Звездный билет (сборник)
Шрифт:
— Ну ладно, — говорит Виктор, — пойдем, что ли?
— Пойдем.
Мы зашли в мастерскую. Пальто было уже готово. Я надел его и так же, как Виктор, поднял воротник.
— Извини меня, старик, — говорит Виктор, — мне хочется поговорить с тобой на серьезные темы. Ты ведь знаешь, какой я, как выпью, сразу тянет к серьезным темам.
— Валяй, — ободряю я его.
— Чего ты хочешь? — спрашивает Виктор. — Погоди, погоди. Я не спрашиваю тебя, кем ты хочешь стать. Этого ты можешь еще не знать. Но чего ты хочешь? Это ты все-таки должен знать. Я вот смотрю на всех вас и думаю: вы больны — это ясно. Вы больны болезнями,
Виктор бросает сигарету, берет другую. Щелкает пальцами. Смотрит в небо и под ноги.
— Это хорошая особенность, она есть и во мне, но я должен за нее бороться сам с собой, не щадя шкуры, а у тебя это совершенно естественно. Ты и не мыслишь иначе.
— Да о чем ты?
— Не знаю.
— Вечно ты темнишь, Виктор!
Вечно он темнит, и все становится таким сложным, что голова начинает болеть. Что же во мне такого особенного? И чего я хочу? А под этим кроется: и для чего я живу? И дальше: смотришь на город, на суету и разные фокусы цивилизации — а для чего все это? Так бывает, когда втемяшится тебе в голову какое-нибудь слово. Любое, ну, скажем, «живот». И ты все думаешь: а почему именно живот? Ну, почему, почему, почему? Обычно ты его произносишь, как тысячи других, ничего не замечая, но вдруг — стоп! — застрянет в мозгах и стучит: почему, почему?
Чего я хочу? Если бы я сам знал. Узнаю когда-нибудь. А сейчас дайте мне спокойно ловить рыбку. Дайте мне почувствовать себя сильным и грубым. Дайте мне стоять в рубке над темным морем и слушать симфонию. И пусть брызги летят в лицо. Дайте мне все это переварить. Поругаться с капитаном, поржать с ребятами. Не задавайте мне таких вопросов. Я хочу, чтобы кожа на моих руках стала от троса такой, как подошва ваших ботинок. Я хочу, засыпая, видеть только кильку, кильку, кильку. Я хочу, хочу… Хочу окончательно обставить 93-й. По всем статьям. И хочу на следующий год выйти в Атлантику.
Виктор что-то бубнит о смелости, о риске, про «орла и решку», что он в конечном счете за это, но только во имя чего? А Борька, мол, все-таки в чем-то прав относительно нас.
Я начинаю злиться.
— Знаешь, чего я хочу? — говорю я. — Хочу жениться на одной нашей девчонке, на Ульви. Колхоз нам построит дом, такой симпатичный, типично эстонский дом. Купим корову, телевизор и мотоцикл. Я поступлю на заочный в рыбный институт. Напишу диссертацию о кильке. Или роман из жизни кильки. Я буду научно смелым, как ты.
Виктор смеется и хлопает меня по спине. Кажется, он обиделся. Серьезного разговора у нас не получается.
— Ну, а ты-то знаешь, чего ты хочешь? — спрашиваю я.
Он останавливается как вкопанный и смотрит на меня. Говорит тихо:
— Да. Кажется, знаю.
Мы идем теперь по улице Виру. Ее запирает огромный черный силуэт устремленной в зеленое небо ратуши. «Старый Тоомас» повернут лицом к нам. Он держит свой флаг по ветру. Виктор смотрит куда-то туда и говорит уже совершенно непонятно что-то насчет звезд. Удивительно, как его развезло…
Неожиданно мы заходим в драматический театр. Там идет какая-то пьеса из жизни актеров. В антракте в фойе мы вдруг видим Юрку с Линдой. Они прогуливаются
под руку и никого не замечают. Я толкаю Юрку.— Лажовый спектакль, — говорит он. Линда наступает ему на ногу, и он поправляется: — Не производит впечатления этот спектакль.
Вот так и гибнут лучшие люди.
После театра мы идем в ресторан. Весь вечер танцуем по очереди с Линдой. Юрка танцует подчеркнуто равнодушно, словно это не его девочка. Еще недавно все танцевали по очереди с Галей, а я танцевал с ней подчеркнуто равнодушно.
После ресторана мы идем с Виктором в гостиницу. На улицах гогочут матросы-«загранщики» и наш брат рыбак. Шмыгают такси.
— Ты знаешь, — говорит Виктор, — я ведь женился.
Вот тебе раз, он женился. И молчал. Наверное, он женился на той блондиночке. Она мне всегда нравилась.
— Да, на ней, — говорит Виктор. — Так что у тебя теперь есть сестра.
Я согласен на сестру.
— Больше того, у тебя есть шанс стать дядей.
Я согласен и на это. Я обнимаю брата.
Мы приходим в гостиницу. Я еще никогда не жил в гостиницах. Мне здесь все очень нравится. В номере я захватываю Виктора на двойной нельсон, но он уходит. Черта с два его положишь, такую массу.
— Так Галя, говоришь, сейчас в Ленинграде?
— Да.
— Поступила она в институт?
— Наверное.
— Где же она там живет?
— Черт ее знает.
— Может быть, ей дали общежитие?
— Откуда я знаю? — злюсь я, ложусь в постель и — из-под одеяла: — У нее там вроде есть тетка.
Может быть, она действительно живет у тетки?
Виктор гасит свет. Улица отпечатывается на стенах.
— У тебя ведь, кажется, что-то с ней было? — осторожно спрашивает он.
— Это тебе только кажется.
— А я уверен, что ты был в нее влюблен.
— Хватит об этом, — резко говорю я и сажусь в постели. И Виктор тоже садится. Он берет с тумбочки пачку сигарет, предлагает мне и сам закуривает. И вдруг я начинаю рассказывать ему обо всем. Выкладываю все. Голос у меня иногда начинает дрожать, и я боюсь, что он начнет сейчас сочувствовать и давать советы. Но он только слушает и курит. А когда я кончаю, говорит:
— Ладно, давай спать, братишка.
Я долго еще лежу в темноте, смотрю в окно на башню кирки, на стены и на Виктора, который притворяется спящим.
Хорошо иметь брата, и заиметь сестру, и получить шанс стать дядей.
Утром, слегка побоксировав, мы принимаем душ и спускаемся вниз в кафе. Берем омлет с ветчиной. Утром в кафе тишь да благодать. Все читают газеты. Виктор тоже читает.
— Ну, что там нового? — спрашиваю с полным ртом. — Фидель толкнул речугу в ООН?
— М-м-м, — отвечает Виктор.
— Как ты думаешь, полезут янки на Кубу? — спрашиваю я.
— А что, ты хочешь добровольцем записаться?
— Не прочь. — Я поглаживаю свою бородку. — По-моему, я уже готов.
Виктор предлагает поехать на стадион, там сегодня матч по мотоболу. Я согласен целиком и полностью. Мы выходим в вестибюль, я покупаю польский журнал, а Виктор отдает администраторше ключи от номера.
— Вам телеграмма, товарищ Денисов.
Виктор распечатывает телеграмму.
— От кого это? — спрашиваю я, разглядывая красоток в польском журнале.
Виктор не отвечает. Он стоит спиной ко мне и читает плакат «Аэрофлота».
— Что такое? — Я подхожу к нему.
— Отменяется стадион.