...Это не сон! (сборник)

Аша чувствовала, что Бинодини права. Не укрылся от нее и постыдный смысл слов Бинодини. И все же Аша сказала:

– Мало ли глупостей говорят! Чего стоит наша любовь, если мы будем обращать на все внимание! Ты должна об этом забыть.

– Хорошо, забуду.

– Завтра я уезжаю, присмотри за моим мужем. И не избегай его, как ты делала до сих пор.

Бинодини долго молчала. Тогда Аша, схватив ее за руку, стала просить:

– Умоляю тебя, выполни, пожалуйста, мою просьбу.

– Хорошо, – сказала наконец Бинодини.

Глава 26

Когда на одном краю неба заходит луна, на другом встает солнце. Но Аша уехала, а Бинодини все еще не появлялась на горизонте Мохендро. Он бродил по дому, то и дело под разными предлогами заглядывал в комнату матери, но Бинодини по-прежнему ускользала от него.

Раджлокхи заметила, что Мохендро ходит с каким-то отсутствующим видом, ничем не может заняться. И решила, что сын потерял покой из-за отъезда жены. Ее больно ранила мысль о том, что теперь мать, видно, совсем уже не нужна ему. Потерянный и унылый вид сына встревожил Раджлокхи, и она позвала Бинодини.

– Я стала сильно задыхаться после болезни, – сказала она. – Сегодня шла по лестнице, думала – не поднимусь. Тебе, доченька, самой придется присматривать за Мохимом. Он ведь привык, чтобы о нем всегда кто-нибудь заботился. Посмотри, что с ним стало после отъезда жены. Да и жена тоже хороша! Зачем только она уехала?

Бинодини слушала молча, чуть отвернувшись, пальцы ее нервно теребили бахрому покрывала на постели.

– Ну, что ты об этом думаешь? – продолжала Раджлокхи. – Да тут и думать нечего, умница моя. Что ни говори, ты нам не чужая!

– Пожалуйста, не уговаривайте меня, ма.

– Ах, так? Ну что ж, хорошо! Я сама буду делать что смогу. – И Раджлокхи встала, собираясь идти на третий этаж убирать комнату Мохендро.

Но Бинодини остановила ее.

– Вы же больны, тетя, не ходите туда, – с тревогой сказала она. – Я сделаю все, как вы велите. Простите меня!

Раджлокхи давно привыкла не обращать внимания на то, что говорят окружающие. После смерти мужа она не признавала в этом мире никого, кроме Мохендро.

Одна мысль, что люди могут сплетничать о ее сыне и Бинодини, приводила ее в негодование. Она привыкла считать, что лучше ее сына нет никого на свете. И люди посмели осуждать его?! Да чтоб язык отсох у того, кто занимается этими сплетнями! Раджлокхи была упряма в своих вкусах и суждениях и поэтому всегда пренебрегала мнением окружающих.

Когда в тот день Мохендро, возвратившись из колледжа, вошел в свою комнату, он был поражен. Комната благоухала сандалом и душистыми смолами; к сетке от москитов был прикреплен шнур из розового шелка; на низкой тахте сверкало белизной покрывало, а вместо старых валиков лежали четырехугольные европейские подушечки, расшитые шелком и шерстью. Это рукоделие было плодом долгого труда Бинодини. Аша частенько допытывалась у нее, для кого она вышивает эти подушки. «Для своего смертного ложа, – со смехом отвечала Бинодини. – Ведь у меня не может быть другого жениха, кроме Ямы».

В рамке на стене висела фотография Мохендро. В каждом углу рамки был красиво завязан бант из цветных лент. Под фотографией на треножнике, словно приношение неизвестного почитателя изображению Мохендро, с обеих сторон стояли вазы с цветами. Аккуратно прибранная комната приняла совсем иной вид. Постель была немного отодвинута, комната делилась на две части: высокие вешалки с развешанной на них одеждой, стоявшие перед широкой тахтой, служили своего рода ширмой. Благодаря им тахта и постель оказались совершенно отделенными друг от друга. На дверце шкафчика, в которой обычно лежали любимые безделушки и китайские куклы Аши, была сделана драпировка из красной шали. Самих безделушек в шкафчике уже не было. Все, что в этой комнате хоть сколько-нибудь напоминало о прошлом, совершенно исчезло благодаря перестановке, сделанной руками другой женщины.

Усталый Мохендро опустился на чистую постель, но едва он коснулся головой подушки, как сразу почувствовал нежный аромат – в подушку были положены душистые травы. Мохендро закрыл глаза, и ему стало казаться, что до него доносится аромат нежных, как лепестки чампака, пальцев той, которая касалась этой подушки.

Вошла служанка с подносом, на котором были фрукты, сладости и стакан холодного ананасного шербета. Все не походило теперь на то, что было прежде, во всем были видны забота и аккуратность.

Вид комнаты, аромат цветов, вкусная еда и новизна всей обстановки обострили чувства Мохендро. Когда он кончил есть, в комнату неторопливо вошла Бинодини, неся ему серебряную коробочку с бетелем и пряностями; она сказала улыбаясь:

– Простите меня, господин, эти несколько дней я не могла присутствовать при вашей трапезе. Только прошу вас, не жалуйтесь моей Аше, что за вами плохо ухаживали. Я делаю, что могу, для вас… Но ведь на моих плечах все хозяйство. – И Бинодини протянула Мохендро коробочку с бетелем. Даже у бетеля был сегодня какой-то особый аромат.

– Я хотел бы, чтобы в ваших заботах обо мне всегда были какие-нибудь упущения, тогда бы вы оставались в долгу передо мной.

– Зачем это вам?

– О, я бы требовал проценты.

– И много их уже набралось, этих процентов, господин ростовщик?

– Во-первых, вас не было во время обеда – это следует возместить, и еще мне кое-что причитается.

– Вы все учитываете, как настоящий ростовщик! Попадешь к вам в руки, потом не вырвешься, – со смехом проговорила Бинодини.

– А что толку? Что с вас возьмешь?

– Верно, взять с меня нечего, и все же вы держите меня в заключении…

Внезапно погрустнев, Бинодини тихонько вздохнула.

– Разве этот дом – тюрьма для вас? – серьезно спросил Мохендро.

Слуга внес лампу, поставил ее на треножник и ушел.

Прикрыв глаза ладонью от яркого света, Бинодини ответила, потупившись:

– Тюрьма?.. Не знаю… Мне трудно с вами спорить. Ну, я пойду, у меня дела…

Вдруг Мохендро схватил ее руку и, крепко сжав, сказал:

– Но если вы смирились с оковами, зачем бежать?

– Пустите меня, как вам не стыдно! К чему удерживать того, кому все равно бежать некуда? – Бинодини решительно вырвалась от Мохендро и быстро вышла.

Мохендро откинулся на благоухающую подушку. Сердце его учащенно билось. Это безмолвие сумерек, пустая комната, ласковый весенний ветер… и сердце Бинодини, которое, кажется, бьется здесь, рядом с ним! Мохендро совсем потерял голову… Он погасил свет, запер дверь, опустил жалюзи и сразу же лег.

Постель тоже словно подменили, матрац стал гораздо мягче. И снова этот аромат – то ли сандаловое дерево, то ли еще что-то, – не разобрать. Мохендро ворочался с боку на бок, тщетно призывая и стараясь удержать в памяти прежние образы.