Звездный Герб. Трилогия
Шрифт:
Управляя перчаткой, Лафиэль погасила главные двигатели и зажгла носовые дюзы на предельной мощности. В результате корабль вышел в режим экстренного торможения. Хвост «Пельи» по диагонали нацелился в яхту барона. За мгновение до того, как курьерский корабль попал в прицел вражеских пушек, Лафиэль вновь активировала главные ускорители.
Благодаря своему пространственному чувству Кловаль сразу ощутил поток ионизированного газа, мчащийся к его кораблю. Туманное облако устремилось навстречу его яхте, словно призрачное газовое копье.
«Что
Реактивный выброс двигателей не грозил «Леди Фебдаш» серьезными неприятностями — он был слишком разрежен, да и не так уж горяч. Это могло показаться жестом отчаяния. Облако газа могло защитить «Пелью» от его оружия на несколько секунд, но потом яхта все равно проскочила бы сквозь него, и тогда он вновь мог легко догнать корабль принцессы. Не желая зря тратить время на то, чтобы обогнуть реактивный выброс, барон поступил так же, как любой другой Ав на его месте — он решил прорваться сквозь него, подобно ребенку, сунувшему руку в костер. Кловаль пошевелил пальцами в перчатке, на предельном ускорении бросив яхту вперед, в облако светящегося тумана.
Едва он достиг реактивного выхлопа, внешний корпус «Леди Фебдаш» неожиданно раскалился добела, и весь корабль насквозь пронизал поток яростной радиации. Опаляющий жар ослепил Кловаля, и одновременно отказало его шестое чувство. Он был слеп и как обычный человек, и как Ав. Он понял, что умирает.
Через несколько мгновений после того, как невыносимая боль пронзила его тело, барон осознал свою ошибку. У Ав существовала поговорка для обозначения чрезмерной расточительности: «тратить антивещество на реактивное ускорение». Отчаянная принцесса именно так и поступила, выбросив свой скудный запас антиматерии через сопла реактивного ускорителя, что было крайне неэффективно. Но зато она превратила двигатель курьерского корабля во вполне равноценную замену антипротонной пушке.
— А-аххх! — вскрикнул Кловаль, и, задыхаясь, выплюнул струю крови. Античастицы, бомбардирующие корпус яхты, вызвали мощнейший всплеск гамма-излучения, губительный для всего живого.
В последние мгновения жизни барона Фебдаша его сердце исполнилось искреннего восхищения перед Лафиэль.
Наблюдая, как «Леди Фебдаш» на предельном ускорении мчится куда-то за пределы этой звездной системы, Лафиэль снова направила космолет к одиннадцатой топливной фабрике. Покольку в поединке она потратила почти всю реактивную массу для двигателей, она вынуждена была разгоняться медленно, экономя то немногое, что оставалось.
— Все кончено? — спросил Джинто, наконец, позволивший себе перевести дух.
— Да, все закончилось, — Лафиэль подняла на него взгляд. Должно быть, во время боя он успел обо что-то удариться, потому что под глазом у него наливался сочный, свежий синяк.
— Ты убила барона?
— Да, — Лафиэль вздохнула. Она чувствовала себя истощенной, а ее голос звучал так, словно доносился откуда-то со стороны, — Яхта уцелела, но там не могло никого остаться в живых, — Лафиэль повернулась к старику, — Мои соболезнования, ваше Превосходительство.
— Это был бой, принцесса, — отозвался тот со скрываемой болью в голосе.
— «Соболезнования»? И только? — поразился Джинто.
— В чем дело, Джинто? — удивленно спросила Лафиэль, обернувшись.
— Ты только что убила
кого-то, и теперь ведешь себя так, словно это ничего не значит!— Если бы я не убила его, тогда он убил бы нас.
— Я знаю! Я не спорю, что у тебя не было другого выбора. Я, правда, все понимаю. Но, все же, ты не думаешь, что могла бы чувствовать хоть какое-то сожаление?
— С чего бы? Это только часть моей работы, — она сверкнула глазами на Джинто, — Если бы я верила, что должна испытывать раскаяние из-за того, что делаю, тогда я никогда не смогла бы сделать этого!
— Я не это хотел сказать… ну, в общем, мне просто кажется, что человек должен быть несколько расстроен, если он только что кого-то убил.
Лафиэль почувствовала себя оскорбленной. Ее донельзя злило, что Джинто вытаращился на нее, словно на какое-то чудовище — после того, как она только что спасла и его жизнь! Это привело ее в настоящую ярость.
— Есть какие-то причины, чтобы расстраиваться? — несмотря на то, что в душе она кипела от гнева, голос девушки звучал очень спокойно. Зловеще спокойно.
— Ну, нет, вообще-то… Но…
— Ты начинаешь нести полную чепуху, — убежденно заявила Лафиэль.
— Я понимаю, — признал Джинто, — Просто меня удивляет, как можно после такого оставаться настолько спокойной. Твое поведение кажется мне каким-то слишком уж хладнокровным, только и всего.
— А я никогда и не притворялась теплой, — на лице принцессы начало проявляться скрываемое раздражение.
Претензии Джинто были просто-напросто несправедливы, и как-то… обидны.
«Да почему я должна переживать из-за того, что хорошо сделала свою работу? Звезды, это же просто нелепо! Чем он вообще недоволен?!»
— Но…
— Довольно, юноша! — с неожиданной резкостью вмешался старый барон, — У кого здесь точно нет причин для огорчения, так это у вас.
Джинто прикусил язык — ему нечего было возразить.
«Кажется, я начинаю понимать, — подумала Лафиэль, несколько успокоившись, — Я ошибалась. Он расстроен не из-за меня, а из-за того, что случилось. Но все равно непонятно, что могло его так огорчить?»
— Я знаю, вам просто не хотелось видеть, как ее Высочество кого-то убивает, — продолжил старик.
— Джинто все равно никак не мог бы увидеть ничего оттуда, где он находился во время боя, — рассудительно заметила Лафиэль.
— Это было только выражение, ваше Высочество. Ему просто не хотелось быть рядом, когда вы убили моего сына. Это все равно, как если бы он все видел.
— Но почему это его так беспокоит?
— Спросите у него самого, — увильнул отец барона Фебдаша — теперь уже покойного.
Лафиэль посмотрела на Джинто.
— Это правда?
— Ну… в общем, да, — неохотно выдавил он, не глядя на нее.
— Но почему?
— Просто, я… — и снова она не дала ему договорить.
— Это был бой, Джинто — говорю на тот случай, если ты сам этого не заметил. Я должна была сделать то, что сделала.
— Я знаю.
— Тебе неприятно видеть, как я побеждаю в бою?
— Не говори глупостей! Если бы ты проиграла, нам всем бы конец.
— Ах, так ты это понимаешь? — она приподняла брови, — Уже радует. Но тогда что тебя тревожит?