Звездный страж (Авторский сборник)

— Удивлены, мистер Корман?

— И даже очень.

— Мы торопились, но подобное расстояние не одолеешь за день. Путешествие от Дракэнов до Морсэны требует времени.

— Я знаю.

— Ситуация такова, — начал Уоррен. — Уже достаточно давно мы получили от Лэни сигнал о захвате планеты. Лэнийцы сообщали, что они вовлечены в серьезный спор и опасаются войны. Они обратились к нам с просьбой участвовать в переговорах в качестве третьего незаинтересованного лица.

— Так вот зачем вы прибыли встретиться со мной?

— Да, мистер Корман. Мы знаем, что шанс прибытия в подходящее время довольно невелик. Нам ничего не оставалось, как поспешить на помощь быстро, как мы могли, и рассчитывать надеяться на лучшее. Роль миротворца подобает тем, кто претендует на цивилизованность.

— В самом деле? — сказал Корман не без сарказма.

— По крайней мере, это наша точка зренияю. — Подавшись мощным корпусом вперед, Уоррен заглянул ему прямо в глаза: — Мы связались с планетой Лэни на подходе к вам. Они по-прежнему хотят мира. Но очевидно, что они проиграли сражение. Поэтому мы хотим знать только одно.

— Что именно?

— Мы опоздали?

А-а, вот он, главный вопрос: «Может быть, слишком поздно?» Да или нет? Еще вчера его ответ был бы незамедлительным и однозначным. Сегодня все было по-другому.

Да или нет? «Да» означало победу на поле боя, власть и беспрекословное подчинение. «Нет» означало другое — но что? Вероятно, проявление разумности вместо упрямства. Его внезапно озарила мысль, что надо обладать грозной силой характера, чтобы отбросить долго лелеемую точку зрения и принять новую. Это требует морального мужества. Слабым и нерешительным этого не дано.

— Нет, — не спеша ответил он. — Еще не поздно.

Уоррен встал, выражение лица его показывало, что это совсем не тот ответ, которого он ожидал. — Вы хотите сказать, мистер Корман…

— Ваше путешествие было не напрасным. Вы можете начинать переговоры.

— На каких условиях?

— Самых справедливых для обеих сторон, какие вы сможете придумать.

Он включил микрофон и сказал секретарю:

— Передайте Роджерсу, что я распорядился прекратить военные действия немедленно. Войска должны охранять периметр лэнийского космодрома в течение мирных переговоров. Граждане Конфедерации Дракэнов должны получить беспрепятственный пропуск через наши линии в любом направлении.

— Будет исполнено, мистер Корман.

Отвернув дужку микрофона в сторону, он продолжил беседу с Уорреном:

— Несмотря на расстояния, Лэни близка нам. Я был бы только рад, если бы лэнийцы заключили с нами нечто вроде экономического союза. Впрочем, я на этом не настаиваю. Я просто выразил пожелание — при этом отдавая себе отчет в том, что некоторые желания невыполнимы.

— Мы самым серьезным образом рассмотрим это предложение, — заверил Уоррен. — Он потряс его руку с энтузиазмом. — Вы большой человек, мистер Корман.

— Я? — Он усмехнулся. — В данный момент я пытаюсь вырасти в несколько ином направлении. В том, в котором обычно и растут.

Как только гость ушел, он швырнул пачку документов в выдвижной ящик стола. По большей части теперь это были ненужные бумажки. Странно — теперь ему дышалось гораздо легче, чем когда либо, легкие заполнялись более полно.

В приемной своего кабинета он сообщил секретарю:

— Сегодня я дома. Позвоните, если будет что-то безотлагательное.

Шофер закрыл дверь на шестой ступеньке. «Слабовольный», — подумал Корман, забегая по лестнице в дом. Только придурковатый не имеет силы отучить себя от самим созданной привычки. В привычке можно закоснеть надолго и навсегда.

Он встретил горничную вопросом:

— Где моя жена?

— Вышла примерно десять минут назад. Сказала, что вернется через полчаса.

— Она взяла с собой…

— Нет, сэр. Девочка в салоне.

Он осторожно вошел в салон, где застал ребенка покоящимся на большом диване, с откинутой головой и закрытыми глазами. Рядом еле слышно играло радио. Интересно, сама включила? Скорее всего, кто-то просто оставил его включенным.

Подойдя на цыпочках по ковру, он приглушил еле слышную музыку. Девочка открыла глаза и села, выпрямившись. Направившись к дивану, он поднял с ковра ее плюшевого медведя и, положив его с одной стороны, с другой сел сам.

— Татьяна, — спросил он с грубой нежностью, — почему ты — ничто?

Никакого ответа. Ни малейшего признака, что она живет рядом с ним, дышит и разговаривает.

— Это потому, что у тебя никого нет?

Молчание.

— Никого из близких? — Настаивал он, чувствуя нечто близкое к помешательству. — Даже котенка?

Она посмотрела на свои туфли, громадные глаза были чуть прикрыты бледными веками. Никакой реакции не последовало.

Вот она, горечь поражения. В отчаянии он перебирал пальцами, как человек на грани нервного срыва. Фразы путались в голове.

«Я — ничтожество».

«Мой котик… они выбросили его».

Его взор слепо блуждал по комнате, пока разум бесплодно кружился у этой стены молчания в поисках входа. Или там не было никакого входа?

Был.

Он отыскал его совсем неожиданно.

Помимо воли он пробормотал:

— Я очень, очень маленький, я должен быть среди взрослых. Всю жизнь меня окружало много людей. Но у меня не было ни одного человека. Ни одного, кто был бы по-настоящему моим. Ни единого. И я тоже, я — ничтожество.

Она погладила его по руке.

Потрясение было грандиозным. Пораженный сверх всякой меры, он посмотрел туда, где только что была ее рука, спешное отступление. Пульс тяжело застучал в висках. Что-то внутри него быстро становилось слишком большим, чтобы удерживать это внутри.

Он схватил ее и посадил на колени, обнял, зарылся в шею, терся у нее за ухом, гладил своей большой ладонью по ее волосам. И все время укачивал, мурлыча неразборчивые слова, обозначавшие колыбельную.

Она плакала. Она еще никогда не плакала. Не так, как взрослые женщины, подавленно, скрывая слезы, но как ребенок: мучительными рыданиями, которые вырывались из нее помимо воли.

Ее руки обвили его шею и сжимались с новой силой, пока он качал ее на коленях и гладил по волосам, называл ее «детка» и «дорогая», издавал всякие глупые звуки и слова.