Звездоплаватели, Книга 3 (Наследство фаэтонцев)
Шрифт:
Звездолет совершал поворот в вертикальной плоскости. Относительно полов, мостиков и всех предметов на корабле сила тяжести все время была направлена вниз. Передвигаться можно было свободно, так же как тогда, когда корабль стоял на Венере. Это было удобно и доказывало продуманность, с какой были настроены пока еще непонятные автоматы, управляющие полетом.
Медленно и равномерно Солнце и Венера менялись местами. Казалось, что не корабль, а именно они поворачиваются вокруг звездолета. Через три часа Солнце оказалось внизу, под ногами, а Венера над головой.
И поворот закончился. Снова исчезла тяжесть, звездолет полетел прямо.
– Заставь его еще раз повернуть, - сказал Мельников.– Надо отлететь подальше. Производить маневры так близко от Венеры опасно.
– В какую сторону?– деловито спросил Второв.
Мельников улыбнулся.
– Ну, например налево. На девяносто градусов.
Второв уверенно сел в кресло.
Подумать о повороте именно на девяносто градусов было не так просто. Этот угол надо было не назвать, а реально представить себе. Представить в воображении с абсолютной точностью. Мельников на всякий случай лег на мостик.
Звездолет вздрогнул. Мельников ясно ощутил, как возникла и сразу исчезла тяжесть. Потом еще раз, в другую сторону. Корабль заметался, дергаясь в разные стороны. Было ясно, что чувствительные автоматы послушно исполняли нечеткие приказания Второва.
– Спокойно, Геннадий!– крикнул Мельников.
Сильный рывок сбросил его с мостика. На этот раз он довольно чувствительно ударился головой о невидимую стенку. Но тот же рывок сбросил с кресла и Второва. Звездолет "успокоился".
– Черт знает, что такое!– сказал Второв.– Никак не удается.
– Отдохни. Прежде чем подойти к пульту, поупражняйся так.
– Тогда лучше перейти в другое помещение.
– Правильно.
Мельников отчетливо чувствовал, что состояния невесомости больше нет. На корабле существовала едва заметная сила тяжести. Откуда она возникла?
– Ты не думал об ускорении?
– Нет. Могу уверенно сказать, что не думал.
– Тогда, значит, мы падаем на Венеру.
Притяжение планеты, очевидно, создавало ускорение. Отсюда и тяжесть. Это обстоятельство начало тревожить Мельникова. Он заметил, что Солнце - хоть и очень медленно - смещалось относительно их. Тени двигались. Звездолет выходил на прямой путь к Венере. Если Второв не сумеет собрать свои мысли в тугой клубок, катастрофа неминуема. Корабль сгорит в атмосфере и погибнет для науки. Что делать? Как и чем успокоить Второва, вернуть ему недавнюю уверенность в себе? По лицу товарища Мельников видел, что тот в полной растерянности. Нельзя говорить, что осталось очень мало времени.
– Отдохни, - повторил он.– Спешить некуда.
Вот когда со всей силой проявились волевые качества, приобретенные за четыре космических рейса. Лицо Мельникова было совершенно спокойно. Не только Второв, но и никто другой не смог бы увидеть на нем ни малейшего следа озабоченности и тревоги, которые в действительности быстро возрастали.
Второв даже не заподозрил грозной опасности, нависшей над ними.
– Я буду упражняться, - сказал он.– Подойду к пульту только тогда, когда смогу уверенно представить себе нужный угол. У нас есть время?
– Сколько угодно, - невозмутимо ответил Мельников.– Не торопись. Надо действовать наверняка.
Он
сам поступал именно так. Еще одна неудачная попытка - и ничто уже не спасет их. Во что бы то ни стало нужно выдержать принятую тактику до конца. Это единственный шанс.– Ты оставайся здесь, - сказал Мельников, - а я пойду в другие помещения. Похожу по кораблю.
"Забыл", - подумал Второв.
Стараясь делать это незаметно, он стал следить за товарищем.
Мельников подошел к стене. Нажал кнопку, но дверь не открылась. Механизмы фаэтонцев полностью перешли на "мысленные приказы". Тогда он попытался представить себе открытый проход. Но и из этого ничего не вышло.
"Насколько все было бы проще, - подумал Мельников, - если бы механизмы оказались настроенными на биотоки моего мозга, а не мозга Второва".
– Открыть дверь?– спросил Геннадий Андреевич.
– Нет, это ни к чему. Все равно мне одному никуда не уйти. Передвигаться по кораблю можно только с тобой. Я постараюсь не мешать тебе здесь.
Но дверь все-таки открылась.
Второв снова выругался.
– Одно наказание, - сказал он.– Я опять подумал против воли.
– Да, это трудное искусство. Но думай о повороте.
Всем известна сказка о человеке, который не должен был думать об обезьяне и только то и делал, что думал о ней. Та же история повторилась и со Второвым. В помещении, где они находились, было два выхода. И вот началось. То одно, то другое, а то и оба сразу пятиугольные отверстия возникали и исчезали. Вспыхивал и потухал синий круг с желтыми линиями. Стенки становились прозрачными и теряли прозрачность. То и дело зажигался свет, сменяясь темнотой. Беспорядочная мысль Второва перескакивала с одного на другое, но было ясно - не могла сосредоточиться на том, что нужно.
Мельников ни словом, ни жестом не выражал своего нетерпения. Это было бы бесполезно и даже вредно. Все зависело от самого Второва.
Борис Николаевич вынул записную книжку и сделал вид, что записывает в ней свои наблюдения. На частые смены света и темноты он никак не реагировал, будто не замечал их. Пусть Второв думает, что Мельников считает весь этот хаос вполне естественным и понятным.
Мчались одна за другой секунды, сливаясь в невозвратимые минуты. Звездолет все быстрее приближался к Венере. Невольно Мельников перешел от записей к расчетам. Выходило, что в их распоряжении около двух с половиной часов. Если за это время звездолет не повернет в сторону, то он врежется в атмосферу планеты со скоростью ста километров в секунду, и только огненный след прочертит в небо Венеры путь его гибели.
Два с половиной часа! Очень мало...
Мельников украдкой посмотрел на Второва. Молодой инженер висел у противоположной стенки, прижатый к ней уже вполне отчетливо чувствуемой силой инерции. Его лицо было сосредоточено, а глаза закрыты. Но беспорядочное открывание и закрывание пятиугольных входов, мелькание света все еще продолжалось, хотя и не так часто, как вначале. Очевидно, мысли Второва приходили в порядок.
Так прошло около часу.
Скорость звездолета, по расчетам Мельникова, достигла пятидесяти километров в секунду или немногим больше. Высчитать точно он не мог, так как не знал, с какой скоростью летел корабль в начале падения на Венеру. Но он был уверен, что эта скорость не превышала двадцати, двадцати пяти километров в секунду. Расстояние до Венеры также было известно приблизительно.