Звездные гусары

– Никакой тайны нет, но и говорить об этом открыто не следует, – строго возразил Егошин. – И я расскажу вам случившееся только один раз, а уж вы решайте потом сами, стоит ли смеяться над излишней пристрастностью Маханева к жене его.

* * *

Это случилось более десяти лет назад, когда большая часть племен на Варуссе оставалась еще незамиренной и то и дело случались стычки с дикарями. Целые орды их, разукрашенных в синий цвет, в звериных шкурах, нападали на мирные поселения, а то и пытались даже устраивать побоища в расположении полка. Побоища, впрочем, скоро заканчивались тем, что погибало несколько дикарей, а прочие разбегались.

Но затем варучане вполне овладели нашим стрелковым оружием и начали успешно применять его против нас; тогда положение сделалось серьезнее. Мы уже провели несколько рейдов на их территорию, но до сих пор это не имело настоящих последствий. Всякий день и час следовало ожидать внезапной атаки варучан, и нервы у всех были напряжены.

И вот как-то раз, когда враждебное окружение немного попритихло, – очевидно, немирные варучане собирали новые силы, чтобы ударить на нас с особенной злостью, – в наш легкоглайдерный полк прибыли ротмистр Страхов с дочерью.

Бог знает отчего мадемуазель Страхова не осталась на орбитальной базе, где обитали прочие дамы, имеющие отношение к полку! Может быть, Страхов, человек в минуты опасности бесстрашный, но перед женским полом совершенно слабовольный, поддался на желание Оленьки непременно видеть место, где предстоит служить папеньке. А уж она умела настаивать на своем, эта мадемуазель Оленька!

Когда полковой командир, г-н Комаров-Лович, узрел вновь прибывшего со спутницей, он ужасно разозлился. Однако при даме и подчиненных виду не показал и только сделался темно-багрового цвета. Этот фокус полкового командира умел устрашить любого, от штаб-офицера до последнего денщика; но ротмистр Страхов преспокойно произнес (после того, как представился):

– А это дочь моя, Ольга Ивановна; она пожелала некоторое время пожить со мною, не расставаясь с родителем.

– Женщина!.. – просипел Комаров-Лович, отведя ротмистра в сторону и стараясь сделать так, чтобы Ольга Ивановна не слишком слышала весь их разговор. – Вы отдаете себе отчет?..

– Ольга Ивановна недавно лишилась матери, – невозмутимо ответствовал Страхов. – Ничего удивительного в том, что она желала бы оправиться от перенесенной потери и побыть немного под отцовским крылом.

– Какое, к ч-ч-ч-ч… кх! кх!.. Какое может быть крыло, если обстановка… В метрополии всего не знают, потому что не все докладывается господам газетчикам, по известной причине, но в штабе-то должны были вас оповестить об опасностях…

Наконец г-н полковник обрел дар внятной речи и, не стесняясь более присутствием Ольги Ивановны, взревел:

– Хороши мы все окажемся, если вместо выполнения боевой задачи только тем и будем заняты, что защитой наших прелестных дам! А? Это что, по-вашему, здесь – действующая армия или салон девицы Мордасовой для любительниц макраме?

Последнее г-н полковник произнес с очевидным отвращением – видимо, ничего менее привлекательного сейчас не пришло ему в голову.

– Ольга Ивановна и сама может за себя постоять, – молвил Страхов спокойно.

Полковник промокнул лицо платком с толсто вышитым вензелем.

– Делайте как хотите, на ваши риски, – сказал он наконец, отдуваясь, – но с первым же рейсом она отбывает на базу.

– Хорошо, – произнес ротмистр и поклонился, ничуть не взволнованный.

Ольга Ивановна между тем с интересом осматривалась по сторонам.

Пейзаж здесь был по преимуществу серый, серыми были и строения, и палатки – там, где не выросли еще дома; словом, не на чем глазу отдохнуть, разве что на господах офицерах, среди которых уже распространилась весть о чудесном явлении.

Желая поскорее увидеть дочь г-на Страхова, многие изыскивали себе неотложные дела в том районе, где находился ротмистр, и скоро уже Ольга Ивановна была изучена всесторонне. Господа офицеры нашли, что фигурка у нее прелестнейшая, чуть полноватая, но при такой гибкой талии и таких очаровательных локотках это, скорее, достоинство. Личико у нее было круглое, глаза как нарисованные – в салоне девицы Мордасовой любительницы макраме назвали бы их “кукольными”. Что до губ, то их кокетливый бантик взорвал сразу несколько сердец.

Когда ротмистр Страхов устроился в своем новом доме, господа офицеры быстро взяли привычку в свободное время прохаживаться мимо оконца, где имела обыкновение просиживать Ольга Ивановна с рукоделием в ожидании папеньки. Они останавливались поодаль, но так, чтобы Оленька могла их видеть, и принимали различные изысканные позы, какие диктовал им мундир.

Даже я (продолжал свой рассказ Егошин) грешным делом весьма много тренировался, чтобы предстать перед Оленькой в наиболее выгодной позиции, а именно – отставив левую ногу и чуть согнув правую, с левой рукой, свободно висящей вдоль тела, и правой, небрежно касающейся талии. Эта фигура лучше всего смотрится, если стоять вполоборота, вот я и высчитывал оптимальный угол обзора, вертясь перед зеркалом. И многие мои товарищи убивали досуг на то же самое.

Однако Оленька ни на кого из нас не смотрела, потому что с первого же дня ей глянулся поручик Маханев. Этот платонический роман развивался в строжайшей тайне и оставался для всех неизвестным до тех самых пор, пока Оленька вдруг не выглянула к нему из окна и не приманила его к себе, махнув перчатками.

Робея и зарумянившись, поручик Маханев приблизился к окну.

– Почему это никто со мной здесь не разговаривает? – спросила Ольга Ивановна.

Маханев опустил глаза и молчал.

– Отвечайте! – приказала Ольга Ивановна.

Маханев сказал:

– Из вежливости.

– Хороша вежливость! – засмеялась Ольга Ивановна. – Я тут со скуки умираю, а вы только ходите взад-вперед – и хоть бы один нанес визит.

– Господин ротмистр занят либо отдыхает – после перелета с Земли это обыкновенное дело, очень утомительно на Варуссе, – сказал Маханев, замирая и не веря собственному счастью.

– Ну так навестите меня!

– Это неудобно – вы девица, – сказал Маханев.

– А ведь верно, – отозвалась задумчиво Оленька и закусила нижнюю губу (от чего Маханев едва не лишился сознания и даже вынужден был ухватиться рукой за край окна, чтобы устоять). – При мне ни одной дамы не состоит, кроме папенькиного денщика, но эта дуэнья во всякий день пьяна и не может считаться блюстителем моей нравственности. Так что же нам делать?

– Не изволите ли прогуляться, Ольга Ивановна? – предложил Маханев, от восторга как бы деревенея.

– Охотно.

И Ольга Ивановна вышла из дома, закутанная в шаль и чрезвычайно чопорная с виду.

Мы провожали их завистливыми взорами; да ничего не поделаешь – в той ситуации, в которой очутилась Ольга Ивановна, выбор неизбежно должен был оставаться за дамой! Во всяком случае, никто из нас не мог бы объявить, что она избрала недостойного: Маханев всегда слыл добрым малым и отличным товарищем. Одно только это нас и утешало.