Звездный билет (сборник)
Шрифт:
Вот здесь я ничего играю, сносно. Правильно двигаюсь. Все равно я стану актрисой, не такая уж я бездарь».
Фильм, благополучно перевалив через кульминацию, благополучно катился к концу. Подчищались всякие неувязочки, все постепенно выяснялось и обосновывалось, осуществлялся важнейший закон искусства — все «ружья» палили со страшной силой. В конце сквозила естественная лирическая недоговоренность. Все было в порядочке, и все остались довольны: простодушная публика была растрогана, профессионалы оценили умелую режиссуру и операторскую работу,
В фойе и во всех других помещениях установилось оживленное приподнятое брожение. Пространства для перебежек не было никакого, и поэтому кучки и отдельные люди двигались хаотически, сплетаясь в случайные клубки, расходясь, вежливо толкаясь, покачиваясь и словно подчиняясь какой-то неслышной музыке. Во всяком случае, это было увлекательное дело, и никто не торопился уходить.
Таня тоже двигалась неизвестно куда, вместе с Павликом, Кольчугиным, Потаниным и другими, теряя их по одному, отвечая на поцелуи и рукопожатия, пока не осталась вдруг одна.
Вокруг стояли незнакомые люди. Они, конечно, посматривали на нее как на героиню вечера, но обратиться не решались.
«Как странно, — усмехнулась Таня, — никто меня не беспокоит, никто не предлагает дружбу». Она вынула из сумочки сигарету и закурила. Толпа вокруг медленно колыхалась, перемещаясь.
— …я не знаю, может быть, я примитив, но мне понравилось.
— Простите, это уже не тот уровень разговора. Что значит понравилось или не понравилось?
— …слабости очевидны…
— …но и достоинства…
— А кто же спорит?
— Вы сами сказали, что…
— …кассовый успех…
— …что же плохого…
— …очаровательно, очень мило…
— …надоело про молодежь…
— …Калиновская очень хороша…
— …все мы слишком снисходительны…
— …жестокость такого рода…
— …правда характеров…
— …снят только верхний слой…
— Бросьте мудрствовать лукаво!
— В конечном счете не все ли равно?
— Вы видели «Крик»?
— А ты чего молчишь?
— Буфет еще работает?
— Старик, познакомь с Калиновской.
— …стряхнуть пыль с ушей!
— где уж нам, дуракам, чай пить…
— …мелодию запомнили?
— …ту-ра-ру-ра… Так?
— …молодежь, понимаете, молодежь…
— Я-то читал. А ты-то читал?
— Простите, костюмчик этот не в Париже ли брали?
— В Париже.
— Не в «Самаритан» ли?
— В «Галери де Лафайет».
— Угу, спасибо.
— … мы совсем замотались, натуру пропустили, главк рвет и мечет…
— …я вам говорил, дорогой, слушались бы старика…
— …он очень талантлив, очень…
— …этот?
— Этот не очень.
— А тот?
— Это сволочь!
— Тише!
— Я вам говорю, Марцинович сволочь…
— …пора уже о праздниках…
— …шьете что-нибудь?
— Что нового?
— Слава богу, ничего.
— …я бы иначе…
— …вы бы, конечно…
— …кто это, кто это?
— …вы, старик, еще молоды…
— …молодежь,
молодежь…— А что Боровский?
— Боровский в Индии.
— А Фролов?
— В Бирме.
— А Лунц?
— В Непале.
— Кто же будет кино снимать?
— Кина не будет.
— …ха-ха-ха… остроумный черт…
— …иди-ка сюда, иди-ка…
— …дай я тебя поцелую…
— …видали мы таких…
— …друзья, товарищи, братья…
У Тани закружилась голова. Тут как раз ее обнаружили, и снова начались поздравления, поцелуи, ее тащили куда-то — естественно, в ресторан. Нужно было пить шампанское, смеяться, изображать счастливицу. По дороге к ресторану ее ухватила под руку высокая критикесса в новомодном седом парике.
— Уверяю вас, — энергично говорила она, — в ближайшие годы ваш талант заблещет новыми гранями. Мне кажется, что вы не просто красоточка — вы значительная личность. Я уверена. Печаль человеческого сердца вам доступна. Я хотела бы о многом поговорить с вами. Ну, что там хитрить — я предлагаю вам дружбу. Идет?
Пробежал сияющий Павлик, махнул рукой — сюда, друзья, сюда! Они сдвинули несколько столиков, Кольчугин собрал деньги. Кто выложил трешку, а кто и десятку. Кольчугин надел очки и строго продиктовал официантке заказ.
Сегодня все шумели, всех охватило желание настежь распахнуть души, объясниться друг другу в любви, выяснить все недоразумения и весело пить — мы это заслужили!
Только Тане хотелось остаться одной и уйти в переулки, где начиналось весеннее поскрипывание дверей и ошалелые мальчишки уже заступали на полуночную вахту у ворот, уйти, и тихо бродить, и все решить за какой-нибудь час.
Бочком, смущаясь, подошли родители.
— Танюша, мы домой. Поздравляем тебя, родная, поздравляем. Тебя проводят?
— Что пишет Валентин? — тихо спросила мама.
Таня посмотрела на нее:
— Приглашает к себе.
— Поедешь?
— Конечно, поеду.
Мать побледнела и закусила губу.
— Когда? — спросил отец.
— Не знаю.
Родители ушли.
Таня старалась веселиться, не хотелось огорчать товарищей. Шумный и беспорядочный пир подходил уже к полуночи, смешались салаты и закуски, тосты и объятия, кое-кто стал уже уходить, когда к Тане подошел Олег.
Люди, знакомые с ним по Прибалтике, стали шумно звать его к столу, но он только поклонился довольно церемонно и попросил Таню отойти с ним на несколько минут — ему нужно поговорить с ней.
— Пойдем, — сказала она и быстро прошла через ресторан, через фойе, спустилась в гардероб и взяла свое пальто.
Они вышли на улицу и медленно пошли к площади Восстания. Гигантский высотный чертог закрывал полнеба. На фасаде его одно за другим гасли окна, образуя неясный темный пунктир.
Большая полная луна, словно скатившаяся с роскошного шпиля здания, беспомощно висела поодаль. По Садовому кольцу медленно двигался гигантский междугородный трейлер. Все предметы были крупны и отчетливы в эту ночь.