Звук воды

Следователь поехал в больницу, которая находилась в Тибе.

Но в больнице он не смог встретиться с Кикуко. Она была в очень тяжелом состоянии, и к ней никого не пускали. После того как ее привезли в больницу, у нее открылось горловое кровотечение.

М е д с е с т р а сходила в палату и принесла следователю искомый юноми — Кикуко держала его рядом с подушкой. Это была та самая М е д с е с т р а, которая привезла девушку в больницу.

Следователь задал ей несколько вопросов.

Вопрос:Когда вы забирали Кикуко из дома, в каком она была состоянии?

Ответ:Честно говоря, в жизни, конечно, всякое бывает, но я первый раз забирала такого тяжелого пациента, да еще и при таких несчастливых обстоятельствах. Это просто семейная трагедия. Мне ее по-человечески жалко. Кацуяма-сан (социальный работник) предупредил заранее, и у нас уже давно было зарезервировано для нее место. Но она все не ложилась и не ложилась в больницу, и мы уже даже решили, что если через пару дней она не ляжет, то будем брать другого пациента. А ведь Кикуко-сан, абсолютно больная, готовила завтраки и обеды на всю семью, представляете?

Вопрос:А как вам показалось психическое состояние девушки? Вы не заметили ничего странного?

Ответ:Ну, помню, я подумала, что она очень ослаблена, но при этом остается веселой и милой девушкой. Я с первого взгляда на пациента могу сказать, справится он с болезнью или нет.

Вопрос:Когда вы выходили из дома и потом, в машине, Кикуко не говорила ничего странного, загадочного?

Ответ:Странного? Кажется, нет. Не помню, чтобы было что-то такое, что показалось бы мне странным. А-а, нет, подождите. Сейчас я кое-что припоминаю. Тот день был очень жарким, а в доме толпилась куча людей, потому что шла подготовка к похоронам. Даже я, случайный человек, чуть не упала в обморок от жары внутри этого дома. Братья и соседи проводили ее до машины. Старший брат плакал. И вот мы поехали. Кикуко-сан долго смотрела через заднее стекло в сторону родного дома. Потом, откинувшись на спинку сиденья, устало закрыла глаза. И снова распахнула их широко-широко…

Вопрос:И что-то сказала, да? Вы помните, что она сказала?

Ответ:Помню каждое слово! Кикуко-сан, глядя прямо перед собой, глубоким голосом сказала: «Ну, теперь я тоже могу спокойно умереть».

ВЫСТАВКА

«Из тьмы во тьме погребенные» — так говорят о детях, которым не дано было родиться. На редкость точное выражение, вызывающее целую гамму чувств. В романе Сайкаку «История любовных похождений одинокой женщины» героине в один прекрасный день являются все ее нерожденные дети. Дети, которым она не дала появиться на свет.

«И вспомнила я о забавах, в которых провела весь год, и усмирила сердце свое, и, усмиренная, глянула вокруг, и вот, одетые в плащи из листьев лотоса, на лицах — маски детей, стоят девяносто пять или шесть и обвиняют меня бесхитростным своим плачем. „Верно, это убумэ — дети мои нерожденные“ — так думала я затаив дыханье, глядя, как плачут они, называя меня преступной матерью. Ведь если бы я не извела их, стали бы они детками, а теперь только и оставалось им, что печалиться о том счастье, которое прошло мимо. Но через несколько времени исчезли они, и следа не осталось».

Читая это место, я всегда вспоминаю еще одно старинное произведение, написанное якобы странствующими монахами. Древнее песнопение, один из стихов «гимна Момосака»:

Сто мер и еще восемьдесят Воздадим за изобильные сосцы. Ибо если не сегодня, когда? Годы минуют, минуют столетия.

Этот на самом деле светлый и радостный религиозный гимн наполняет мою душу тьмою, и мерещатся мне невыразимо мрачные видения. Словосочетание «воздадим за изобильные сосцы» пугает меня самим своим звучанием, но не только. Ведь смысл этого стиха можно истолковать и так, что читаться он будет как приговор, как осуждение на вечные муки ада.

…Однако я собирался писать совсем не об этом.

Писатели тоже иногда изводят своих неродившихся детей, множа «из тьмы во тьму погребенные» произведения. Вроде уже что-то начало получаться, но так и не приобрело законченную форму, а уже заброшено автором. Но даже в таком, недописанном произведении обязательно есть хоть один герой.

У этого героя должны были быть какие-то знакомства и связи, но автор похоронил его, так и не добравшись до описания всех этих подробностей. Вот и остался наш герой в пустоте, и следовательно, такая вещь, как человеческое общество, для него не существует.

По правилам неореализма автор в первую очередь должен удовлетворить любопытство читателя по поводу того, чем живет герой его повести, но в связи с тем, что повесть была «погребена» еще на стадии «бесформенности» — то есть в том виде, когда она еще не может отвечать никаким требованиям, — понять, чем живет наш герой в этом бездушном мире, совершенно невозможно.

Единственное, что мы о нем знаем, — это то, что он одинок. Его одиночество очевидно. Можно даже сказать, что, кроме одиночества, у него нет никаких других качеств.

Тэйдзо Оба был как раз одним из таких героев. Я забросил повесть, героем которой он должен был стать, написав буквально две-три страницы. Но его имя — Тэйдзо Оба — пришлось мне по вкусу. Лучше всего, если имя героя повести имеет пошловатый привкус. Возраст героя — трудноопределимый, но не старше среднего. Внешний вид — невзрачный. Профессиональная принадлежность — неизвестна…

Иногда время словно поворачивает вспять, иногда — будто оступившись, обрушивается вниз, в такие моменты у меня даже кружится голова.

Например, летним вечером, когда прямо над ухом басовито и назойливо зудит комар и я убиваю его хлопком ладоней, — звук исчезает. И тогда происходит поразительная вещь — время, занятое звоном этого крошечного создания, обваливается и прерывается. Его невозможно вернуть и невозможно узнать, куда оно пропало.

Или настенные часы, которые вдруг начинают бить на первом этаже. Мои уши слышат их не потому, что стараются услышать. Бой достигает моего слуха сам по себе. И как только это происходит, я начинаю считать каждый удар. Но считаю не с того удара, на котором я начал слушать часы, а приблизительно подсчитав и прибавив пропущенные. Сейчас часы должны ударить в последний раз. Но они молчат. Я-то думал, что сейчас одиннадцать часов, а часы ударили только десять раз; или, может быть, я насчитал десять, а да самом деле они ударили одиннадцать?

Время резко прерывает свой ход и осыпается. Именно в такие моменты в меня вселяется Тэйдзо Оба. Видимо, где-то существует особое время — время «из тьмы во тьме погребенных». Вот оттуда и является ко мне Тэйдзо.

…Я, или, вернее, Тэйдзо, ведь он вселился в меня, завладел моим рассудком… итак, Тэйдзо приходит в себя и обнаруживает вокруг целый мир.

И в этом мире чего-то не хватает. Но мир этот невероятно огромен, и к тому же то, чего в нем не хватает, есть субстанция невидимая. Он лишен самых основ мироздания.