Звуки Шофара
Шрифт:
—Угу.
— И как?
— Твой отец — замечательный оратор.
— Да, я знаю, и все же… — Тим ждал, внимательно вглядываясь в лицо Сэмюеля.
Старик не собирался сплетничать об отце Тимоти, не собирался он и делиться своими мыслями по поводу манеры Пола Хадсона проповедовать. Он уже говорил обо всем этом с Господом. Много раз.
— Ты окончил среднюю школу. Что теперь собираешься делать? Тимоти откинул голову на спинку кресла.
— Я еще не решил. Наверное, стоит поработать годик, подумать, чего я хочу. Меня уже берут в четыре университета.
— Хорошо. А в какие?
— Калифорнийский университет
— Кажется, ты уже передумал становиться ковбоем? — улыбнулся Сэмюель.
Тимоти криво усмехнулся:
— Может быть, мне стоит вернуться к этой идее. Перееду в Монтану. Подальше от всех, кто хочет как-то влиять на мою жизнь. Я все еще не знаю, что выбрал для меня Господь. Спрашиваю Его уже два года, перебрал почти все.
Тимоти говорил о Боге так, словно был знаком с Ним очень близко.
— И не можешь придумать, куда пойти учиться?
— Я даже не уверен, что вообще хочу учиться, Сэмюель.
— Денежные проблемы?
— Дело совсем не в деньгах. Мама и папа откладывали деньги на мою учебу с самого моего рождения. Их, конечно, немного, но можно подрабатывать. Папа подталкивает меня к христианскому университету Среднего Запада. Семейная традиция в третьем поколении, как он говорит, будто все уже решено. — Саркастическая улыбка парня напомнила Сэмюелю его отца, Пола Хадсона. — По–моему, впервые отец мной доволен. — Он тряхнул головой и отвернулся. — Но все дело в том, что я абсолютно уверен — Господь этого не хочет.
— Откуда ты знаешь?
— Я ощущаю какое-то беспокойство. Я подавал документы, только чтобы угодить отцу. А теперь жалею об этом. — Он поднялся и высунулся из окна, глядя во двор. — Все так сложно.
— Когда придет время, ты узнаешь, чего от тебя ожидает Господь.
— Очень надеюсь. Но если я пойду не в христианский университет, отец расстроится. А я не знаю, как поступить правильно.
— Все зависит от того, кому ты хочешь угодить.
Тим смотрел на Сэмюеля, и было видно, что он все прекрасно понимает.
— А как насчет заповеди чтить отца и мать?
— Первая и наибольшая заповедь — возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой и разумением, Тимоти. Вторая — возлюби ближнего твоего, как самого себя. На этих двух заповедях утверждается весь закон и пророки Ветхого Завета [65] . Верность этим заповедям Христос доказал Своей жизнью, смертью и воскресением. Мы должны следовать за Иисусом, а не за людьми, как бы сильно мы их ни любили.
— Все ясно и просто в теории, Сэмюель. Но очень трудно соблюдать эти заповеди в жизни.
65
См.: Мф. 22:37–40.
— А никто и не обещал, что будет легко. С самого начала времен идет великая духовная битва. Даже Иисусу пришлось в ней сразиться. Помнишь, как Он молился в Гефсиманском саду? «…Не Моя воля, но Твоя да будет» [66] . Вся жизнь такова. Разум и сердце — поле битвы с сатаной. Христос и Слово Божье — твоя сила и защита.
Тимоти снова сел. Наклонившись вперед, он уперся локтями в колени.
—
Я беспокоюсь о маме. — Он резко поднял голову. — Она ничего вам не рассказывала?66
Лк. 22:42.
— Она много о чем рассказывает мне.
— О чем-то таком, что мне следует знать?
— Нет, раз она сама тебе ничего не сказала. — Юнис всегда обращалась к Эбби за советом. Несколько раз она приходила и к нему в тревожные минуты, но так и не решилась сказать, что же ее беспокоило. Ее скрытность подсказывала Сэмюелю, что дело касалось Пола, но он никогда не считал себя вправе расспрашивать ее либо давить на нее.
Тим пожал плечами:
—У мамы с папой что-то разладилось. Не знаю, что именно. Отец часто раздражается, скрытничает. Они с мамой разговаривают, словно чужие. И только на бытовые темы.
— Брак — очень нелегкое дело, Тимоти.
— Да, я слышал. Но разве у них не должно получаться лучше, чем у остальных? Они оба заняты исключительно церковными делами. Мама стала какой-то нервной. Она никогда не была такой. — Тимоти еще раз пожал плечами и выглянул в окно. — Мне кажется, она изо всех сил старается занять себя. Пытается создать видимость благополучного брака. Она уверяет, что все замечательно, но у меня такое ощущение, что все как раз наоборот. Не знаю, верит ли она сама в это или только надеется. Возможно, она притворяется больше ради себя самой, чем для окружающих. Я ничего не знаю, Сэмюель. Но я очень хочу разобраться, что же происходит. Выглядит все как обычно, но… чего-то не хватает.
— Когда ты говоришь «хочу разобраться», ты имеешь в виду, что хочешь все исправить, так?
— Конечно, если это в моих силах.
Сэмюель вспомнил о тех жертвах, которые пришлось принести Юнис Хадсон, и подумал, а способен ли ее сын на такое.
— Почему мать отвезла тебя в Лос–Анджелес?
Тимоти насторожился:
— У нас с папой появились трения.
— И почему она тебя там оставила?
— Она сказала, что мне нужен простор, чтобы понять, кто я такой, кроме того, что я сын Пола Хадсона.
— Думаешь, ей легко было решиться?
— Конечно, нелегко. — Тим скривился. — Да и сейчас непросто. Она плачет всякий раз, когда уезжает.
— Хочешь совет?
— Да. Это одна из причин, по которой я здесь.
— Ладно, слушай. Бери пример с матери. Не вмешивайся. Отойди. Молись. И увидишь, чего желает Господь.
— Я подумал, если поговорить с отцом…
И тут Сэмюель увидел в Тимоти Пола Хадсона.
— Так, — он слегка улыбнулся, — ты знаешь, как поступать правильно. Верно? Ты вообразил, что можешь указать своему отцу, как ему следует жить, как сделать мать счастливой. — Сэмюель покачал головой. — Горячая, самонадеянная молодежь.
Лицо Тимоти стало пунцовым.
— У меня появилось ощущение, что их брак начинает разваливаться, а я не хочу наблюдать со стороны и молчать.
— Кто-то из них просил твоего совета?
—Нет.
— Тогда не нужно вмешиваться. Позволь Господу творить, лепить и переделывать. И рушить тоже. Помни об этом. То, каким мы видим Бога, определяет и то, как мы Ему служим. И зачастую это значит, что мы не должны вмешиваться в дела Божьи. — Яснее выразиться уже невозможно.
— Советуете мне уповать на Господа?