...Да поможет мне бог

— К нам поднимается мистер Майлс, сэр.

— Мистер Майлс здесь? — удивился Спенсер.

Ред кивнул.

— Да, сэр, сейчас звонил администратор гостиницы.

Спенсер отложил газету. Казалось бы, сегодняшнее сообщение о предстоящем рассмотрении его дела заслуживало того, чтобы даже здесь, в Вашингтоне, появиться на первой странице, под сенсационным заголовком. Между тем заметка оказалась кратким и лаконичным объявлением о телевизионной передаче, сухо излагавшим суть дела. Было девять часов утра, и скоро им предстояло отправиться в комиссию. Ред знал, что ему нельзя будет присутствовать на закрытом заседании, но упросил Спенсера взять его с собой.

Широко улыбаясь, вошел Майлс.

— Ну-с, Донован, как вы себя чувствуете? Надеюсь, потрясены, что видите меня?

Он не пожал Спенсеру руку, а подошел прямо к столу, где они завтракали, и открыл крышку кофейника.

— Кофе в кофейнике много, сэр, — сказал Ред.

— Чудесно, мой мальчик, — ответил Майлс, потирая руки. — Все, что мне нужно, — это чашка кофе и ломтик поджаренного хлеба, или что там у вас еще осталось. Я приехал полчаса назад. — Он взглянул на Спенсера и добавил: — Закройте рот, Донован. Вам это не идет. Я здесь не случайно. Я здесь потому, что один молодой идиот-идеалист умудрился усесться на бочку с динамитом, которая будет взорвана ровно в одиннадцать часов, а я хочу собрать его бренные останки. — Он сел у стола и обратился к Реду: — Вам не следует слушать, мой мальчик. Я говорю о вашем владыке и хозяине, который еженедельно подписывает вам чеки на жалованье.

— Можно предложить вам свежеподжаренного хлеба? — спросил Ред.

— Нет, — решительно ответил Майлс, улыбаясь своими ясными глазами, — и я легко могу обойтись без вас в течение следующих десяти минут, мой мальчик. Более того, я даже скучать по вас не буду.

Ред ухмыльнулся. Закрыв за собой дверь, он ушел к себе в комнату.

— Славный паренек, — заметил Майлс, наливая кофе в одну из чашек, из которой уже кто-то пил. — Отзывчивый паренек. И хорошо во всем разбирается. Он далеко пойдет, если не отравится парами ваших этических разглагольствований. Скажите что-нибудь, Донован. Вам предстоит очень много говорить сегодня, и вы вполне можете начать теперь же...

У Спенсера было достаточно времени, чтобы оправиться от удивления. Он, безусловно, был искренен, когда сказал:

— Я очень ценю ваш приезд, мистер Майлс. Но я... я просто не знаю, что он означает.

— Он означает, что я просто-напросто пригласил самого себя быть вашим адвокатом во время предстоящего злополучного заседания, — ответил Майлс, спокойно намазывая маслом поджаренный хлеб.

Спенсер глубоко вздохнул.

— Извините, мистер Майлс. Я очень ценю ваше более чем великодушное предложение и затрудняюсь что-либо сказать. Но принять его я не могу.

— Если вы пытаетесь протестовать сейчас по соображениям вежливости и альтруизма, Донован, то, пожалуй, вам следует знать, что я имел с нашим общим другом Джоном Арбэттом, любителем гольфа и твидовых костюмов, оживленную дискуссию, которую на современном языке можно вполне, квалифицировать как первоклассную ссору. Наш разговор закончился полюбовным согласием сторон добиваться развода. Фигурально выражаясь, я сейчас нахожусь в Рено^[3], в штате Невада, «для обычной цели», как сказал бы кое-кто из наших любимых журналистов. — Он намеревался продолжать разговор в таком же игривом тоне, но взглянул на Спенсера, и выражение его лица изменилось.

Щеки Спенсера стали землисто-серыми, он говорил с трудом.

— Я не могу позволить вам, мистер Майлс, сделать это.

— Что сделать, Донован?

— Я не могу допустить, чтобы вы были моим адвокатом. Прошу извинить меня, но я должен действовать один.

— Вы, может быть, объясните мне причину? — спросил Майлс, откидываясь на спинку кресла и наблюдая за Спенсером.

Спенсер покачал головой.

— Ну что ж, — медленно произнес Майлс, — я никак не могу преодолеть свое желание услышать какое-то объяснение.

Они помолчали.

— Может быть, вы и сами не захотите быть моим адвокатом, если узнаете, что я виноват, — сказал Спенсер.

Майлс быстро поднялся. Он вплотную подошел к Спенсеру и, почти касаясь его, резко сказал:

— Донован, вы спрашивали меня, верю ли я вам; вы спрашивали меня об этом несколько раз. Я отвечал, что верю. Ради бога скажите, уж не лгали ли вы мне?

— Нет, — ответил Спенсер, — я вам не лгал. Я не коммунист. Но за то, что я сделал, меня могут посадить в тюрьму, а вы не захотите впутываться в такое дело.

Майлс отвернулся, подошел к окну и долго стоял там спиной к Спенсеру.

— Сейчас я уже здесь, — произнес наконец он, — и должен сказать, что вы ухитрились разжечь мое любопытство настолько, что я хочу остаться и долее. Вы лишаете меня крупного адвокатского гонорара, на который я рассчитывал, но я отнесу расходы по этой поездке на ваш счет, когда буду вести дело о клевете — Донован против Фаулера.

— Я буду только рад, — ответил Спенсер.

Около десяти часов утра Спенсер расстался с Майлсом и Редом перед зданием Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и по коридору, облицованному черным мрамором, направился к комнатам, в которых размещалась комиссия. В конце коридора его поджидала целая группа журналистов и фотографов. Они узнали его, но не остановили. Кто-то из них крикнул:

— Эй, Спенсер!

Спенсер прошел мимо них и оказался в большой прямоугольной комнате, пол которой покрывал тяжелый ковер. Очевидно, это была приемная. Он подошел к одной из многочисленных секретарш и спросил конгрессмена Биллинджера. Но прежде, чем девушка успела ответить, Спенсер услышал знакомый голос, окликавший его по фамилии, и очутился лицом к лицу с Винсентом Корнелом; он был главным следователем во время разбора дела Беквуда, а сейчас, насколько знал Спенсер, являлся старшим адвокатом Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.

— Мы, кажется, знакомы? — спросил Корнел. Они небрежно, после некоторого колебания, пожали друг другу руки. Лицо у Корнела было бледное, движения быстрые и порывистые. Спенсеру показалось, что он стал еще ниже ростом.

— Идемте ко мне в кабинет, — сказал Корнел. — Я представлю вас членам комиссии.

Слегка коснувшись плеча Спенсера, он прошел вперед.

В кабинете Корнела, сравнительно небольшой комнате, вокруг стола стояли девять членов комиссии.

— Джентльмены, разрешите мне представить вам мистера Донована, — сказал Корнел. — Наш председатель, конгрессмен Биллинджер.

Арнольд Биллинджер отличался таким же высоким ростом, как и его брат; он немного походил на него, но обладал более мягкими чертами лица и был моложе Лео. Холодно улыбнувшись, он ответил на поклон Спенсера, но не двинулся с места. Указав сразу на всех конгрессменов, он быстро назвал их фамилии. Некоторых из присутствующих Спенсер уже знал. Один, конгрессмен Дуглас Мак-Кенни, был, говорят, либералом. Несколько месяцев назад Спенсер встретил его в одной компании, и сейчас Мак-Кенни дружески махнул ему рукой. Он был худощав; казалось, что от его узкого лица отсекли подбородок.