...Имя сей звезде Чернобыль
Шрифт:
Впрочем, генерал Хейг, госсекретарь Соединенных Штатов Америки, тогдашний, исповедовал нечто схоже-каннибальское, помните, знаменитое генеральско-секретарское: «Есть вещи поважнее мира и пострашнее войны…»
Я всё старался прорваться к капитанам подводных монстров, существующих ради того, чтобы «при необходимости» своими двумя десятками ракет снести целую Европу или Америку.
Первый такой разговор я «рассекретил», выступая на Московском форуме «За выживание человечества» — был уже 1986 г. «Московские новости» напечатали и начался шум, обвинения в «кощунстве» и «предательстве». Как: они нас да, а мы их нет? Они — миллиард снесут, испепелят, два миллиарда жизней и не получат того же в ответ?
Но капитан был, и разговор был. В семейной домашней обстановке, за чаем. На вопрос мой: я предложил «модель ситуации» — они нанесли удар, испепелили полмира и вторую половину засыпали радиацией, кнопка возмездия под вашим пальцем — ответите агрессору (но, возможно, что и ошибка компьютеров) — нажмете или не нажмете? Жизнь уцелевших людей и стран, а возможно, и само будущее рода нашего и вообще существование жизни на земле — в ваших руках.
Сидевшие за столом мать и дочь капитана откликнулись немедленно: «Конечно! Они же нас убили. Нашу страну».
Голоса из прежних времен: папа, отомсти — плакаты и призывы неядерной Великой Отечественной живут и поныне в нашей памяти, в нашем сознании.
Капитан всё не отвечал. И вдруг вернул мне вопрос: ну, а вы как бы поступили?
— Нет, не нажал бы ни при каких обстоятельствах! Иначе именно я, мы будем убийцами человечества. Тот, нажавший первым, подлец — убийца половины человечества, а я — всего рода людского. Всекаин!
— Ну, а я, — наконец ответил капитан, — я не скажу, как поступлю. Они не должны этого знать.
История эта имела продолжение поучительное. В том смысле, что проявила, от чего и к чему мы поднимались в своем сознании. И как стремительно. Летом 1987 г. генерал Дмитрий Волкогонов, тогда второе лицо в политуправлении Советской Армии, очень легко вызвал гнев и возмущение не троллейбусной, а писательской публики в зале Дома литераторов, когда упрекнул некоего писателя, (не называя имени), в немыслимой безответственности и кощунстве (пересказал беседу с капитаном мнимым, по его убеждению, потому что советские воины в отличие от некоторых писателей «не такие»).
Когда я все-таки не пожелал быть анонимом и вышел на трибуну: мол, это я такой плохой! — и попытался объяснить и развить свой разговор с капитаном, убедить, что времена «возмездий» ушли бесповоротно, пришлось преодолевать несколько шквалов искреннего возмущения из писательского зала. А после в вестибюле знакомый, близкий мне фронтовик, поэт, сказал как-то растерянно: «Не знай я тебя, решил бы, что говорит предатель!»
Но прошло всего лишь полгода, горбачевская политика нового мышления привела его в Вашингтон, был заключен первый в истории договор о ликвидации целого класса оружия ядерного, и когда в газете «Советская культура» снова вспыхнула полемика: нажал бы, не нажал!.. — в ответ на письмо моих земляков Бегуна и Бовша она прозвучала глухо, почти не резонируя на общество.
Людям становилось многое привычным, что недавно казалось абсолютно неприемлемым.
Помнится, что там, в Вашингтоне, Горбачев, счастливый тем, что им удалось с Рейганом совершить, отметил, подчеркнул благодарно, что вело его к этому и общественное мнение, а его, общественное мнение, подталкивали публицисты, писатели и т. д.
Расскажу про такого вот «подталкивателя» — солдата советских ракетных войск, который приезжал ко мне специально, поговорить. Его едва не посадили (но потом досрочно демобилизовали) за упрямую мысль, фразу:
«А я на месте Горбачева не ответил бы даже на первый удар…» — «Значит, ты порубишь кабели?» (Он обслуживал кабельное хозяйство при ракете.) — «Нет, я свой долг выполню, но на месте Горбачева я бы…»
Позвонил он мне из Чернигова
и попросил «10 минут для разговора». Не по телефону, а с глазу на глаз. Когда появился у меня дома, сразу же начал с полемики. Прочел, мол, «Последнюю пастораль», не кажется ли вам, что вы приглашаете противника нанести первый удар (т. е. провоцирую его, укрепляя в нем надежду, что не ответим ударом на удар?). Раз во имя жизни человечества мы готовы пожертвовать собой, собственным народом…Вопросы действительно крутые и даже страшные. Но в том-то и дело, что новое мышление, если всё додумывать до конца — это нечто пострашнее и потрагичнее гамлетовского, личностного: «Быть или не быть?» Тут о народе, о человечестве!
Я пытался объяснить, что вкладывал в «Пастораль», из чего исхожу, но солдат (уже в джинсах, демобилизованный) наконец открылся: он лишь испытывал мою логику и доказательства. Чтобы убедиться в своих убеждениях. Потому что это и его убеждения, и пришел он к этому сам, в армии. И рассказал, как уговаривали и угрозами суда «за предательство» старались вернуть его к доатомному мышлению. Чтобы он публично, перед всей частью отрекся от «новой веры». Не отрекся: «Я свою, солдатскую, службу исполню, но на месте Горбачева…»
Ну, а Горбачев — на своем месте? Сегодня у нас в стране ему не очень уютно в роли лидера перестройки: балки перекрытия старого сгнившего здания, столбы падают, рушатся чуть не на голову, куда и отклоняться? Но что бы ни случилось, как бы ни пошли дела, одно сегодня ясно: этот парадоксальной судьбы лидер дает миру еще один шанс — избавиться от значительных запасов ядерного оружия, самого тяжелого, опасного, которое завтра может стать и орудием (и оружием) хаоса. В стране и во всем мире. На Западе немало пишут, с оправданной тревогой: а кто будет им распоряжаться, советским ядерным арсеналом, если захлестнет страну анархия? Ну, так не медлите, всё надо сделать, вместе с Горбачевым, и заранее разоружить этот возможный хаос. Разоружаясь вместе с ним, не торгуясь, не до того сейчас, поймите!
Доядерное оружие сопровождалось таким мышлением: если у другой стороны есть это, надо, чтобы и я такое же имел, а то и посильнее. Потягаемся! Ядерное оружие должно диктовать совсем иную логику: если оно есть у возможного противника, а у меня тоже есть — оно одинаково опасно для обеих сторон и потому как средство войны бесполезно. Надо от него избавиться. Пока не поздно. А тем более — в нынешней ситуации. Если наши и ваши советники по этим делам начнут расчетливо торговаться, пытаясь выгадать на каком-то другом классе ракет (морские и т. п.), а в результате многомегатонные так и останутся в шахтах, не придется ли завтра пожалеть, если они окажутся совсем в других руках: а ведь их могло и не быть, была возможность их не иметь против себя!
Происходило всё описанное и происходит на фоне, я сказал бы, на гребне из глубины напирающей еще одной волны — нарастающей экологической катастрофы. Когда скорости или силы суммируются со встречной, момент последнего удара (если события к нему влекут) сокращается соответственно. И это надо учитывать: военную угрозу — когда речь идет об экологической, и наоборот. И поторапливаться (не опаздывать!) вдвойне.
Случись большая война (даже неядерная), результат был бы близок к той же, ядерной катастрофе. Первоочередной целью неядерных ударов стали бы ядерные реакторы, АЭС. Многие уже позаботились, чтобы их были сотни: «Если произошел бы выброс лишь 10 процентов радиоактивных веществ из всех европейских АЭС, — пишет Лен Семейко (статья „Ядерное сдерживание безъядерного оружия“ // Новое время. 1990. № 18.), — то, по оценкам некоторых ученых, в течение 10–15 лет катастрофические последствия этого были бы в четыре раза большими, чем при ядерных взрывах общей мощностью 2500 мегатонн».