Книги из серии "Рассказы . Книга 1"

— Как же вы живете? — спросил я. — Какая же это жизнь, — простонал он. — Это мучение. Наморщив брови, он, с явным желанием ошеломить меня, сказал: — Представьте себе: вчера я должен был ехать к портному заказывать костюм! Так как я остался равнодушным, то он продолжал: — Да… заказывать костюм! Чтоб он лопнул по всем швам! Выбирать материю, подкладку, снимать мерку… Я не выразил ему никакого сочувствия. — Поднимите, говорить, руки! Снимите пиджак… Не горбитесь, вытяните ногу! А? Как…

— А вы думаете, меня не били? Били-с! — язвительно шепчет он, наклоняясь к слушателю и пронизывая его во тьме своими слезящимися глазками. У того на лице появляется выражение ужаса, и он инстинктивно защищается рукой, как будто от чего-то страшного. — Били-с! Это уж купцы такие. Вдовица одна, которая бедная, покупает у него фунт сахару, можно сказать, на последнюю лепту. А он, представьте, ей чуть не полфунта бумаги оберточной на сахар наворотил. Ну, на что вдове бумага, посудите сами? Я не вытерпел…

В день спектакля гимназист начинает гримироваться. К этой загадочной для него операции он приступаем с трех часов дня, если спектакль назначен в 9 часов, и с половины третьего, если спектакль — в половину девятого, Все замыслы и стремления гримирующегося направлены, обыкновенно, к тому, чтобы, как можно больше изменить свою наружность, сделать себя не похожим на свой обычный человеческий облик и услышать на спектакле восторженно-удивленный шепот знакомых: — Да, неужели же, это Федя Мамахин?!…

Шелестов засвистал какой-то неведомый мотив и принялся складывать из письма петуха. Когда это занятое ему надоело, он забросил петуха за диван и сладко потянулся. — Ты бы хотя адрес его заметил… — сказал Лошадятников. — Чей адрес? — Куропаткина. —  А на что он мне? — Положим. Ты бы одевался. Скоро девять. III. Прошла неделя. — Вам письмо, барин! Шелестов повернулся на кровати и прищурился на горничную. — Давай-ка его сюда. Да чего ты боишься? Подойди ближе. У горничной…

Извозчик завел было разговор с седоками об околоточном, который неправильно записал его адрес, но седоки его не слушали, а говорили о своем. — Мы просмотрим программу и выпьем бутылочку бургундского… Ладно? — Ладно, милый. А ты помнишь, что я люблю бургундское? — Еще бы. Извозчик прекратил разговор об околоточном, покачал головой и прошептал: — Бурхунцкое… Поди ж ты! Подъехали к кафешантану, и номер 24345, получив плату, лениво затрусил к стоянке. III. В этот вечер больше никто…

II. На службу Царапов опоздал. — Если хотите служить, — сказал ему желтый бородатый старили бухгалтера — то служите..! А не хотите — сделайте одолжение! На ваше место найдутся другие. Царапов, молча, повернулся к своей конторке и, развернув книгу, задумался. — Вот, — думал он, — бухгалтер… Если бы сейчас я был атаманом каких-нибудь разбойников, то приказал бы им поймать этого бухгалтера и привести его ко мне в какое-нибудь подземелье… Привязал бы его к столбу и стал бы над ним издеваться:…

Слякин смахнул непрошеную слезу и свернул в малолюдный переулок. Мимо него прошел, сгорбившись, пытаясь закутаться в воротник пальто, неизвестный человек. Сердце Слякина сжалось. — Послушайте… эй! Путник! Обождите. Он догнал прохожего и, молча, сунул ему в руку три рубля. Прохожий остановился поднял из воротника изумленное лицо и поглядел на Слякина. — Это… что значит? — Это вам, путник. Дорога вам, я знаю, предстоит дальняя, а лошадок нанять не на что. Не благодарите! Чем могу, помог.…

Руки решительно затрудняли его: сначала он сложил их на коленях, непосредственно за тем перенес их на грудь и, в конце концов, подпер одной рукой бок, а другой стал обмахивать лицо, покрасневшее от уличного холода. — Вы, действительно, пишете стихи? — спросил я. желая ободрить его. — Пишу, — отвечал он надтреснутым голосом. — Только так, для себя… Этот человек трогал меня до слез своим жалостным видом. Я решительно недоумевал: зачем Еропегов притащил его? — Нет ты, брат, расскажи лучше анекдотик…

— Конечно, дядя… Если вы находите это для меня необходимым — я с сегодняшнего дня перестаю быть, как вы справедливо выразились, убийцей! Действительно, это, в сущности, возмутительно: питаться через насилие, через боль… Впрочем, этот ростбиф я могу доесть, а? — Нет! — энергично вскочил дядюшка, хватаясь за ростбиф. — Ты не должен больше ни куска есть. Нужно мужественно и сразу отказаться от этого ужаса! — Дядя! Ведь животное это все равно убито, и его уже не воскресить. Если бы оно могло зашевелиться,…

Пролетавший господин, увидя его, вспомнил свою жизнь, вспомнил, что он до этого проводил все свое время в светских забавах, забывши о науке, о книгах, и его потянуло к свету знания, к раскрытию пытливым умом тайн природы, к восхищению перед гением великих мастеров слова… — Милый, милый студент! — хотелось ему крикнуть читавшему. — Ты разбудил во мне дремавшие стремления и излечил от того пустого увлечения суетой жизни, которая довела меня до такого печального разочарования в шестом этаже... …

Приходилось фантазировать, что вовсе мне не по душе… Написав несколько строк о том, что души покойников после смерти переселяются на верхушки стоящих около могил деревьев, занимаясь потом, при появлении живых родственников, печальным киванием этими верхушками, я недоверчиво пожал плечами и задумался. — Вот, — говорил я сам себе, — за моей спиной в глубине кабинета висит женский скелет, подаренный мне приятелем… И этот нелепый, никому ненужный костяк знает о загробной жизни в сто раз больше меня,…