Звезды над озером

— У нас свое командование, а приказы, как ты знаешь, не обсуждаются. Можешь взять к себе на корабль еще троих человек?

— Могу взять двоих. Все забито под завязку.

— Идет, значит, я плыву с тобой.

Военный совет Карельского фронта утвердил предложенный Чероковым план высадки десанта в междуречье Видлицы и Тулоксы. 19 июня более семидесяти кораблей и высадочных средств сосредоточились вдоль левого берега Волхова. Ждали приказа к началу операции.

Настя в Осиновце, пребывая в неведении относительно грядущих событий, все же не могла не заметить, что все офицеры-гидрографы исчезли и не появлялись уже несколько дней. Причалы были пусты, не было даже буксиров и барж, подвозивших лес, лишь старенький мотобот сиротливо приткнулся у пирса. Наступило какое-то странное затишье, непривычное и оттого вселяющее тревогу.

21-го в приемную заскочила Клава. Настя общалась с ней мало, только по делу, хотя исподтишка с обостренным интересом к ней приглядывалась. В Клаве свершилась какая-то внутренняя перемена, которая выгодно отразилась и на ее наружности, словно благодатный ливень окатил ее с головы до ног и смыл с лица остатки высокомерия, презрительности и самолюбования. Она стала проще, искреннее и, бесспорно, красивее. Причин столь счастливого перерождения Настя достоверно не знала, но могла догадываться. То, что она наблюдала, радовало ее, как открытие. До чего яркими и удивительными оказались внешние проявления сильного чувства, которое, по всей видимости, не осталось совершенно без внимания.

— Настя, ты не знаешь, что происходит? — с волнением спросила Клава. — К Свете, копировальщице, из Новой Ладоги родственница приехала. Говорит, что кораблей стоит вдоль Волхова видимо-невидимо, аж до деревни Юшково.

— Что?! Господи! Нет, не знаю. Вазген даже от меня все держит в тайне. Наверняка что-то затевается. А как бы узнать?

— Давай туда поедем. Там сейчас, по ее словам, тьма народу, все высыпали на берег, а нам нельзя, что ли? Почему другие могут их провожать? Поедем, а, Насть?

— Я бы с радостью, только сама подумай: пока мы доберемся, корабли уйдут, да и ехать не на чем. Ни судов, ни машин, словно вымерли все!

— У причала мотобот стоит. Упросим довезти нас до Кобоны, а там, глядишь, подбросят на попутке.

Им пришлось изрядно побегать вдоль берега в поисках хозяина мотобота. Наконец отыскался приземистый, худой старичок, только в море выходить он отказался наотрез:

— В одиночку не пойду. Случись чего, и помочь будет некому. Не-е, бабоньки, не просите. Наши, того и гляди, фрицев перебьют, так я еще трошки пожить хочу, посмотреть, как эту сволочь с земли родимой погонят.

— Деда, ну помоги, кроме тебя, ведь некому, — взмолилась Клава. — Немцы не налетят, им не до нас теперь, и погода чудесная.

— Ты, девушка, будто не на Ладоге живешь. Сейчас она чудесная, а через пять минут взъярится да и перевернет посудину. А мне заздря погибать надобности никакой.

Настю вдруг осенило:

— Зачем же зазря, дедуля? Ты нас перевези, а я тебе целую флягу водки подарю.

Старик засомневался и почесал в затылке:

— Так я ж не для того сказал… Ну, ежели не жалко будет… А может, у тебя и махорочки найдется?

— Найдется, отец, найдется. Я сейчас.

Она забежала в кабинет Вазгена и, порывшись в ящиках, нашла припрятанную пачку «Казбека». «Вазген меня убьет», — подумала она, прихватила флягу и поспешила обратно.

— Богато живете, — сказал дед, нюхая пачку папирос. — Ну, добро, полезайте, авось пронесет.

Застучал мотор, и мотобот тронулся от пристани.

— Ты что же, отец, один с судном управляешься? — спросила Настя.

— Зачем один? Со мной еще двое, только недосуг им нынче. Пошли службу справлять, а вот меня не взяли по причине слабосилия, да и суденышко мне под стать, обоих нас списывать пора. Отвоевался я подчистую. Просился с ними, да куда там, и слушать не захотели. А вам-то чего на месте не сидится? — Он наклонился, вытащил откуда-то драный бушлат и протянул Клаве. — На, подложи под себя, мягче сидеть будет. Я примечаю, что ты, поди, брюхатая, вот и не пойму, куда тебя нелегкая несет.

Клава вспыхнула и отвернулась от изумленной Насти.

— Клава, это правда? — спросила она.

Та закусила губу и кивнула.

— Кирилл знает?

Клава отрицательно замотала головой.

— Сколько уже?

— Четыре месяца, это с февраля.

— Как же он не заметил до сих пор?

— А мы виделись с ним в мае последний раз. Тогда еще незаметно было.

— Надо ему сказать. Теперь уже не скроешь. Вон дед какой глазастый, сразу разглядел.

— Как не разглядеть, — откликнулся с кормы дед, который, оказывается, обладал еще и отменным слухом. — Восемь человек детей вырастил, мне ли не знать. Правда, теперь только трое осталось. Пятерых война взяла, все сыновья головушки сложили на фронтах. А вот меня, старого, пуля не берет. Так-то…

— Ты сам откуда, отец? — участливо спросила Настя.

— Из Новой Ладоги. Нас, Ганиных, все знают. До войны только старшой, Петя, и успел жениться, двое сынишек у него осталось, так что не переведется наш род во веки веков, сколько бы враг ни злобился.

— Ганины? А Валя не ваш ли сын?! — воскликнула Настя.

Валя Ганин ухаживал за ней перед самой войной, но она не смогла ответить ему взаимностью.

— Валя в сорок втором погиб, — ответил старик. — Он на Балтике воевал. А ты его знала, что ли, дочка?

— Знала… — Голова Насти медленно опустилась, и слезы закапали на стиснутые руки. Она ясно увидела Валентина, как он растерянно и неловко отвел глаза, когда она отшатнулась от него. Смерть не щадила людей и не щадила воспоминаний. Она высвечивала события прошлого горькими муками раскаяния, вины и бессилия.

— Чего уж теперь плакать, дочка, — сказал старик. — Валя погиб, зато племянники его будут жить в мирное время. За то и воевали… — Голос его дрогнул, он суетливо полез в карманы за папиросами и спичками.

Настя посмотрела на него и подумала, что, может быть, он и не старик вовсе, а просто седой, усохший, покрытый морщинами человек.

Погода, вопреки опасениям, благоприятствовала плаванию. Светило солнце, озеро было спокойным, легкий ветерок слегка волновал поверхность сверкающей рябью и трепал волосы девушек. Мотор работал ровно, без перебоев, отсчитывая милю за милей.

Настя вернулась мыслями к Клаве:

— Как же ты поедешь на машине, дуреха? Тебя растрясет!

— Ничего со мной не случится. Я крепкая. Только и признаков, что живот растет, а больше ничего не чувствую.

— Счастливица, — вздохнула Настя. — А меня по утрам тошнит.

— Настя! И ты тоже?! Хотя тебе давно пора. — Клава прыснула в кулачок. — Умора! Схватились две беременные бабы и несутся неизвестно куда.

— Когда же ты скажешь Кириллу?

— Ой, Настя, не знаю. Боюсь, вдруг опять осерчает. Решит, что я его к себе привязать хочу. Только это не так! Ты мне веришь?

— Верю, конечно верю! Хочешь, я сама с ним поговорю?

— Хочу, только могу представить заранее, что за этим последует. Меня отправят домой, а он потом обо мне и не вспомнит.