Звездные гусары
Шрифт:
На Этаду собиралась лететь сама Татьяна Николаевна – в качестве врача (хотя она только начала учиться, но уже хорошо умела оказывать первую помощь); ее сопровождали двое молодых офицеров, бывших сослуживцев Штофрегена по Царскосельскому полку (для чего оба взяли долгосрочный отпуск), и Тимофей Анисимович Бородулин, учитель биологии из гимназии для девочек, взятый в качестве эксперта (рекомендация Стефании).
И…
Ничего.
Ни корабля, ни Качурова, ни следа корабля или Качурова. На аэродроме никто ничего не знал о готовящейся экспедиции. Такого корабля – “Ариадна” – попросту не
Пилот по фамилии Качуров, в противоположность кораблю, имел место, однако не на Земле, а на Варуссе, и там он пребывал уже достаточно долгое время, совершая небольшие местные рейсы между Варуссой и некоторыми ее спутниками.
Гимназический учитель иронически поблагодарил Стефанию Николаевну за удачно произведенный розыгрыш и удалился, гневно стуча тростью. Стефания бежала за ним – очевидно, с обещанием, что все в ближайшее же время разъяснится и что случилось недоразумение, – но он только отмахнулся от нее. Девочка вернулась к сестре, глубоко огорченная.
– Теперь точно двойки будет ставить, – сказала она с озабоченным видом.
Господа царскосельские гусары предложили сестрам ехать домой, обещав взять на себя объяснение с Кокошкиным, который устроил дело с кораблем и пилотом. По дороге в Царское Татьяна Николаевна призналась в экипаже Стефании, что не находит себе места.
– С Петром Андреевичем наверняка что-то случилось.
– Отчего же с Петром Андреевичем? – не поняла Стефания. – По-моему, что-то случилось с пилотом…
– Нет-нет, Стефания, беда с Петром Андреевичем. Какой несчастный год! Сперва Штофреген, потом Кокошкин…
Стефания глянула на сестру сбоку. Профиль Татьяны Николаевны был трагическим, с опущенным уголком рта, с большими опечаленными глазами, в которых не было слез, но сгущалась темнота.
Неожиданно Стефания поняла – а поняв, рассмеялась:
– Ты, никак, полагаешь, Татьяна, что Кокошкин для чего-то забрал все деньги, а корабль и пилота выдумал?
Татьяна Николаевна не ответила, но мрак в ее глазу, обращенном к сестре, стал еще глубже.
Стефания взяла ее за руку и многозначительно сжала.
– Это неправда, Татьяна, – то, что ты думаешь. Кокошкин так поступить не мог.
– А если у него какие-то непредвиденные обстоятельства? Мы должны все выяснить. Мы должны найти оправдание.
– Нет никаких оправданий, потому что нет и никаких обстоятельств.
Татьяна Николаевна не ответила.
Сестры провели беспокойную ночь. Стефания читала книгу, пытаясь найти утешение, погружаясь в мир бредовых фантазий г-на Юганова.
– Это все равно как очутиться вдруг в картине Босха, а потом выйти наружу и порадоваться солнышку, – объяснила она сестре.
Та отобрала у нее роман и зачем-то сунула к себе в сумку со словами:
– Тебе рано читать такие вещи – они написаны для взрослых и про взрослую жизнь.
– Взрослая жизнь – это тот самый кошмар, который снится младенцам и от которого они плачут, – сказала Стефания. – Я давно уже вижу этот сон наяву. Учти, я помню все, что мне снилось со времен младенчества.
– Это невозможно, – машинально отозвалась Татьяна, прикалывая шляпку и пытаясь запудрить
темные круги под глазами.– Невозможно для обычного человека, – возразила Стефания, – но я отличаюсь от других. Ты сама это не раз признавала. Куда ты собираешься?
– К господину Кокошкину. Я намерена задать ему несколько вопросов.
– Ты не предполагала, Татьяна, что, во-первых, эти вопросы ему уже задали господа царскосельские гусары, а во-вторых, являться на квартиру к холостому офицеру…
– Мне все равно, – сказала Татьяна Николаевна.
– Я поеду с тобой, – заявила Стефания. – И не возражай. После книги господина Юганова меня не устрашит ровным счетом никакое зрелище. Погоди, я переоденусь в мужское. Должен же кто-то защищать твою репутацию!
– Ты погубишь мою репутацию.
– Ну да. Между прочим, я погубила себя самое в глазах нашего гимназического учителя, а ты трясешься за свою репутацию! – непоследовательно сказала Стефания.
…И вот они сидят и смотрят на несчастного Кокошкина, такие похожие между собой и с такими разными взглядами, а Кокошкин мечтает только о том, чтобы оказаться в одиночестве.
Он повернулся к Стефании, которую почему-то счел менее “страшной”, чем ее сестра, и встретил ее взгляд, ясный и почти веселый.
– Этот пилот был на самом деле фальшивый, – сказала Стефания. – Я догадалась еще вчера. А что еще было вчера?
Кокошкин медленно покачал головой.
– Не мог же я объявить себя “жертвой обстоятельств” или, того лучше, “жертвой жульнического обмана”! – вырвалось у него. – Я думал, вы благополучно взлетели после нашего прощения… Я уже собирал вещи, чтобы возвращаться на Варуссу, в полк, когда ко мне явились Зудин и Бобков. У меня и в мыслях не возникло… Только удивился немного – отчего они здесь, а не там, – он махнул рукой на потолок, имея в виду небо. – И тут Зудин мне объявляет… Я так и сел, разинув рот. Выглядел преглупо и сам это сознавал. – Он стиснул пальцы, избегая смотреть на Татьяну Николаевну. По ее спокойному лицу, которое Кокошкин все же улавливал краем взгляда, он догадывался, что она ему не верит.
А вот Стефания – та верила.
– Вы на Татьяну не коситесь, – преспокойно посоветовала она.
Он встрепенулся, как застигнутый врасплох поедатель варенья, и чуть покраснел.
– Я не…
– Да бросьте, я все вижу. Вы мне рассказывайте, – предложила Стефания. – Я умею дружить с мужчинами. Вообще – с людьми. Даже с родной сестрой, учтите. И главное, я в вас не сомневаюсь.
– Почему? – пробормотал он, чувствуя себя все глупее и глупее.
– Положим, у меня есть причина… – таинственно ответила Стефания. – Говорите!
И она стукнула кулаком в стену.
– Бобков сразу обвинил меня в жульничестве. Прямо в глаза. “Вы – мошенник!” Мол, потому все так ловко и подгадал, чтобы успеть сбежать на Варуссу. Бог знает что они наговорили! А я только слушал. Мне все казалось, что я сплю.
– Увы, Петр Андреевич, сны похожи на романы господина Юганова, как недавно было установлено наукой, а вы очутились посреди нарочно устроенного бреда – и этот бред наяву, – сказала Стефания.
Кокошкин явно не расслышал этой фразы – а если и расслышал, то вряд ли она дошла до его сознания.