаза с явным одобрением и подтвердил:

– Разорился, точно. И дом этот продал.

– Где же его найти?

– Да нам почем знать?

– Может быть, номер подрядчика есть? – настаивала Татьяна Николаевна.

Второй рабочий с неудовольствием вмешался:

– Работать будем или болтать?

– Да тебе-то что? – обернулся к нему первый. – Тебе не за сделанное платят, а повременно, ну так и не мешай людям общаться.

– Следовательно, господин Балясников разорен и теперь недоступен?

– Приблизительно так.

Стефания прошла несколько шагов, осторожно ступая в аккуратных туфельках среди разбросанного строительного хлама. Наклонилась, взяла в руки какой-то обломок.

– Лепнину-то зачем? – спросила она. – Здесь лепнина была. – Она показала на потолок. – На втором этаже, где ресторан, такая же. Ящерки и хризантемы, я помню.

– Возьмите на память, – предложил рабочий. И снова заговорил с Татьяной: – Так что, чем вам помочь, не знаю. Придется вам по адресной книге искать.

Татьяна Николаевна поблагодарила и вышла. Стефания вышла следом, важно держа в руке гипсовую ящерку, чудом уцелевшую от разгрома.

При виде этой ящерки – единственного свидетеля, к несчастью безмолвного и к тому же с наполовину отломанным хвостом, – Татьяна Николаевна едва сдержала слезы.

– Итак, мы узнали, что Балясников разорился, – хладнокровно произнесла Стефания. Она убрала ящерку в свою сумочку из легкой белой кожи.

Сумочку эту выбрала

для сестры Татьяна Николаевна – в тон туфелькам; Стефания предпочитала сумки более крупные и обладающие большим сходством с солдатским вещмешком. Теперь хорошенькая вещичка, предназначенная исключительно для ношения дамских безделушек, раздулась, и один бок у нее оттопырился, как у беременной скинии.

– Мы ведь даже не знаем, где они находились, – вздохнула Татьяна Николаевна. – Обратного адреса на Этаде нет.

Вся переписка шла через контору “Балясников и Сыновья”.

– Это потому, что исследования были секретными, – объявила Стефания. – Он ведь писал об этом.

– Он писал об этом тебе, – напомнила Татьяна Николаевна, – я ничего толком так и не знаю. Только с твоих слов.

– Я понимаю твой намек, – сказала Стефания, – но мой ответ: нет. Это личные письма, и они адресованы лично мне. К тому же я уже вклеила их в мой интимный дневник.

– Боже мой, какой у тебя может быть “интимный дневник”! – неосмотрительно проговорила Татьяна Николаевна, за что тотчас была наказана гневным взором и поджатыми губами сестры.

Стефания дернула плечом и отвернулась.

– Прости. – Татьяна Николаевна коснулась ее руки. – Я не то хотела сказать.

– Он писал, что Балясников запрещает своим сотрудникам рассказывать о цели исследований. Все остальное в его письмах касалось наших с ним личных чувств. Если хочешь знать, мы оба влюблены. – Она посмотрела на сестру с вызовом. – И советовались насчет наших действий. Я ему советы давала, он – мне.

– Понятно, – покорно молвила Татьяна Николаевна.

Улица Морская обступила их, вильнула поворотом, и скоро обе сестры совершенно были поглощены ею.

* * *

Петр Андреевич Кокошкин в чине подпоручика прибыл с Варуссы Успенским постом. Лето в Петербурге успело постареть и выцвесть, оно вздыхало от утомления, вздымая на тротуарах тучи пыли.

Где-то в лесах горел торф; то и дело над городом повисал горький запах костра. И хоть этот запах возвещал отдаленную беду, ощущалось в нем нечто уютное, как будто весь город внезапно был приглашен на дружеский пикник.

Петр Андреевич явился к сестрам Терентьевым-Капитоновым, сияя новыми эполетами и исключительно ладно сидящим на талии мундиром. Он зашел в кабинет их папеньки и засвидетельствовал почтение, после чего, вполне отпущенный на волю, засел в гостиной и принялся любезничать.

Стефания сидела возле маленького стола с раскрытым альбомом, куда подклеивала какие-то картинки. Татьяна Николаевна распорядилась насчет чая и сама уселась возле самовара.

Сияя, Кокошкин принял из ее рук крохотную чашечку и осторожно отпил. На его лице появилась блаженная улыбка.

– Ничто так не возвращает в прошлое, как вкус чая!

– Запах, – не поднимая головы, произнесла Стефания.

Кокошкин повернулся к ней:

– Вы имели в виду?..

– Запах. – Стефания уставилась на него с вырезанной картинкой в одной руке и тюбиком клея в другой. – Научно доказано, что запах является наилучшей машиной времени для любителей вспомнить былое. Жаль, что у меня не завалялось среди реликвий былого какой-нибудь особо потной рубахи господина Штофрегена – я дала бы вам понюхать, чтобы освежить вашу память.

Поделиться с друзьями: