Свифт Джонатан список книг

СВИФТ (Swift) Джонатан (1667-1745), английский писатель, политический деятель. В памфлете «Сказка бочки» (1704) борьба католической, англиканской и пуританской церквей изображена в духе пародийного «жития». Памфлеты «Письма суконщика» (1723-24) и «Скромное предложение» (1729) осуждают угнетение ирландского народа. «Путешествия Гулливера» (т. 1-2, 1726). Желчная сатира Свифта неотделима от гуманистического пафоса его творчества, развивавшегося в русле Просвещения, утверждавшего необходимость искоренения частных и общественных пороков. Традиции свифтовской сатиры — в ряду самых плодотворных в мировой литературе.
Детство. В Тринити-колледже
Его дед, видный священнослужитель англиканской церкви и стойкий приверженец короля Карла I Стюарта, во время гражданских войн 1641-1648 был обездолен революционным режимом Кромвеля. Отец Свифта, женившись на бесприданнице, отправился искать счастья в полуколониальную Ирландию, где устроился судейским чиновником и умер за полгода до рождения сына. Сироту воспитывали зажиточные родственники. Их иждивением он получил приличное школьное образование и поступил в престижный Тринити-колледж Дублинского университета, где учился в 1682-1688, по собственному позднейшему признанию, довольно небрежно, то есть упоенно читал самые разнообразные книги в ущерб предписанной зубрежке риторико-теолого-философских пособий Бургерсдициуса, Кеккерманнуса и Смиглециуса. Однако, по-видимому, уже тогда он ощутил священническое призвание и твердо решил пойти по стопам деда, чему никак не противоречила его обнаружившаяся склонность к литературному сочинительству.
Первыми сочинениями двадцатидвухлетнего Свифта были по моде того времени возвышенные оды, и в них явственно сказывались неподдельная и основательная религиозность, суровое благочестие и глубокое отвращение ко всем революционным преобразованиям и новшествам, особенно в области духовной.
В усадьбе Темпла
Довершить учение помешали ирландские беспорядки 1688-1689: пришлось перебираться в Англию, и священнический сан Свифт принял лишь в 1695, а степень доктора богословия получил в Оксфорде в 1701. Но «промежуточные» в его жизни 1690-е гг. оказались определяющими для формирования его личности и писательского дара. Эти годы большей частью протекли в роскошной усадьбе Мур-Парк близ Лондона отдаленного родственника матери Свифта, отставного дипломата и царедворца, видного мыслителя и эссеиста 1660-1680-х гг. сэра Уильяма Темпла, который поначалу из милости взял нищего юношу библиотекарем, затем оценил его таланты и приблизил к себе в качестве секретаря и доверенного лица. В распоряжении Свифта — неутомимого читателя — было богатое собрание книг, особенно французских; и Рабле, Монтень, Ларошфуко стали его любимейшими авторами. Оценил Свифт и своего патрона; его единственного он признавал своим наставником, правда, лишь по части здравомыслия, кругозора, взвешенности и продуманности суждений. Суждения же их могли разниться коренным образом, например, в религиозном отношении: Темпл был более или менее свободомыслящим деистом, а Свифт считал всякую религиозную пытливость порождением недомыслия или гордыни. Разница в мировоззрении и темпераменте, однако, почти не мешала им уживаться друг с другом. Десятилетие, проведенное в поместье Темпла, Свифт называл счастливейшим временем своей жизни.
Памфлет «Битва книг»
После смерти Темпла Свифту впервые пришлось полагаться лишь на себя; в его активе была выработанная при содействии старшего друга и наставника собственная жизненная и идейная позиция. Кроме того, явственно определился характер его писательского дарования: выступив на стороне Темпла в литературной полемике о сравнительных достоинствах античной и современной словесности с памфлетом «Битва книг» (1697), Свифт показал себя сокрушительным полемистом, мастером пародийного слога и убийственной иронии. Памфлет представляет собой оживленное блистательной игрой воображения язвительное обличение тогдашнего (главным образом французского) литературного модернизма и ненавистного Свифту духовного новаторства.
Сатирическая энциклопедия
В 1700 Свифт получил приход в Ирландии, но все его расчеты и ожидания были связаны с большой политикой, к которой его приобщил знаток политической жизни Темпл, и с литературной деятельностью лондонских властителей умов. На их придирчивый и взыскательный суд он собирался представить не только еще не напечатанную «Битву книг», но и своего рода сатирическую энциклопедию английской умственной жизни конца 17 века — «Сказку бочки», над которой, впрочем, еще стоило поработать и для которой требовалось подготовить почву, приобрести хоть какое-то имя и репутацию. События складывались благоприятно: тори одолевали вигов, добившись большинства в палате общин и вовсю используя популистскую демагогию. Консервативные принципы были Свифту гораздо ближе, чем либеральные, но всякий популизм был ему глубоко подозрителен. Он встревоженно заметил, что в античные времена «таким же способом была истреблена свобода», и немедля написал трактат «Рассуждение о раздорах и разногласиях между знатью и общинами в Афинах и Риме» (1701), где строго и доходчиво проанализировал партийную свару как симптом пришествия демократической тирании, которая ничуть не лучше тирании аристократической. Трактат весьма повлиял на общественное мнение и очень способствовал победе вигов на очередных парламентских выборах; Свифт, таким образом, сделался фаворитом правящей партии, ее «золотым пером», и в 1705, наконец, счел уместным опубликовать вместе с «Битвой книг» «Сказку бочки».
Признанный мастер
Книга была всеми замечена и определила дальнейшую репутацию доктора богословия Свифта, вызывая у одних глубокое восхищение своим беспощадным и неисчерпаемым остроумием, у других (в том числе у занявшей английский престол набожной королевы Анны) — ужас и гнев своим непочтительным подходом к делам религии. Ибо сюжетной основой «Сказки» служила притчеобразная побасенка о трех братьях, более или менее олицетворявших католичество, англиканство и крайний протестантизм, которые не сумели сберечь в целости и сохранности завещанные им годные на все случаи жизни кафтаны, то бишь христианское вероучение. Аллегория нарочито дурацкая, пригодная для шутовских игрищ с переодеваниями. Она составляет едва ли четверть «Сказки» и используется как иллюстрация к другим главам, в сумме с ними представляя некий английский аналог столь любимой Свифтом «Похвалы Глупости» Эразма Роттердамского. У Свифта воплощением всевластной Глупости является подставной «Автор» «Сказки», продажный писака, который подрядился соорудить нечто вроде программы грядущего всеобщего помешательства, призванного подменить подлинную действительность иллюзорной и отчасти утопической. Веком утопий, становящихся из мечтаний проектами общественного переустройства, был 18 век, и Свифт издевательски предвосхищает идеологию Просвещения с ее «общественным договором», социальным прожектерством и культом механистического материализма.
Современники более оценили остроумие Свифта, нежели содержательность его «Сказки». За ним было признано особого рода первенство в литературе, и он закрепил его такими примыкающими к «Сказке бочки» антиидеологическими сочинениями, как «Тритический трактат об умственных способностях» (1707) и «Возражение против отмены христианства» (1708). Салонную славу принесло ему пародийно-проповедническое «Размышление о палке от метлы» (1707), где он предостерегает «великих преобразователей мира», «исправителей зла» и «устранителей всех обид» против самонадеянного реформаторства, способного лишь осквернить мир.
Еще одну словесную маску идеолога и деятеля нового времени создал Свифт в лице ученого джентльмена-астролога Исаака Бикерстаффа, который от имени науки и во имя общественного блага упраздняет настоящее и распоряжается будущим, наглядно показывая власть пропаганды над действительностью. Были опубликованы его единственно научные «Предсказания на 1708 год»; затем эти предсказания были удостоверены с помощью печатного слова и стали неопровержимыми фактами общественной жизни. Такого рода факты позднейшие идеологи любили называть «упрямой вещью». Бикерстафф не случайно полюбился тогдашним друзьям Свифта и зачинателям европейской журналистики Дж. Аддисону и Р. Стилю. Один из первых английских журналов назывался «Тэтлер» («Болтун») и издавался от лица «мистера Исаака Бикерстаффа, эсквайра», который вскоре обрел биографию и стал пародийным персонажем английской литературы.
Политик и публицист
Вскоре Свифту предстояло самому на разные лады блистательно продемонстрировать могущество печатного слова как инструмента политики и его бессилие в качестве средства разъяснения или вразумления. Отношения с вигами вконец разладились после того, как Свифт напрямик высказал свои умеренно-охранительные взгляды в памфлете «Соображения английского церковника относительно религии и правительства» (1709). И когда правительство тори в 1710-1714 пошло навстречу требованиям церковных кругов и к тому же вознамерилось с почетом вывести Англию из затянувшейся и бессмысленной, хоть и победоносной, войны за Испанское наследство, Свифт сблизился и даже подружился с ведущими консерваторами. Он стал их главным публицистом, и все политические успехи консервативного правительства были достигнуты благодаря свифтовским памфлетам и руководимому им журналу «Экзаминер» (1710-1711), сформировавшему благоприятное для заключения мира общественное мнение. В связи с этим Свифт жил в 1710-1713 в Лондоне, и его каждодневные письма-отчеты в Ирландию бывшей воспитаннице Темпла Эстер Джонсон составили изданный через полвека и имевший огромный успех в качестве эпистолярного романа «Дневник для Стеллы».
Изобретательный патриот Ирландии
В 1714 умерла покровительница консерваторов королева Анна Стюарт, и лидеры тори, друзья Свифта, были обвинены в государственной измене, а его успели заблаговременно устроить настоятелем (деканом) собора св. Патрика в Дублине, так что он оказался в некой почетной ссылке, на одной из виднейших церковных должностей Ирландии. Быстро и основательно разобравшись в ирландских делах, Свифт во всеуслышание объявил Ирландию краем рабства и нищеты; рабское состояние и особенно рабскую покорность здешних обитателей он считал несовместимыми с человеческим достоинством; они уязвляли его пастырскую совесть. Уже в 1720 в памфлете «Предложение о всеобщем употреблении ирландской мануфактуры» он призвал к бойкоту всех английских «носильных вещей». Призыв его услышан не был, а памфлет (разумеется, анонимный) объявлен «возмутительным, раскольническим и опасным», и печатник был отдан под суд. Присяжные, однако, его оправдали, и Свифт это принял к сведению. Он рассудил, что эффективнее всего будет бойкотировать английские деньги, объявив их ненастоящими; и случай для этого вскоре представился. В Англии был выдан патент на чеканку мелкой медной монеты для Ирландии. Патент был прибыльный, хотя вовсе не жульнический, но исследователь пропагандистской демагогии Свифт прекрасно понимал, что доказать отсутствие мошенничества в таком щекотливом, затрагивающем все карманы на деле никак невозможно. Оставалось выбрать подходящую для агитации маску; и в феврале 1724 появилось первое письмо «М.Б., Суконщика», где «торговцы, лавочники, фермеры и все простые люди королевства Ирландии» скопом мобилизовывались на борьбу с английской медной монетой, а по сути дела с Англией. Писем в ближайшие полтора года появилось еще пять, и тон их был все возмутительнее, а призывы все грознее; для пущей их действенности Свифт не выходил из роли простолюдина. Вся Ирландия кипела; общенародное восстание должно было вот-вот разразиться, и обычно покорный ирландский парламент готов был его возглавить, а Свифт готовил для него программу. Но в решающий момент английский премьер-министр счел за благо уступить: он всего-навсего аннулировал патент, и напряжение спало. «Суконщик» победил; Свифт потерпел поражение.
Вероятно, горечь этого поражения напитала его горчайший, исполненный нестерпимого презрения к человеческому рабству памфлет «Скромное предложение» (1729), где «для блага отчизны, развития торговли и облегчения участи бедняков» выдвигается благодетельный, экономически и гастрономически разработанный проект употребления в пищу детей ирландской бедноты; именно такой способ решения ирландских социальных проблем добряк-автор считает наиболее практичным, осуществимым и отвечающим духу времени.
Главное произведение
Манифестом ирландской свободы «Письма М.Б., суконщика» не стали, но сохранились в истории английской литературы как речевой портрет англо-ирландского простолюдина начала 18 века — тем более мастерский, что декан Свифт не имел со своим персонажем ничего общего, как, впрочем, и с возникавшим из небытия героем своего главного произведения, Лемюэлем Гулливером, «сперва судовым врачом, а потом капитаном нескольких кораблей». С начала 1720-х гг. в письмах Свифта появляются упоминания о «моих Путешествиях»; в ноябре 1726 в Лондоне выходит том, содержащий «сжатое описание» первых двух из них. Второй том с описанием третьего и четвертого путешествий вышел в феврале 1727.
Описание действительных и воображаемых путешествий и сопутствующих им открытий было с начала 16 века одним из ведущих европейских литературных жанров. Используя его, Свифт помещал свое произведение в один ряд с «Утопией» Томаса Мора, с «Гаргантюа и Пантагрюэлем» Ф. Рабле, с самой популярной и самой насыщенной религиозным содержанием книгой 17 века «Путем паломника» Джона Баньяна, а также и с опубликованным в 1719 «Робинзоном Крузо» Д. Дефо, самым оптимистичным сочинением нового времени, по смыслу и пафосу прямо противоположным «Путешествиям Гулливера».
Сюжет их, как и в «Сказке бочки», был подставной, пародийный: Свифт в отличие от великого множества утопистов, мечтателей и выдумщиков, не открывал новые страны, а возвращал читателя к поразительной реальности его повседневного существования, заставляя взглянуть на себя и окружающий мир новыми глазами и произвести трезвую нравственную (то есть прежде всего религиозную) самооценку.
Чудовищное и нормальное
«Путешествия Гулливера» — итоговая книга Свифта, где фантастически-иносказательно преломляется его богатый жизненный и творческий опыт — так, что почти каждый эпизод повествования выглядит притчей. Этому способствует и излюбленный свифтовский прием изображения — бытовой гротеск, то есть выявление странности и чудовищности обыденной жизни и обыденного сознания. Нормальное и чудовищное постоянно меняются местами: в царствах лилипутов и великанов это достигается игрой с масштабом восприятия 12:1:12. Это соотношение размеров позволяет как нельзя более наглядно показать в первых двух частях ничтожество большой политики и грандиозность человеческого быта. Третья часть — целиком фантасмагорическая — компендиум сбывшихся мечтаний человечества, вооруженного наукой, грезившееся еще Автору «Сказки бочки» торжество умалишенного прожектерства. Это — первая в истории европейских литератур технократическая антиутопия.
Главная мысль четвертой части
Наконец, в четвертой части, в Стране лошадей появляется «естественный человек», которого через полвека восславит Руссо — и в своем природном состоянии, лишенный веры и благодати, он оказывается самым омерзительным из скотов, которому пристало разве что быть в рабстве у лошадей; попутно обнаруживается, что идеальное общественное устройство возможно лишь помимо человека. Проникшийся идеей такого благоустройства Лемюэль Гулливер отрекается от человечества и становится приживальщиком в конюшне. Эту немного замысловатую проповедь против смертного греха человеческой гордыни современники воспринимали как должное; но в период торжества просветительского гуманизма она вызывала множество нареканий.
«Упорный заступник мужественной свободы»
«Путешествия Гулливера» прославили Свифта на всю Европу, но до конца своих дней он оставался ирландским изгнанником, о котором тамошний наместник говорил: «Я правлю Ирландией с позволения декана Свифта». Среди его последних произведений, в основном повторяющих прежние темы и мотивы, выделяются незаконченные «Наставления слугам», на бытовом материале пародирующие «Государя» Макиавелли, и «Серьезный и полезный проект устройства приюта для неизлечимых» (1733) — сочинение в духе «Скромного предложения». «Стихи на смерть доктора Свифта» он написал заблаговременно, в 1731; в своей эпитафии он пожелал остаться в памяти потомков «упорным заступником мужественной свободы» и поведал о «жестоком негодовании», которое «терзало его сердце». Это негодование недостаточно умерялось милосердием; но обращено оно было не против людей, а главным образом против попрания человеческой свободы. Глубоко и твердо верующий священнослужитель, поборник воинствующего здравого смысла, осененного христианской религией, Свифт противостоял идеализации человека, предвещавшей новое его закрепощение, и в особенности планам универсального общественного благоустройства, которое, как он предвидел, может привести лишь к всевластию безумия и всеобщему рабству. Пафос его жизни и творчества вполне передают слова апостола Павла из Послания к Ефесянам (6:12), которые Свифт любил повторять: «Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных».